– Я доложил господину майору о… – он кратко и чётко рассказал о своей беседе с ФонМюллером. К концу его рассказа рядовые Сабур и Пратчетт, не скрывая скепсиса, переглянулись, а рядовой Мвемба, скривив рот на бок, почесал затылок. Других признаков того, что рассказ заинтересовал сослуживцев, не обнаружилось – остальные пять человек просто молча буравили глазами столешницу, или стены со «снимающими напряжение» мирными пейзажами на стереообоях. Однако Михаилу было наплевать на скепсис зелёных салабонов, и сомнения туповатой груды мышц, в которую за четыре года превратился всё ещё рядовой афроамериканец.

– Понятненько. – подвёл итог МакКратчен. Он-то явно воспринял угрозу всерьёз. – Похоже, хорошо, капрал, что вы пошли сразу к майору. Это и правда – может спасти жизни. И уберечь бойцов от ловушек. Нового типа. Занятненько. – сержант побарабанил кевларовыми ногтями по пластику столешницы, – Сами-то вы что думаете, Левицки?

– Я думаю, господин сержант, сэр, что это новое оружие, управляемое ментально, будет чертовски трудно нейтрализовать. Да и просто – обнаружить его. Как и его Центр Управления. Потому что – раз никаких излучений не обнаружено, ни бортовыми сканнерами, ни с орбиты, мы имеем дело с чем-то принципиально новым. И явно – опасным. Так что хорошо, что оно выявилось теперь, а не тогда, когда Администрация и персонал Колонии вселились на Станцию.

– Согласен. Хм-м… – сержант снова постучал – уже носком сапога – (что говорило о том, что он воспринимает угрозу всерьёз, и действительно теперь озабочен) по полу. Поскольку никто не прерывал затянувшегося молчания, выглядело это весьма зловеще. – Внимание, отделение. Я от лица Командования также выражаю благодарность капралу Михаилу Левицки – за бдительность и инициативу. Сабур и Пратчетт! (Салаги, как-то сразу подобравшись, снова переглянулись – теперь с плохо скрытым удивлением. Похоже, ещё недопоняли, что только безоглядное взаимопонимание и взаимопомощь реально могут спасти жизни и им, и сослуживцам. И «выделыватся и сомневаться» – означает только вызвать к себе неприязнь – как ветеранов, так и таких же зелёных салабонов.) Берите пример с капрала: нельзя умалчивать о каком-либо новом приёмчике врага, если даже вам кажется, что это – просто ваша, личная, и любовно взлелеянная, паранойя!

Всё. Закончить приём пищи. Вольно. Разойтись.

Каюту свою Михаил делил с одним из ветеранов, тоже капралом – Лестером О,Салливаном.

Однако тот решил вначале посетить туалетный блок, и Михаил успел снять и повесить в шкаф форменный комбез и сапоги, и развалиться поверх одеяла койки в одном белье.

Вернувшийся О,Салливан не торопился начинать разговор: спокойно снял и тоже развесил на вешалках в стенном шкафу одежду. Чуть зажужжали и зашелестели, включившись, вентиляторы и щётки авточистильщика. Когда О,Салливан прикрыл створку, не слышно стало и этих звуков. Напарник лёг, потянулся тренированным поджарым телом. Взбил и поправил подушку. И только после этого спросил:

– Это – вся правда? Или было что-то ещё?

Михаил фыркнул. Когда пять лет бок о бок отрабатываешь часами на тренажёрах, и в спарринг-боях, пашешь на Полигонах и на зачищаемых планетах, и можешь в любой момент рассчитывать на то, что тебе прикроют спину хотя бы даже ценой жизни, начинаешь «чуять» напарника-коллегу ещё похлеще, чем чёртовы ловушки и «придумки» врага…

– Нет, конечно. Но проблема-то в том, что сейчас, спустя три часа, я и сам не знаю – что считать всей правдой.

– Пояснишь мне, туповатому и нечувствительному?

– А что – ты и правда, ничего не чуял, когда влез в биотика?

– Нет. Правда, не чуял.

Михаил понял сразу две вещи. Нервная организация мозга Лестера, а, возможно, и большинства других десантников, работавших со вторым, биотическим, дроном на планете, иная, чем у него: она каким-то образом проигнорировала, или действительно – не заметила ментальную угрозу. И его друг теперь и правда озабочен: как же выявить опасность, если подсознание её не чует?!

