Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Как одно нечто может познавать другое — это составляет проблему так называемой теории познания. Каким образом такая вещь, как состояние духа, вообще может существовать — это составляет предмет рациональной (названной так в отличие от эмпирической) психологии. Полная истина о состояниях сознания станет известна только тогда, когда и теория знания, и рациональная психология скажут свое последнее слово. Тем временем о них можно собрать массу условных истин, которые неизбежно войдут в состав более широкой истины, когда для этого наступит срок.

Такой временный свод положений о состояниях сознания и о познавании, которым эти состояния сознания пользуются, и есть то, что я разумею под психологией как естественной наукой. Каковы бы ни были конечные выводы теории о свойствах духа, материи и познания, при моем понимании психологии ее факты и законы сохранят все свое значение. Если критические умы найдут такую естественноисторическую точку зрения произвольно суживающей взгляд на вещи, то они не должны ставить это в упрек книге, рассматривающей явления именно с такой точки зрения: скорее, им следует дополнить односторонние взгляды более глубоким анализом мысли. Неполные отчеты часто практически необходимы. Для того чтобы в данном случае подняться над уровнем обычных научных предпосылок, нужно было бы дать не один том, а целую полку томов, что значительно превышает силы автора.

Прибавим к этому, что предметом настоящей книги будет только человеческий интеллект. Несмотря на то, что психическая жизнь низших животных не без успеха исследовалась в последнее время, из-за недостатка места не станем ее здесь анализировать и только иногда будем ссылаться на ее проявления, именно в тех случаях, когда она будет проливать свет на наше исследование.

Психические явления нельзя изучать независимо от физических условий познаваемого мира. Великая ошибка старинной рациональной психологии заключалась в том, что душа представлялась абсолютно духовным существом, одаренным некоторыми исключительно ему принадлежащими духовными способностями, с помощью которых объяснялись различные процессы припоминания, суждения, воображения, хотения и т. д. почти без всякого отношения к тому миру, в котором эти способности проявляют свою деятельность. Но более сведущая в этом вопросе современная наука рассматривает наши внутренние способности как бы заранее приноровленными к свойствам того мира, в котором мы живем; я хочу сказать, так приноровленными, чтобы обеспечить нам безопасность и счастье в окружающей обстановке.

Наши способности к образованию новых привычек, к запоминанию последовательных серий явлений, к отвлечению общих свойств от вещей, к ассоциированию с каждым явлением его обычных следствий представляются для нас как раз руководящим началом в этом мире, и постоянном, и изменчивом в то же время; равным образом наши эмоции и инстинкты также приспособлены к свойствам именно данного мира. По большей части, если известное явление важно для нашего благополучия, оно с первого же раза возбуждает в нас живой интерес. Опасные явления вызывают в нас инстинктивный страх, ядовитые вещи — отвращение, а предметы первой потребности привлекают нас к себе. Короче говоря, мир и ум развивались одновременно и поэтому в некоторых отношениях как бы приспособились друг к другу. Различные виды взаимодействия между мировым порядком и закономерностью душевных явлений, в силу которых могла произойти с течением времени эта существующая в настоящее время гармония отношений, служили предметом многих исследований с точки зрения теории эволюции, которые хотя еще не привели к каким-нибудь окончательным результатам, однако обогатили этот вопрос новыми идеями и осветили ряд новых проблем.

Главным результатом этого нового воззрения было все более и более укрепляющееся убеждение, что развитие душевной жизни есть явление по преимуществу телеологического характера, т. е. что различные виды наших чувств и способы мышления достигли теперешнего состояния благодаря своей полезности для регулирования наших воздействий на внешний мир.

В конце концов немного формул в новейшей психологии оказало более услуг, чем спенсеровское положение, что сущность душевной и телесной жизни заключается в одном и том же, именно в «приспособлении внутренних отношений к внешним». Низшие животные и дети приспосабливаются к находящимся непосредственно перед ними объектам опыта. При более высокой степени умственного развития приспособление распространяется на более отдаленные в пространстве и времени объекты и сопровождается все более и более сложными и точными процессами мысли.

