— Да ничего такого особенного, тоже как обычно, — пожал он плечами. — Работа как работа. Ужинать будем вместе.

— Ну смотри, а то мы тебя уже почти не видим. Блуждаешь все где–то.

— Да где я блуждаю?

— Не знаю, не знаю. На работе, наверное, только ведь и о нас надо подумать.

— Все, я пошел, — поднялся из–за стола отец, забирая свои очки.

— Коне–ечно, — уже вослед ему протянула мама, — чуть речь о нас, ты на работу. Что тебе заказать на ужин?

— Как обычно, — обернулся в дверях папа. — Пиццу с курицей.

— А мне салат с крабами, — встряла Ленка.

— А тебе? — мамин вопрос был адресован Андрею.

— Испеки мне блины, как…

— Так, — обрубила мама, — печь я ничего не буду. У меня тоже должно быть свободное время. Если ничего не закажешь, получишь то же, что и вчера.

— Тогда пиццу, — вздохнул Андрей.

— Какую?

— Любую.

— Договорились. Господи! И когда у нас на завтрак, на обед и на ужин будет разумный рацион!

— Очень скоро, — остановился на пороге отец. — Как только Мир Рук станет Миром Лап и Зубов.

— Иного от тебя не услышишь, — отмахнулась мама.

Он опять встал из–за стола последним, когда мама, подтолкнув его легонько в спину, напомнила:

— В школу, в школу.

Ради этого тычка он готов был сидеть за столом вечно и поднялся почти счастливым. Хотя в школу и не собирался.

Он ушел в свою комнату и устроился на рабочем месте. «Пристегнувшись», небрежно въехал в десятые ворота Мира Разума, нырнул через «дырку от бублика» к школьному входу и занялся тем, на что ухлопал почти полгода. Семь потов с него сошло за это время, семь шкур спустил, заставляя себя учить, врубаться, искать подсказки, обращаться к специалистам, бродить по коридорам школы, мчаться по сверхскоростным тоннелям, прыгать через «нуль». До потери пульса корчил из себя увлеченного придурка, чтобы наконец сконструировать автономный образ. И все ради лжи. Это просто ужасно, но иначе было бы еще хуже. Для него, конечно, а для родителей лучше. Все–таки он — эгоист.

Еще минут десять Андрей увязывал образ с полем вынужденного диалога, закладывал школьное расписание. Потом, добавив несколько универсальных ответов на случай подколок, послал двойника по дневному маршруту. Сам же немедленно вырвался на волю.

Когда Андрей вышел из комнаты, жизнь в его доме почти прекратилась, Двери родительских кабинетов были плотно закрыты, Ленкиной комнаты тоже. И он, набрав код, запер свою снаружи, преградив доступ живому. Зато открыл дверь другую. Ту, которая не открывалась бы месяцами, если бы он ее не трогал. Еще мгновение, и дверь снова бесшумно закрылась, но его уже не было дома.

Утром Барди проснулся от холода и боли. Так как было еще совсем рано, направился к ручью. Там можно утолить жажду. Вода в ручье почти чистая, только совсем немного пахнет железом. Шея болела, он с трудом мог поворачивать голову. Приходилось держать шею в напряжении, чтобы не отдавала болью при каждом шаге. Тигран — нехороший пес.

Напившись, он почувствовал себя лучше, даже постоял, посмотрел, как скачут лягушки. Вот кто вообще никогда не заговорит, чего бы на них ни повесили, — жалкая участь. Попробовал по привычке детства накрыть одну из них лапой, но снова ударило в шею. Затею пришлось оставить.

Уже совсем рассвело, и можно было выполнять задуманное. Он обязательно должен сегодня же оказаться в городе. Только неплохо бы поесть и обязательно починить ошейник. Неохота снова стать бессловесным. Гаврила–кормилец приедет с кухни на своей мототележке еще не скоро. Так что до завтрака, к которому надо вернуться домой, Барди успеет забежать в мастерские. Может быть, Крис уже там, он рано просыпается. Так что чем скорее — тем лучше. Барди поднялся от ручья по пологому бережку, повизгивая от боли, стряхнул с шерсти капли утренней росы и побежал к мастерским. Шея болела уже меньше.

В мастерских Криса не было, а дверь оказалась запертой. Не зная, что делать дальше, Барди присел возле этой преграды в растерянности. Зевнул и высунул язык. Теперь от волнения ему стало жарко. И почти тут же он услышал, как с другой стороны здания мастерской кто–то открыл ворота подсобного дворика — тихо скрипнули петли.

