- Однако... - Многозначительно произнес Марчел. - Бедный беженец из России - и такая шикарная гостиница.

- Кто вам сказал, что я бедный? - в свою очередь удивился Фаркаши. Мой отец был очень предусмотрительным человеком. Еще до войны обратил все наличные деньги в драгоценности. Мне кое-что удалось унести с собой. Хватило, чтобы открыть маленькое дело в Чехословакии. У нас там были деловые связи. Вот они и пригодились. В гостинице у портье спросите, в каком номере остановился господин Мачек.

- Мачек? - переспросил Марчел. - Кажется, это чешская фамилия.

- Да, чешская. А что, собственно, вас удивляет?

- Ничего не удивляет, господин Мачек, - подчеркнуто четко произнес его фамилию. - Надеюсь, мы еще встретимся.

- И я тоже, - в тон ему ответил Фаркаши.

"Центру. Для дальнейшей работы необходима легенда: мой отец, крупный одесский коммерсант или банкир, арестован сравнительно недавно за экономический саботаж, спекуляцию, валютой, незаконное хранение золота или что-то в этом роде, особого значения не имеет. Его сын, примерно моего возраста, после ареста отца скрылся из Одессы, лучше всего за кордон. Нужны также адреса нескольких явок в Одессе, возможна проверка агентами с этой стороны. Прошу подготовить нужные материалы по возможности оперативно и передать через курьера. Тараф".

XVI

Новосельцев, чуть волоча правую ногу, медленно шел вдоль прилавка, протирая его влажной тряпкой. Окинул придирчивым взглядом полки, уставленные банками с маслинами, консервами, черным перцем, кофе... Провел пальцем по одной - палец оставил пыльный след. "Откуда только эта пыль берется, каждый день приходится вытирать", - он недовольно покачал головой. Привычку к чистоте и порядку Новосельцев еще с юнкерского училища сохранил навсегда. Покончив с полками, тщательно подмел пол в лавке и устало присел на стул, осторожно поглаживая вдруг занывшую ногу. "Видать, к перемене погоды, ничего не поделаешь - весна. Или просто перетрудил".

Покалеченная в бою под Перекопом нога в последнее время все чаще давала о себе знать. Если бы не ранение, кто знает, как бы сложилась дальнейшая жизнь Александра Васильевича Новосельцева. Ранение оказалось тяжелым, он потерял много крови. Придя в себя, с ужасом почувствовал, что койка, на которой лежал, проваливается куда-то вниз, в бездну. И без того тяжелая голова пошла кругом, и он снова впал в забытье. Очнувшись, увидел, что комната до отказа заставлена койками с перебинтованными людьми. По-прежнему качало, и Новосельцев наконец догадался, что находится на пароходе. Мучительно хотелось пить. Слабым голосом попросил у женщины в белом халате воды. Она странно посмотрела на него и принесла неполную кружку. Хватило едва на несколько глотков, вода была невкусной и плохо утоляла жажду. Он попросил еще, однако сестра лишь развела руками и сказала, что вода кончается. От нее Новосельцев узнал, что пароход следует в Константинополь.

Здесь сошла на берег лишь небольшая часть разбитого войска генерала Врангеля; остальные, в том числе и Новосельцев, поплыли дальше, в Дарданелльский пролив, где и высадились в небольшом городке Галлиполи на полуострове того же названия. Новосельцев, которого вынесли на носилках, увидел полуразрушенные дома, стены которых хранили следы пуль и снарядов. Потом он узнал, что во время войны здесь высадился десант английских и французских войск и произошел кровопролитный бой.

Надвигалась зима. Задули холодные, пронизывающие ветры с моря. В бараках было холодно и голодно, однако его молодой организм брал свое. Скоро Новосельцев уже мог ходить на костылях. В глубине души он был даже рад этому, ранение избавляло от изнурительной муштры, которую насаждал генерал Врангель, лелея мечту возобновить вооруженную борьбу с большевиками. Дисциплина в лагере была драконовская. Особенно жестоко, вплоть до расстрела, карали тех, кто выражал желание вернуться на родину. На плацу в галлиполийском лагере Врангель приказал выложить камнями свое изречение, гласившее "Только смерть может избавить тебя от исполнения долга".