Первичные и основные проявления душевной жизни суть действия, клонящиеся к самосохранению. Па втором плане в душевной жизни играют роль многие другие случайные явления, которые при дурном приспособлении могут привести нх обладателя к гибели. Психология в самом широком смысле этого слова должна изучать все проявления душевной деятельности — бесполезные и вредные, наряду с благоприятствующими приспособлению. Но изучение вредоносных явлений душевной жизни, составляющее предмет психиатрии — науки о душевных болезнях, — и изучение безразличных (для приспособления) явлений душевной жизни, составляющее содержание эстетики, не отражены в предлагаемой книге.

Все душевные явления (независимо от их полезности) сопровождаются телесными процессами. Они приводят к едва заметным переменам в дыхании, кровообращении, общей сокращаемости мышц, в деятельности желез и сосудов даже в тех случаях, когда не вызывают никаких заметных движений в мышцах, заведующих произвольными движениями. Не только известные душевные состояния, как, например, волнения, но все вообще психические явления, даже чисто мыслительные процессы и чувствования, по вызываемым ими результатам суть двигатели. При дальнейшем изложении мы выясним это подробнее. Пока примем данное положение за один из основных фактов той науки, в область которой мы вступаем.

Выше мы сказали, что следует изучать условия, определяющие состояния сознания. Таким непосредственным условием служат известные процессы в мозговых полушариях. Это положение подкрепляется таким множеством патологических фактов и до такой степени руководит физиологами в самом основании огромного большинства их суждений, что для человека, знакомого с физиологией, является почти аксиомой. Впрочем, дать сжатое и неопровержимое доказательство безусловной зависимости психических процессов от перемен, происходящих в нервном веществе, было бы трудно. Что известная степень постоянной общей зависимости душевных явлений от телесных существует — этого нельзя отвергать. Достаточно обратить внимание на то, как быстро может быть уничтожено (поскольку мы можем судить) сознание ударом по голове, обильным кровотечением, эпилептическим припадком, приемом большой дозы алкоголя, опиума, эфира или закиси азота (N2О); или достаточно указать на то, как легко качественно изменить состояние сознания приемом меньшей дозы одного из этих веществ или вызовом лихорадки, для того чтобы увидеть, в какой степени наш дух зависит от случайных состояний тела. Маленькой задержки в желчном протоке, приема слабительного, чашки крепкого кофе в известную минуту достаточно, чтобы временно совершенно изменить взгляды человека на жизнь.

Состояния нашего духа и наши решения более зависят от нашего кровообращения, чем от логических оснований. Будет ли человек в известном случае трусом или героем — зависит от временного состояния его нервов. Во многих случаях помешательства (хотя отнюдь не во всех) были найдены заметные изменения мозговой ткани. Разрушение соответствующих участков мозговых полушарий вызывает потери памяти и двигательной способности вполне определенных порядков. Принимая в соображение указанные факты в совокупности, мы невольно готовы допустить простым и радикальным положение: все душевные процессы являются безусловно функцией мозговой деятельности, изменяясь параллельно последней и относясь к ней как действие к причине.

Это соображение служит рабочей (регулятивной) гипотезой всей физиологической психологии последних лет и будет играть роль такой же гипотезы в настоящем сочинении. Взятая в такой абсолютной форме, она, может быть, утверждает слишком многое, заключая в себе истину лишь отчасти. Но единственный способ удостовериться в ее несостоятельности заключается в ее серьезном приложении ко всякому случаю, какой только попадется. Разработка гипотезы во всей ее широте во многих случаях является единственным средством доказать ее несостоятельность. Я, впрочем, готов утверждать без малейшего колебания с самого начала, что единообразие в соотношениях психических и мозговых процессов составляет закон природы. Детальное истолкование этого закона всего лучше покажет, где трудно и где легко обнаружить его проявления.

4
{"b":"551043","o":1}