Это Крис! Как он сразу не догадался. Если нет его в здании, значит, он уже во дворе. Барди быстро скатился по пяти ступенькам низенького крылечка и рванул вокруг дома, превозмогая боль, вытягивая шею и стараясь как можно раньше заглянуть за угол.

Наконец, достигнув последнего угла, он в смущении остановился. Встал как вкопанный, будто врос в

землю всеми четырьмя лапами. Ворота двора мастерской оказались закрыты, а привалившись спиной к одной из створок, на корточках в пыли сидел человек. Только это был не Крис. Вообще кто–то чужой, он даже не подцепил еще поселковых запахов, этот незнакомец.

Прошло секунд десять, прежде чем чужак повернул голову и заметил Барди.

— Чего тебе? — сразу спросил он.

— Ты Криса не видел? — ответил Барди вопросом на вопрос.

— Так ты говорящий, — удивился незнакомец — молодой парень в строительном комбинезоне, возле ног черная сумка, наверняка с инструментами.

— Да, я закончил «Школу Верности», — не удержавшись, похвастался Барди.

— Так ты еще и ученый, — усмехнулся парень. — Ну, я тащусь с тебя, псина.

Барди почувствовал обиду — и этот грубит. Он замолчал, но пока не уходил, потому что ему еще не ответили на вопрос.

— Так, говоришь, тебе Крис нужен?

— Да, — подтвердил Барди.

— Тот, который здесь главный?

— Да.

— А зачем он тебе, псина?

— Меня зовут Бард, — неожиданно для себя прохрипел Барди, делая один шаг вперед, и с удивлением заметил, как изменилось лицо его собеседника. Кажется, тот испугался и сразу поднялся в полный рост.

— Извини, Бард, — совсем другим тоном произнес парень, — я не хотел тебя обидеть, но ты бы мог и сам раньше представиться.

«Оказывается, он совсем не плохой», — тут же подумал Барди и легонько вильнул хвостом.

— А меня зовут Ник, — продолжал парень. — Так зачем тебе нужен Крис, Бард?

— У меня ошейник сломался, — пояснил Барди. — Он еще держится. На соплях, — с удовольствием ввернул он новое слово, — но может отвалиться. Потому что, когда говорят «на соплях», значит, слабо держится. А если у меня отвалится ошейник, то я потеряю гармошку. А без гармошки я бессловесный. Если я ее потеряю, то другую купить не смогу, она сто единиц стоит.

— Сколько? — удивился парень.

— Сто единиц.

— Ты смотри, какая дорогая.

— Золотая, — похвастался Барди, — такую только отличникам «Школы Верности» дают.

— Да-а, тогда ее надо беречь. Слушай, я могу посмотреть, что тут можно сделать. Я ведь ваш новый мастер. Крис взял меня на работу. Сам он сейчас уехал и будет только к обеду. Давай–ка посмотрю, все равно мне делать пока нечего.

— А ты умеешь паять титан? — спросил Барди. — Мне знакомый человек сказал, что надо ошейник запаять.

Барди опять хвастался. Знакомство с людьми — многого стоит.

— Ты мне не веришь, — расстроился парень. Так расстроился, что даже на мгновение закрыл лицо руками. — Чем я заслужил такое отношение, Бард? Что я такого сделал?

— Ничего, — согласился Барди, ему стало неловко за свое поведение.

— Я просто хотел тебе помочь, — не мог успокоиться парень, — и сделать свою работу. А ты мне не веришь. — Он сокрушенно всплеснул руками. — Крис вернется и спросит: «Почему ты не запаял Барду ошейник? Ты что, плохой мастер?» Что я ему отвечу? Что мне теперь делать?

Барди пошел вперед, вихляясь вместе со своим хвостом, — вроде танец исполнял.

— Ладно, паяй, — сказал он. — Я тебе верю.

— Вот спасибо тебе, друг. Спасибо, дорогой, — тут же расцвел парень в улыбке, и лицо у него стало таким приятным, что Барди тоже ему во всю пасть улыбнулся.

Едва глянув на доверчиво подставленную собачью шею, парень деловито и очень значительно протянул:

— О–о–о, Бард, это просто так не исправишь. То есть починить–то, конечно, можно, но не на твоей шее. И как ты умудрился так его уделать? Слушай, здесь надо заменить звено, — продолжал он, не давая Барди ответить на только что заданный вопрос. — Я могу это сделать, но ошейник снять надо. Давай я сниму, починю, потом обратно тебе надену.