Одним словом, майи, в эпоху своей гибели, в IX в. по P. X., были старым культурным народом, стоявшим гораздо выше по своему развитию, нежели современные им народы далекой Европы[71]. Под натиском полудиких кочевников, майи, давно утратившие воинственность, принуждены были медленно отступать. Завоеватели захватывали майские города и разрушали их, майи же основывали новые царства, далее к югу, преимущественно на Юкатане, но лишь для того, чтобы и вновь построенные столицы также сделались добычей хищных грабителей. Борьба длилась столетия, но ко времени прибытия в Америку испанцев нагуа сокрушили последние следы независимости майев. Жалкие остатки прежде великого народа держались лишь кое-где на Юкатане; в Мексике майи были почти истреблены или обращены в низшее сословие пастухов и землепашцев. Зато ацтеки, под влиянием более культурного, побежденного ими народа, в свою очередь, цивилизовались, переняли у майев начатки их науки, вообще усвоили, до некоторой степени, их культуру, хотя и внесли в нее сильную примесь национальной жестокости (человеческие жертвоприношения и т. п.). Постепенно царство майев исчезло под новым, выросшим на его месте, царством ацтеков, которое одно и было принято конквистадорами за представителя всей древнеамериканской цивилизации.
Однако, говоря о культуре древней Америки, должно разуметь никак не цивилизацию ацтеков, все же довольно скудную, но древнюю культуру майев. Первый удар был нанесен ей, как мы сказали, в середине IX в. нашей эры. Но от этой даты приходится провести длинную черту в глубь прошлого, чтобы определить начало майской цивилизации и время ее наивысшего расцвета. К сожалению, письмена майев до сих пор не дешифрованы, и майские книги, хранящиеся ныне в музеях Америки и Европы, все еще остаются тайной для науки; но некоторые знаки и особенно система счисления у майев определены уже с полной достоверностью. Это дает основание для некоторых хронологических вычислений. Заметим, кстати, что мудрая система счисления майев давала им возможность изображать числа любой величины (что было недоступно, например, для древних эллинов), и что майи обладали крайне совершенным календарем, не позволявшим ошибиться даже на один год в течение тысячелетий. Благодаря всему этому, мы точно знаем, что один из храмов майев, в Мексике, на котором сохранилась соответствующая надпись, был воздвигнут в 3750 году, считая от майской эры (нам неизвестной).
Нет причины думать, что храм, на руинах которого прочтена эта надпись, был одним из новейших, что он был построен перед тем самым временем, когда майи должны были уйти из Мексики под натиском нагуа. Но даже относя построение этого храма к IX в. нашей эры, мы получим (вычитая 800 из 3750) самое начало 3-го тысячелетия до P. X., как ту эпоху, от которой майи вели свое летосчисление. Очень вероятно, что данная эра была чем-нибудь вроде «основания города» у римлян или «первой олимпиады» у эллинов. Если даже эта дата и была вычислена впоследствии искусственно, как дата «сотворения мира» – у древних евреев, все же остается тот факт, что сами майи считали свое историческое бытие тысячелетиями, причем древнейший период их истории падал на 3-е тысячелетие до P. X., эпоху, когда в Европе достигали своего расцвета города-лабиринты на Крите и египетская цивилизация в долине Нила[72].
Наука не дает еще средств точнее определить время возникновения майских дворцов, храмов и пирамид. Но, по аналогии, мы знаем, что ничто в мире не появляется внезапно. Вероятно, и майи пережили длинный путь культурного развития, прежде чем пришли к тем величественным сооружениям, развалины которых поныне поражают взоры любопытного туриста. И вряд ли мы очень ошибемся, отнеся расцвет майской цивилизации на 2-ое тысячелетие до P. X., на те времена, когда критские миносы и египетские фараоны соперничали между собою в блеске и величии своих царств. К этой эпохе можно, конечно, приблизительно, приурочить наиболее замечательные руины Уксмаля; к более позднему времени – не менее замечательные развалины Паленке, в Никарагуа[73]. Надо добавить что развалин этих – огромное количество, как и должно ожидать в стране, где в течение 25 веков жил культурный народ. Мощная тропическая растительность служит естественной хранительницей руин. Как в Египте древние храмы были сохранены под грудами песка, так в Центральной Америке их сберегли деревья и лианы, опутывающие непроницаемой чащей остатки грандиозных сооружений древности. Сила растительности такова, что всего через год, много через два, после того, как руины бывают раскрыты любознательным археологом, они оказываются вновь под непроглядным завесом ветвей, листвы и цветов.
