Окончив чтение, она поднялась и прислонилась к стене. Интересно, возвещает ли эта сура, что вскоре ей самой суждено осиротеть?
Она надеялась, что Аллах поймет ее правильно, увидит, что Джехана никогда не желала никаких бед своим родителям.
Какие бы страдания ни уготовила ей воля Аллаха, Джехане представлялось бесчестным перекидывать их на отца и матушку.
Воздух был холоден и влажен. Она поежилась, пригляделась, не светлеет ли небосвод. Ей показалось, что первые звезды уже уходят с небес.
***
На площади негде яблоку было упасть. Вскорости Гильберт понял, почему: в центре воздвигли платформу, на которой стоял крупный мужчина. Топор в его ручище не оставлял сомнений в избранном им занятии: то мог быть только палач. Гильберта замутило: арабский проводник безжалостно волок его через площадь, пока они не очутились у самого подножия платформы. Он увидел полицейских в униформе и бородатого старика, ведущего перед собой юную девушку. Толпа расступилась перед ними. Девушка была ослепительно красива. Гильберт встретился с ней взглядом и чуть не утонул в огромных темных глазах – «глаза, как у газели», всплыли в смятенном сознании строки Омара Хайяма. Он заметил, что девушка очень худа, и даже сравнительно свободная скромная одежда этого не скрывала. Девушка поднялась по ступеням к платформе и снова посмотрела математику прямо в глаза. Гильберта просто тошнило; он почувствовал, как ноги подгибаются. Девушка отвела взгляд.
Араб что-то крикнул Гильберту в ухо. Математик не понял его. Он в ужасе смотрел, как Джехана опускается на колени, а палач заносит над ней свое орудие труда.
Гильберт страшно закричал. Проводник пытался удержать иноземца, но Гильберт яростно сдернул его руку с плеча и отшвырнул араба в группку женщин с лицами, скрытыми под паранджами. Те брызнули врассыпную. Гильберт птицей взлетел на эшафот. Имам и полицейский недовольно уставились на него. Толпа загудела, разъяренная вмешательством европейца-кафира. Гильберт подбежал к полицейскому.
– Вы должны это остановить! – закричал он по-немецки. Они не поняли его и попытались спихнуть с плахи.
– Стойте! – крикнул он по-английски.
– Нельзя это остановить, – враждебным тоном отозвался один из полицейских. – Девочка совершила убийство. Ее признали виновной. Она не может откупиться от семьи убитого. Она умрет.
– Откупиться?! – заорал Гильберт. – Варвары! Убиваете девочку за то, что она бедна? Откупиться! Я ее выкуплю! Сколько они хотят? Я заплачу!
Полицейский переговорил со своими коллегами и имамом. Говоривший по-английски офицер ответил:
– Четыреста киамов.
У Гильберта затряслись руки, но он полез за бумажником. Пересчитал деньги и с неприкрытым омерзением отдал их полицейскому. Имам что-то прокряхтел. Слова его быстро разнеслись по толпе. Зрители были явно недовольны таким неожиданным завершением утренней потехи.
– Берите девчонку и убирайтесь, – сказал полицейский. – Мы не сможем вас защитить. Толпа разгневана.
Гильберт кивнул, схватил Джехану за тонкое запястье и повлек за собой. Она что-то спрашивала у него по-арабски, но он, разумеется, не мог ответить. В них швыряли камни. Мысли Гильберта метались, он не знал, выберется ли с площади перед мечетью живым и сумеет ли уберечь девочку. В Геттингене над ним немало подтрунивали, зная его слабость к молоденьким девушкам. Только ли этим он руководствовался, решив спасти девочку и взять ее с собой в Германию? Или чем-то более... возвышенным? Он так и не узнал. Он сам себе поражался. Прикрывая девочку от летевших из толпы камней, утирая с лица кровь, он думал только о том, как объяснит все случившееся своей жене, Катрине, и молодой Клэрхен.