– Понимаешь, то, что я обнаружил угрозу, как раз не удивило меня: я как бы… Был готов. Чуял. Почти так же, как, скажем, в предпоследний раз – этих… Псевдокитов.

Но самое интересное – где-то ещё глубже я чуял и нечто совсем уж необычное.

Словно имелся некто, кто хотел, чтобы я эту угрозу обнаружил.

Может, это такая хитрая провокация. А может, они просто пытаются так выяснить предел чувствительности нашего мозга. К ментальному управлению в их исполнении.

– Ага. Да, я тоже так подумал. Про определение чувствительности. Похоже, они преуспели. Теперь точно поделят: на сверхинтуитивных и туповатых. И начнут бороться.

– В смысле?

– Ну, помечать как-нибудь таких, кто может почуять. Например, феромонами. Или просто – краской из баллончиков. Или сразу станут «зачищать», или отстреливать.

А нас, балбесов бесчувственных и равнодушных – оставят пожить. Чтоб мы размножились. И свои «тупые» гены передали дальше по наследству. И наши дети – тоже чтоб передали. И ничего не чуяли. А потом – Ба-бах! – всех разом и накроют!..

А мы и не почуем.

– Очень смешно. – впрочем, понять, когда О,Салливан шутит, а когда – говорит серьёзно, не мог даже сержант, – А ты собрался на гражданке размножиться?

– Ха! – коллега фыркнул, – Скажешь тоже – «на гражданке»… Дожить бы до неё… Собственно – да. В-принципе, было бы неплохо. Во всяком случае, пытаться собираюсь. И – не с одной девочкой. Они же все, мать их, буквально мечтают выскочить замуж за отставника!

Иронию капрала не уловил бы только пингвин. Причём – вусмерть пьяный.

Пенсия вышедших после окончания срока первого контракта на покой, позволяла только-только сводить концы с концами. В выделенной Государством «гарантированной» комнатёнке общежития для пенсионеров. За которую, конечно, не драли налоги и не требовали оплаты коммунальных услуг… Но и тоскливое прозябание в двенадцати квадратных метрах, обставленных казённой же списанной «по выслуге лет» из Госучреждений, мебелью, особого удовольствия доставить точно не могло. Разве что – совсем уж «тупым» и непритязательным.

Вот поэтому многие кадровые профи и оставались на второй, и даже – на третий срок. Михаил, которому до конца первого контракта оставалось пять лет, ещё не решил: останется в Армии, или свалит к чертям собачьим. С одной стороны – здесь опасно. (Но ведь гибнет пока (тьфу-тьфу!) не он, а управляемые им дроны и андроиды…)

С другой – средняя продолжительность жизни космодесантника не превышает пятидесяти девяти лет. А такой же показатель у штатских – семьдесят два. И дело не в насильственной смерти, когда рано или поздно лично нарываешься на «последние» ловушки на зачищаемых планетах. А в «классических» инфарктах: работёнка… Нервная.

Так что понять, что не банальный трах является целью О,Салливана, выйди он в отставку, и уж точно – не создание семьи, совсем не трудно. Да и шутили-прикалывались они на эту тему много. Поднадоело. Всё верно: буквально дословно знаешь, что напарник скажет в ответ на ту, или иную реплику, или ситуацию.

Однако Михаил надумал продолжить:

– Не думаю, что дело в разделении нас на «чующих», и, как ты выразился, «тупых».

Мне кажется, что тут штука тоньше. Сустары нас в технологии постоянно опережают. Правда, не настолько, чтобы совсем уж прижать к ногтю: наши яйцеголовые не дремлют. Быстро новинки осваивают… Но вот дальше псевдоментального уровня для мыслешлемов мы не продвинулись. И то – излучение должно быть достаточно мощным. И передавать такое можем – только через нанотрубки.

А поскольку это всё же – не «ментальность», а – трансляция управляющих команд, уровень и технология явно другие… Примитивные, я бы сказал, по сравнению с тем, что было сегодня. У нас – просто передача обычными радиоволнами: от шлема к дрону. Недаром же на поддержание и экранировку канала связи уходит девяносто процентов энергии генераторов Линкора. Да и нанотрубки. Питаются электричеством. Излучают. Так что обнаружить такое же управляющее излучение, по-идее, нетрудно.