Тут этот Кры... то есть Костя Каретников, совершенно одурел от излишнего счастья. Он пренебрегал монтажным поясом и не привязывался. Он бегом бегал по балкам, ссыпался по дрожащим монтажным лестничкам через две ступеньки на третью, как Иисус Христос ходил по облакам. Так что Митя Сморгон в конце концов сказал ему на ухо:

— Брось эти штучки! Ты доиграешься: оставишь нас без свадьбы. А мы все мечтаем погулять на твоей свадьбе.

Конечно, глупо давать советы, когда человек в таком состоянии! И Митя плюнул. Тем более, что сам он тайно верил в судьбу и считал, что счастливые не падают. Он только предупредил:

— Не будешь привязываться — набью рыло. При ней!

И вот надо же было, чтобы в тот великолепный четвертый день Костя сделал промашку. Он пропустил один важный стык и побежал варить дальше. За такие вещи на монтаже вообще не милуют. Но он еще, на свою беду, напоролся на прораба, на самого Степана Иваныча.

— Шо ж ты, сопляк, делаешь? — заорал тот на весь главный корпус. — Это ж кронштейн, а не мамкина титя.

Работавший неподалеку Сморгон сделал бросок к прорабу:

— Ша, Степан Иваныч, тихо. У него тут девчонка.

Но он и сам ни на что не надеялся: разве Степана Иваныча закроешь, когда тот злой?

— Дермо, понимаешь, крыса-мыша, и тоже в монтажники лезет! — вопил прораб еще пуще прежнего. — А ну, слазь к черту! Иди домой или куда хочешь. Вон отсюда!

— Девчонка у него тут. Во-от стоит, рот раскрыла, — грустно сказал Митя. — Просил же человек учесть.

— Нет! — взревел прораб. — Я еще буду амуры учитывать! Серенады! Тут, понимаешь, Иващенко треклятый нашу арматуру затяг. И еще этот лезет, сопля мышиная...

— Ти-хо! — сказал Митя, да как-то так убедительно, что Степан Иваныч вдруг замолк. Он плюнул себе под ноги и пошел искать треклятого Иващенку...

Еще счастье, что это был конец рабочего дня. Костя кое-как доварил тот несчастный стык и убежал домой задами, через углеподготовку, через сборно-укрепительную площадку, на которой навалено разное механическое железо. Девочка поискала-поискала его и ушла...

Бригада по дороге провела совещание.

— Невдобно, — сказал Кирячок.

— Степан должен извиниться. Надо прямо потребовать! — воскликнул интеллигентный Вовка Леонов.

— Как же, жди, он извинится... — мрачно пообещал Митя.

— Может, еще сами договорятся — наш и эта девчонка, — примирительно сказал старик Кононов. — Поцелуются три раза — и все...

Вечером при встрече у пивного киоска «Голубой Дунай» Митя намекнул Кашлакову. Но Степан Иваныч слушать его не пожелал, а только заметил, что грех из-за какого-то пацана унижать старого монтажника, который, между прочим, из всех вас, щенков, людей поделал.

Митя думал, что Крыси-Маус на работу не придет. Но он пришел. Только попросил, чтоб его на главный корпус не посылали, а куда-нибудь в другое место. Например, на химводоочистку.

Ему, конечно, сказали: пожалуйста. А Митя еще провел небольшую беседу. Мол, не надо особенно на прораба обижаться. Он всегда такой. Он раз даже заместителя министра шуганул (когда еще было министерство). И он для монтажников, как бог, на которого нехорошо зло иметь. И он еще с самого Днепрогэса вкалывает — все на нервной работе. И девчонка тоже может понять...

— Она у тебя в каком техникуме? — спросил Митя. — В строительном? Тем более должна понимать такие вещи. На производстве пригодится. Спасибо скажет. А то их там как в гимназии держат, а потом сразу на стройку, в грубую жизнь. Ведь верно? А?

Он все это говорил почти заискивающе. Кто знает Митю, никогда не поверил бы. Но, с другой стороны, может, и поверил бы, если бы знал, по какому это он поводу роняет себя...

Перед обедом девчонка подошла к Яшке Кирячку и спросила, где можно видеть Каретникова Костю.

— Он срочно послан на особый участок, — ответил Яшка, который редко терялся. — Назначен для проведения ответственной спецработы по первому классу «А».