***
В 1957 году Джехане Фатиме Ашуфи было пятьдесят восемь лет, и жила она в Принстоне, штат Нью-Джерси. Так получилось, что здесь же под конец жизни поселился Альберт Эйнштейн, и до самой его смерти в 1955 году Джехана была частой гостьей в доме великого ученого. Сперва Джехане нравилось обсуждать с Эйнштейном квантовую физику – она даже процитировала ему отповедь Гейзенберга на давний аргумент Эйнштейна о том, что Бог не играет со Вселенной в кости. Эйнштейна ответ Вернера не впечатлил, и после того они беседовали в основном о старых добрых деньках в Германии, еще до того, как нацисты пришли к власти.
Сегодня, однако, Джехана сидела в главной аудитории Принстона и слушала, как молодой человек представляет на суд общественности весьма интересную диссертацию. Звали его Хью Эверетт, и в работе его весьма простым и изящным, но головокружительно странным способом разрешались все парадоксы квантового мира. Идея Эверетта включала в себя копенгагенскую интерпретацию как частный случай и отводила все возражения, какие только могли придумать не столь раскованные интеллектуально физики. Эверетт начал с того, что подчеркнул исключительную точность предсказаний квантовой механики: они неизменно подтверждаются экспериментом. Квантовая механика, несомненно, истинна. Проблемы начинались, когда квантовая теория предлагала дурно пахнущие альтернативы.
Взять хотя бы парадокс кота Шрёдингера – получается, что кот в ящике ни жив, ни мертв, это вообще не кот, а так, квантовая волновая функция. Но стоит туда заглянуть наблюдателю и определить, в каком состоянии кот находится... Этот парадокс Эверетт отвергал, показывая, что кот на самом деле не является квантововолновым призраком; нет, коллапса волновой функции, выбора одной-единственной альтернативы из великого множества не происходит.
Эверетт утверждал, что процесс наблюдения создает одну ветвь реальности, в то время как другая тоже продолжает существовать, ничуть не менее реальная, чем «наш мир». Частицы не выбирают произвольно, каким путем им двинуться, но проходят их все, расщепляя Вселенную при каждом выборе. Разумеется, на уровне элементарных частиц ежемоментно происходит колоссальное количество актов ветвления.
Джехана знала, что эта идея, с присущей ей метафизичностью, большинством физиков была встречена холодно[15]. У нее были свои поводы горячо поддерживать Эверетта: теория молодого человека объясняла ее видения.
Она наблюдала ветвь, которая была реальна для нее. Но так же реальны другие ветви для остальных Джехан, ее двойников из бесчисленного множества параллельных миров. Слушая Эверетта, она улыбалась. Другой молодой физик, сидевший в аудитории, носил футболку с надписью:
«Вигнер, думаешь, что твой друг может накормить моего кота[16]? Гейзенберг не был в этом уверен. С уважением, Шрёдингер».
Джехану этот прикол восхитил.
Эверетт завершил доклад. Джехане стало хорошо, как никогда в жизни. Она чувствовала крайнее умиротворение, сродни тому, что можно испытать, уладив долгую ссору. Джехана задумалась обо всем пережитом с той ночи в будайенском переулке, о всех поворотах и перекрестках, ею исхоженных. Она улыбнулась снова – печально – и оставила эту мысль. Как много она совершила, сколько всего с ней произошло! Странные и долгие они были, эти жизни. Оставался невыясненным только один вопрос. Сколько еще неисчислимых будущих ей еще суждено произвести на свет, сотворить из нематериального сырья этой минуты? Джехана сидела и видела, как в некоторых мирах эти будущие реализуются сами собой, без ее участия.
Но ее интересовало не то, настанет ли завтрашний день для нее вообще, а то, какое завтра настанет.
Джехана видела их все, но по-прежнему ничего не понимала. Она вспомнила китайскую поговорку: дорога в тысячу ли начинается с единственного шага. Какое упрощение! Верней было бы сказать – тысяча дорог длиной в тысячу ли каждая начинаются с единственного шага каждая. Или возникают на каждом шагу. Она сидела, пока не осталась одна в аудитории. Потом медленно поднялась (при этом у нее заныли спина и колени) и сделала шаг, представляя себе мириады Джехан, которые совершают этот шаг вместе с ней, и мириады Джехан, которые его не совершают. Во всех мирах, раскиданных по времени, это был еще один шаг в будущее.
