Когда он кончил, Силантий не сказал ни слова. И только перед самым домом он сказал:

— Ну, Ферапонт Иванович, уважал я этого человека боле отца родного, пуще матери, а теперь, ну, попадись он мне в глухом месте, собственными бы руками задушил... все одно, как гадину!

Сани, ударившись о ворота, в ехали во двор.

— Сосенку везут! Сосенку везут! — закричали ребятишки, со всех сторон посыпавшись в сани.

С не меньшим нетерпением дожидалась сосенки Ксаверия Карловна. У нее все уже было готово для устройства елки. Сосна понравилась. Ферапонт Иванович втащил ее в комнату. Силантий распряг лошадь и втащил крестыш.

Елку поставили в столовой, и все, в том числе и Ферапонт Иванович, взялись за ее убранство.

Наконец, наступил вечер елки. Стали приводить партиями ребятишек. Самых безнадежных идиотов оставили в доме под наблюдением кухарки.

В прихожей, на двух поставленных рядом скамейках, лежали груды рваных пальтишек и шапок. Ксаверия Карловна немного побаивалась, как бы не занесли вшей.

Дверь в столовую была еще закрыта. Ксаверия вместе с воспитательницей и фельдшером кончали зажигать последние свечи.

Дали сигнал — двери широко распахнулись, и толпа ребятишек ворвалась, втаскивая в комнату упиравшихся Капустина и Силантия.

— Стойте вы, стойте, макаки! — кричал Силантий, хватаясь за косяки. — Деревяшку, бесенята, отхватите!..

В столовой сделалось тесно. Огоньки свечек метались, словно пытались оторваться.

Взрослые принялись наводить порядок. Ребята выстроились двойным кругом и пошли вокруг елки. Запели «Елочку». Получилось плохо. Выручали взрослые. Потом пели «Как пошел-то наш козел» и ходили вокруг елки в другую сторону. Потом пошли сольные выступления. Некоторые из ребятишек прочитали стишки. А Силантий разошелся до того, что без костылей сплясал русского.

Когда вспыхнули, наконец, бенгальские огни, ребятишки пришли в восторг: одни визжали, хлопая в ладоши, другие прыгали и хохотали, указывая пальцами и подталкивая соседей. Третьи стояли с открытыми ртами, из которых обильно текла слюна.

И только несколько идиотов да закоренелых имбециликов, так и не ставших в круг, сидело в углу под подоконником, в полном безразличии ко всему, предаваясь безрадостной ипсации.

Свечи догорали. Кое-где начинали потрескивать и дымиться ветки. Пора было кончать. Ксаверия Карловна раздала ребятишкам кульки с пряниками.

Посовещавшись с ней, Ферапонт Иванович вышел на середину и объявил свободное обдирание елки. Это произвело не меньшее впечатление, чем в свое время «приказ № 1». Поняли даже самые слабоумные.

Словно щенки-сосунки, рвущие свою мать, когда не хватает для всех сосков, набросились слабоумные на елку. Елка зашаталась и, царапая стены, рухнула.

Кое-кто, испугавшись, отпрыгнул, но остальные продолжали бороться над трупом принцессы за редкостное убранство. Скоро послышался вой, громкие плевки и удары. Били друг друга по головам золотыми орехами.

Зрелище становилось нестерпимым.

Взрослые бросились разнимать. Елку оттащили в угол. Открыли дверь в кабинет Капустина и половину ребят перегнали туда. Мало-помалу наступило некоторое успокоение. Слышалось громкое чвакание и треск орехов.

Ксаверия Карловна пригласила взрослых в спальню — играть в преферанс. Силантий остался наблюдать за порядком. Он сел на пол в углу, полуразвалясь, и, неторопливо вытащив кисет, стал закуривать. Человек пять-шесть дебиликов уселись вокруг него и смотрели, как Силантий закуривал.

— Ну, что, поганцы? — сказал он подмигивая, — сказку вам чо ли рассказать?..

— Сказку, сказку!..

— Ну, ладно. Каку вам: «Искорко-попелышко» али «Клюшку-попушок?» — спросил Силантий.

Голоса разделились.

— Ну, ладно. Сначала расскажу вам про «Искорку-попелышку». — Силантий, покуривая, стал рассказывать.

Кончив одну сказку, он при том же внимании своих немногочисленных слушателей принялся рассказывать другую.