Никакого такого класса и нет вовсе, но пусть такая-сякая чувствует!

От старика Кононова, который тоже работал из химводоочистке, стало известно вот что: мучается Kpыси, даже обедать не ходил, чтоб случайно не встретить эту.

А она после смены ушла с какими-то трубачами, трубопроводчиками, нижними людьми, которых высотники всерьез не принимают. Она шла с ними как ни в чем не бывало и смеялась их неинтересным шуткам.

Тут уж стало ясно, что Маусовы дела плохи. Хотя, может, это и к лучшему, что она сразу себя так показала. Если она смогла смеяться подобным образом, когда ее Крыси страдает морально, то, может, это слава богу, что сразу все расстроилось! Не такая подруга нужна монтажнику в его суровой кочевой жизни, полной тревог и высоких стремлений. Теперь ребята ее не уважали, эту, из запорожского техникума. Но все равно, что-то надо было делать. Надо починить то, что нарушили, а там пускай сами разбираются. На эту мысль особенно нажимал Митя.

— Ты что, ненормальный? — сказали ребята. — Другой работы у нас нету?

— Хорошо вы рассуждаете, — сказал Митя. — Точно, как единоличные крестьяне.

Вечером Митя разыскал Крыси-Мауса в общежитии. Тот подбирал на баяне песню «Дивлюсь я на небо, та й думку гадаю». Печальная песня от его неумелости звучала уж совсем плачевно.

— Брось базикать, — приказал Митя, которому не понравилась эта музыка. — Ты когда именинник?

— Зачем тебе?

— Тебя спрашивают, ты отвечай!

— Девятого января, — уныло усмехнулся Маус. — В кровавое воскресенье.

— Она помнит, когда у тебя рождение?

Маус только пожал плечами: ну, для чего пристают к страдающему человеку с какими-то дурацкими глупостями?..

— Так вот. Хлопцы решили, что ты завтра будешь именинник. И мы устроим по этому случаю бал. И позовем эту твою, из Запорожья. И все поправим, что там Степан наломал. А твое дело маленькое: будь именинником — и все...

— Что уж тут поправишь, когда я сопля и дермо.

— Будь уверен, — сказал Митя. — Поправим. Тут лучшие умы планируют. У нас в детдоме в сорок девятом были такие именины — и во прошло!

На другое утро Вовка Леонов, еще не вполне изживший свои писательские замашки, намалевал плакат:

Но постройком Попов не дал наклеить. Он кричал, что Каретников не является лучшим рабочим. И для чего тогда вообще профсоюз старается, собирает процент выполнения и подводит итоги соревнования, если каждого можно вдруг ни с того, ни с сего объявить лучшим! Но партгрупорг — сварщик Илюхин сказал, что ничего, можно вешать, это ж для пользы...

Плакат все-таки не повесили. Сами ребята раздумали: это уж перебор какой-то, хватит с него именин. Навязался Митя с этой ерундой. Девяносто кило весит, рожа бандитская, а такой чувствительный.

Митя придумал целый план, как его чествовать, Крыси-Мауса, как показать все монтажное величие. Это был прекрасный план. Но с главным звеном было еще неясно. Надо бы, чтоб во главе стола сидел Степан Иваныч и оказывал Крыси-Маусу какое-нибудь уважение. Но Яшу Кирячка, который ходил его приглашать, прораб просто прогнал. Без объяснений, только с указанием адреса.

Потом еще ходил старик Кононов. Этого, естественно, он погнать не мог. Но Степан Иваныч долго смеялся горьким смехом: значит, он обязан еще и явиться на эту комедию, затеянную специально против него! Против него, отдавшего тридцать три года жизни этому паршивому тресту «Южэнергоспецтехмонтаж», выучившего всех этих неблагодарных гадов-монтажннков. Ему это даже смешно.

— Ты, Степа, всегда был чересчур гордый, — сказал Кононов. — И это сильно снижало...

У ребят тоже была небольшая дискуссия: надо дарить подарок или не надо? Не за что ему особенно дарить подарки! Что он, лучший рабочий? Или именинник? Выручить человека можно, но без излишеств...

Но, с другой стороны, праздник, так хай будет праздник. Монтажники не такой дешевый народ, чтобы считаться из-за какого-то там подарка. Скинулись еще по полтиннику и купили в раймаге черную китайскую шкатулку с золотыми драконами: пускай отдаст ей.