Под этой надежной охраной пролежали десятки веков в девственных дебрях Центральной Америки разнообразнейшие предметы, по которым мы можем теперь, до некоторой степени, восстановить быт древних майев. Здесь находят куски и черепки драгоценной утвари, тонкой и изящной работы, статуи и рельефы, фрагменты фресковой живописи, вещи, как служившие в домашнем обиходе и свидетельствующие о жизни богатой и усложненной, так и служившие для религиозных обрядов и указывающие на культ развитой и давно ставший традиционно-неизмененным; наконец, здесь же были найдены, в довольно большом числе, книги майев, частью иллюстрированные, чтение которых когда-либо прольет в науку потоки неожиданного света. Но наиболее замечательным остаются все же руины самых строений, по-видимому, дворцов и храмов. Эти руины, как останки лабиринтов и как египетские пирамиды, доказывают прежде всего солидные познания майев в математике и в технике. Так, например, майи любили покрывать стены своих зданий запутанным рельефным орнаментом, часто помещенным на большой высоте от земли, что было бы невозможно без заранее обдуманного плана всей постройки, без должного навыка в строительстве и без некоторых машин и приспособлений. Знали майи и уступчатый свод, тот самый, который употребляли эгейцы в своих купольных гробницах. Наконец, майские пирамиды говорят нам не только о совершенстве зодчества, но, по некоторым деталям постройки, обязательно повторяющимся, и о серьезных познаниях в астрономии.
Может быть, наиболее яркое представление о том, чем были майи, дает одна деталь их зодчества. В рельефный орнамент, украшающий стены дворцов, майи часто вправляли огромные горельефные человеческие лики. Эти каменные маски не наложены сверх штукатурки стены, но составляют, своим основанием, необходимую часть самой кладки, – следовательно, входили в первоначальный план здания. Исполнены эти гигантские личины с редким совершенством, с полным знанием анатомии человеческого лица и с большой художественной экспрессией. Поныне туристы, пораженные, останавливаются перед этими памятниками седой древности Нового Света. Где-нибудь, в непроходимой чаще мексиканского леса, вдруг восстает перед путником громадная белая стена, и с нее, высоко от земли, глядит вниз изваянное лицо некоего неведомого нам царя или героя давно погибшего народа. Говорят, что есть горькая скорбь в выражении лица большинства этих масок, которые смотрят на нас как бы из глубины тысячелетий…
Но, как ни удивительно, что на американском материке, не имевшем на исторической памяти никаких сношений с культурными центрами Старого Света, могла выработаться и пышно расцвести самостоятельная цивилизация, это еще не представляет никакой загадки. Можно восхищаться неистощимостью человеческого гения, на разных концах земли торжествующего свои победы над природой и ее тайнами, но самая эволюция духовной жизни майев с первого взгляда представляется совершенно естественной и аналогичной тому, что мы знаем о народах нашей части света. Более внимательное исследование, однако, открывает здесь черты, которые всего труднее было бы ожидать a priori. Именно, исследование культуры майев открывает в ней целый ряд сходств и аналогий с культурами Старого Света – египетской, эгейской, месопотамской, этрусской, индусской. Не только майские пирамиды повторяют собою пирамиды Гизехские, но в быте майев, в их верованиях, в системе их наук и в приемах их художеств – находятся и подробности и основные явления, которые буквально совпадают или крайне сходны с тем, что мы видим в Египте, на Крите, на берегах Евфрата. Такое открытие делает из майев историческую загадку. По-видимому, между Старым Светом и Центральной Америкой, на всем протяжении ведомой нам истории до Колумба, не было никаких сношений, ни прямых, ни косвенных[74]. Народы Америки никаким путем не могли быть осведомлены о том, что совершается у народов Азии, Африки и Европы. Откуда же возникли эти аналогии и сходства в культурах мексиканской и средиземноморской? Неужели должно всецело отнести их на долю случая, введя в историю понятие определенно антинаучное? Или же должно искать tertium comparationis, некую третью величину, которая, не будучи ни Старым Светом, ни Новым Светом, могла быть в сношениях и с тем и с другим? Иначе говоря, не должно ли искать тот таинственный «икс», который уже был выдвинут аналогиями между Эгейей и Египтом?
