– Капитан! – крикнул матрос, взбегая по трапу. На нем были только жилетка и просторные мешковатые штаны, и он сильно загорел, как все, кто работает на солнце. – Господин, никаких сообщений. Портовый клерк говорит, Ясна еще не уехала.

– Ха! – Тозбек повернулся к Шаллан. – Охота завершилась!

– Слава Вестникам, – тихо пробормотала девушка.

Капитан улыбнулся; белые брови казались потоками света, текущими из глаз.

– Должно быть, ваше прекрасное лицо даровало нам такой благоприятный ветер! Светлость Шаллан, вы зачаровали даже спренов ветра и привели нас сюда!

Шаллан зарумянилась, ибо ей в голову пришел не совсем приличный ответ.

– Ага! – воскликнул капитан, ткнув в ее сторону пальцем. – Вижу, юная госпожа, вы хотите что-то сказать – у вас это на лбу написано! Валяйте, говорите. Слова, знаете ли, созданы не для того, чтобы держать их внутри. Они твари свободные, и если окажутся взаперти, то могут испортить желудок.

– Но это неприлично! – запротестовала Шаллан. Тозбек расхохотался:

– Месяцы в пути, а вы все еще цепляетесь за приличия! Я же все время твержу, что мы моряки! Мы забыли о приличиях в тот миг, когда впервые ступили на борт корабля; нас уже ничто не исправит.

Девушка улыбнулась. Суровые воспитательницы и наставницы учили ее держать язык за зубами, – к несчастью, братья проявили куда большее упорство, поощряя к прямо противоположному. Шаллан привыкла развлекать их в отсутствие взрослых. Она с нежностью вспомнила о часах, проведенных в главном зале – у камина, в котором потрескивал огонь, – рядом с тремя младшими из четырех ее братьев, которые слушали, как она высмеивает очередного отцовского подхалима или странствующего ревнителя. Она часто передразнивала знакомых им людей.

Так в ней укрепилось то, что воспитательницы назвали «дерзкой жилкой». А моряки оказались еще большими ценителями остроумия, чем ее братья.

– Ну что ж, – сказала Шаллан капитану, краснея, но все-таки не желая молчать. – Я подумала вот о чем: вы сказали, что моя красота убедила ветра примчать нас в Харбрант вовремя. Но разве это не означает, что в нашем путешествии до этого именно нехватку моей красоты следует винить в том, что мы все время опаздывали?

– Ну… э-э-э…

– Выходит, на самом деле, – продолжила Шаллан, – вы сказали мне, что я была красивой ровно одну шестую часть пути.

– Чушь! Юная госпожа, вы похожи на рассвет, точно говорю!

– На рассвет? То есть, по-вашему, я вся красная… – она дернула себя за длинную рыжую прядь, – и люди частенько делаются ворчливыми, едва увидев меня?

Он рассмеялся, как и несколько оказавшихся поблизости матросов.

– Ну хорошо, вы похожи на цветок.

Шаллан скривилась:

– У меня аллергия на пыльцу.

Он вскинул бровь.

– Нет, в самом деле, – призналась она. – Я считаю цветы довольно милыми. Но если вы подарите мне букет, то скоро сделаетесь свидетелем настолько бурного приступа чихания, что придется искать на стенах слетевшие с меня веснушки.

– Что ж, даже если это правда, я все равно скажу, что вы красивы, как цветок.

– Если это так, значит все молодые люди моего возраста страдают от той же самой аллергии – ибо они держатся от меня на почтительном расстоянии. – Она поморщилась. – Ну вот, я же предупреждала, что это неприлично. Молодые женщины не должны вести себя столь несдержанно.

– О юная госпожа, – сказал капитан, небрежным жестом касаясь своей вязаной шапки, – нам с ребятами будет не хватать вашего острого язычка. Даже не знаю, что станем делать без вас.

– Скорее всего, плыть. А также есть, петь и смотреть на волны. Все то же самое, что и до сих пор, только теперь у вас будет намного больше времени, чтобы заниматься своими делами, не натыкаясь на девчонку, которая сидит на палубе, рисует и что-то бормочет себе под нос. Но я благодарю вас, капитан, за прекрасное путешествие… хоть оно и оказалось непомерно долгим.

Он признательно снял перед ней шапку.