В кабинете, где была часть ребятишек, было довольно тихо.

Вдруг из спальни вышла встревоженная Ксаверия Карловна.

— Силантий!

— Ась?

— Это ты тут надымил?

— Виноват, Ксаверия Карловна, — ответил Силантий и, подобрав костыли, поднялся с полу.

Густой дым застилал всю комнату.

— Ну, нет, Ксаверия Карловна, — испуганно сказал Силангий, потянув воздух, — тут неладно чо-то, Ксаверия Карловна!

Оба они бросились в кабинет. Здесь дым был еще гуще, отсюда-то он и расползался по всей столовой.

Вдоль стен и кучками посреди пола сидели ребятишки, и у каждого из них дымилась во рту полуфунтовая цыгарка. Пахло жженой бумагой и сосновыми иглами.

— Что вы это делаете?!.. — крикнула Ксаверия Карловна. Все принялись бросать цыгарки и затаптывать.

Ксаверия Карловна подняла одну из дымившихся цыгарок, поднесла ее к свету и отчаянно вскрикнула:

— Где вы это взяли?!..

Потом, не слушая их, она подобрала еще несколько цыгарок, развернула их и бросилась с ними в спальню.

— Господи!. Ферри, Ферри, что они наделали! Ты посмотри, посмотри только! — кричала она, развертывая полуфунтовые цыгарки перед глазами мужа.

Он взял одну из бумажек, вгляделся, побледнел и выбежал из комнаты.

Он узнал одну из страниц той самой работы, которую он начал еще в Екатеринбурге и о которой еще недавно говорил жене, что в ней смысл и оправдание всей его жизни.

Из коридора доносился сильный шум и крики — это Силантий выпроваживал ребятишек.

Немного спустя, Ферапонт Иванович вернулся к своим партнерам.

— Извините, господа, — сказал он спокойно, — но я не могу сейчас продолжать игры. Он поклонился и ушел.

Расстроенные гости тоже разошлись.

Ксаверия Карловна побежала в кабинет. Капустин лежал на кушетке ничком, закрыв лицо руками.

Она тронула его за плечо.

— Уйди! — крикнул он не поднимая головы. Она ушла...

Уснула она только под утро. Перед самым рассветом Ксаверия

Карловна слышала чьи-то шаги по комнатам, потом возню возле вешалки, а потом как будто хлопнула уличная дверь, и заскрипел снег под окнами... Она не могла проснуться, хотя ей мерещилось, что по дому ходят воры.

Утром она вышла в переднюю и увидела, что шубы и шапки Фе-рапонта Ивановича на вешалке не было.

Она побежала к мужу. Прежде чем войти, постучала. Никто не ответил. Она вошла. Кабинет был пуст. На столе, на самом видном месте, стоял кусок белого картона, прислоненный к лампе. На нем было написано:

«В смерти моей прошу никого не винить».

Ф. Капустин.

...От крыльца дома, заворачивая к калитке сада, шли полу занесенные снегом следы. Следы эти спускались дальше к реке и оканчивались у проруби.

Только теперь почувствовала Ксаверия Карловна, что дороже всего в мире был для нее Ферапонт Иванович, а теперь мир для нее опустел...

Силантий уехал в город донести властям.

На другой день приехало двое. Один — высокий, сутулый, в шубе с богатым воротником, в больших очках на тонком и остром носу. Он был, по-видимому, начальник. Другой — маленький и незначительный и таскал за ним портфель.

Они начали с тою, что осведомились о происшедшем, затем посовещались немного и вышли за ворота.

Дальше они целый час потратили, обходя заимку со всех сторон. В некоторых местах останавливались, нагибались, вглядывались в след. Кое-где младший втыкал в некоторых местах прутики. Так спустились они на лед. И оттуда поднялись в сад — к большому дому, стараясь ступать в один след.

Они производили осмотр, постепенно суживая круги.

У калитки сада встретил их Силантий и показал на следы к реке.

Оба нагнулись, младший совсем, а старший слегка, и долго всматривались.

—Запорошило, — сказал младший.

— Однако, я думаю, не раньше, чем вчера, — сказал старший.

— Вчерась, вчерась, — подтвердил стоявший рядом Силантий. — Это его след.

Старший строго посмотрел на него.

— Проследить? — спросил помощник, сидя на корточках, подняв лицо к старшему.