Умирать Новосельцеву не хотелось, ну а что касательно долга... Свой долг перед Россией он выполнил, кажется, до конца, халупником* никогда не был, воевал честно, в армии Врангеля тоже служил не за страх, а за совесть, пока не оказался на этом забытом богом и людьми скалистом полуострове за тридевять земель от России. Что ожидает его и тысячи других русских, потерявших в одночасье родину? Кому они теперь нужны и нужны ли вообще?

_______________

* Халупниками презрительно называли тех, кто в бою прятался в

халупе, т. е. в укрытии.

Эти вопросы мучили не одного Новосельцева. Длинными зимними вечерами в бараках шли нескончаемые, по-русски беспорядочные споры. Одни доказывали, что борьба не окончена и белую армию Европа использует для крестового похода против Совдепия. Другие полагали, что все само собой устроится, третьи мечтали вернуться на родину, однако вслух об этом говорить не решались, потому что это могло стоить жизни. Помалкивал и полковник Новосельцев. Никаких особых счетов с советской властью у него ке было, она у него ничего не отняла, да и что можно было отнять у отца, простого сельского священника в одном из глубинных сел Тамбовской губернии? Сам же Новосельцев никаким имуществом обзавестись не успел, единственным его "богатством" был чин полковника генерального штаба, но и это "богатство" было весьма сомнительным в глазах окружавших его кадровых офицеров, о чем ему не раз недвусмысленно давали понять. Я в самом деле. Пройдя ускоренный курс военной академии генерального штаба за полгода, он в 1916 году получил чин капитана. Полковника ему присвоил уже Врангель, и это обстоятельство как раз вызывало скептические усмешки.

После беспорядочных споров он долго лежал с открытыми глазами, слушая вой ветра за тонкими стенами барака. Надвигалась страшная, безысходная тоска, до жути зримо перед глазами вставали сверкающие на зимнем солнце деревья, все в снегу, улицы родного села, церковь на холме, уютный теплый дом, моложавая красивая мать. Где все это теперь, что стало с родными? И что ждет его самого?

К весне 1921 года французское правительство, убедившись, что "большевиков нельзя победить русскими или иностранными силами, опорная база которых находилась вне пределов России, и вдобавок победить с помощью солдат, которые в момент наилучшего состояния армии в Крыму на родной почве оказались не в силах защитить его от прямого нападения советских войск", прекратило помощь остаткам врангелевской армии. Она рассредоточилась по разным странам. Новосельцев снова оказался на пароходе, на сей раз французском, который держал курс в Константинополь. Стояли теплые, почти летние дни, пассажиры все время проводили на палубе и по своему обыкновению спорили. Новосельцев, как всегда, только слушал. Его внимание привлек сравнительно молодой мужчина с бородкой в пенсне, резко выделявшийся среди военных не только типично интеллигентской внешностью, но и манерой говорить. "Большевистская революция, - доказывал он, - была чудовищной исторической ошибкой, вызванной случайным стечением обстоятельств, гримасой истории. Если бы ее не было, Россия все равно пошла бы по пути демократии и прогресса. История все расставит на свои места, и Россия пойдет вместе с другими цивилизованными странами по пути демократии и прогресса. Большевизм в России доживает свои последние дни".

Он говорил складно, убедительно, как по писаному. Человека с бородкой Новосельцев видел впервые и поинтересовался у стоящего рядом худого поручика, с мрачным выражением лица слушавшего бородатого интеллигента, не знает ли он, кто этот человек. "Федоровский, - недовольно буркнул поручик. - Типичный халупник. Смотрите, как разошелся. А спросите его, где он был, когда мы краснопузых били? Из-за таких, как он, мы и проиграли. Россия не созрела для демократии. Давить нужно этих краснопузых жидомасонов. Только силой оружия можно спасти Россию от большевиков, а мы тонем в словесах".