Шаллан усмехнулась – она не ожидала той внутренней свободы, что пришла вместе с одиночеством. Братья боялись за нее. Они считали ее робкой, потому что девушка не любила спорить и в больших компаниях, как правило, молчала. Возможно, она и впрямь робкая… Ее пугало то, что она находилась так далеко от Йа-Кеведа. Но одновременно это было прекрасно. Она заполнила три блокнота изображениями увиденных существ и людей, и, хотя ее постоянно, словно облаком, окутывала тревога за финансовое положение Дома, неприятные чувства уравновешивались истинным наслаждением от происходящего.

Тозбек отдавал указания по поводу стоянки корабля в порту. Он был хорошим человеком. А вот его комплиментам Шаллан не верила. Капитан хотел продемонстрировать симпатию, но перестарался. Она была бледнокожей, а знаком истинной красоты считался алетийский загар, и, несмотря на то что глаза у нее светло-голубые, нечистая семейная кровь проявила себя в темно-рыжих волосах с золотистым отблеском. Ни единой приличной черной пряди. Когда она повзрослела, веснушки побледнели – хвала Вестникам! – но по-прежнему усеивали щеки и нос.

– Юная госпожа, – обратился к ней капитан, посовещавшись со своими людьми, – все говорит о том, что светлость Ясна находится в Конклаве.

– О, это же в Паланеуме?

– Да-да. И король живет там же. Это в каком-то смысле центр города. Только вот он наверху. – Тозбек почесал подбородок. – Ну, так или иначе, светлость Ясна Холин – сестра короля; в Харбранте она просто не может остановиться где-то в другом месте. Ялб покажет вам дорогу. Багаж подвезем попозже.

– Капитан, от души вас благодарю, – сказала она. – Шайлор мкабат нур.

«Благополучно принесли нас ветра». Благодарственная фраза на тайленском.

Шкипер широко улыбнулся:

– Мкай баде фортенфис!

Шаллан понятия не имела, что это значит. Ее тайленский был хорош, когда она читала, но с восприятием на слух все обстояло совсем иначе. Девушка улыбнулась Тозбеку и, похоже, попала в точку, потому что он рассмеялся и махнул одному из своих матросов.

– Мы будем ждать у причала два дня, – предупредил капитан. – Завтра будет Великая буря, так что мы все равно не сможем уйти. Если ваше дело со светлостью Ясной обернется не так, как вы надеетесь, мы отвезем вас обратно в Йа-Кевед.

– И снова благодарю.

– Юная госпожа, это пустяк. Мы бы в любом случае именно так и поступили. Мы можем брать товар где угодно. Кроме того, вы подарили мне такой похожий портрет моей милой жены, ну прям вылитая она. Я повешу его в каюте.

Он направился к Ялбу, чтобы дать указания. Шаллан ждала, положив рисовальные принадлежности обратно в кожаную сумку. Ялб. Ей, веденке, произнести подобное имя было трудновато. Почему тайленцы, смешивая буквы, так часто забывали о гласных?

Ялб махнул ей. Она шагнула вперед.

– Будьте осторожны, барышня, – предупредил капитан, когда она проходила мимо. – Даже в безопасном городе вроде Харбранта хватает неприятностей. Не теряйте голову!

– Да уж, пусть остается на плечах, – ответила Шаллан, осторожно ступая на трап. – Сомневаюсь, что кто-то вернет мне потерю, если таковая и впрямь случится.

Тозбек рассмеялся, помахал ей на прощание, пока она шла, держась за перила. Как все воринки, Шаллан одевалась так, чтобы левая рука, защищенная, была скрыта, а правая, свободная, видна. Темноглазые простолюдинки носили на левой руке перчатку, но дама ее положения обязана демонстрировать бóльшую скромность, которая выражалась в длинной манжете левого рукава, застегнутой на пуговицы.

Платье Шаллан облегало грудь, плечи и талию, а ниже расширялось – обычный воринский покрой. Сшито из синего шелка с рядами пуговиц из панцирей чуллы по бокам; девушка несла свою сумку, прижимая к груди защищенной рукой, а свободной держалась за перила.

Сойдя с трапа, она погрузилась в яростную суматоху порта, где туда-сюда носились гонцы, а женщины в красных жакетах вписывали грузы в бухгалтерские книги. Харбрант являлся воринским королевством, как Алеткар и как родной Шаллан Йа-Кевед. Здешние жители не были язычниками, и письмо считалось женским искусством; мужчины изучали только глифы, предоставляя буквы и чтение женам и сестрам.