Наблюдаю за тем, как Пейшенс снова кладет руку на плечо Сая и что-то ему шепчет. Все это напоминает мне один случай, произошедший несколько лет назад. Тогда у одной из одноклассниц Пейшенс умерла бабушка и Пейшенс была единственная, кто сумел уменьшить страдания девочки.

Говорят, что целители учатся устранять сначала душевные недуги, прежде чем переходят к лечению телесных недостатков. Даже если Саю не нужна ее помощь, может быть, ей удастся хоть чуть-чуть уменьшить его несчастье.

Я хочу ощутить эту боль.

Мне прямо-таки на глазах становится плохо. Мысль, что это я виновата в этой боли, сидит у меня в мозгу как заноза. Больше не в состоянии смотреть на Сая, я разворачиваюсь, отхожу на несколько метров и сажусь. У меня колотится сердце и сильная резь в глазах.

Вспоминаю нашу первую встречу и ту самоуверенность, которая исходила от него. Его оптимизм. Вчера в отеле он утверждал, что это он все сломал. Но в действительности это моя вина. Я разрушила эту его часть, по которой уже скучаю. Слеза стекает по моей щеке, и я лихорадочно вытираю ее. Мне срочно нужно отвлечься. Я подтягиваю к себе ногу и осторожно ощупываю отверстие в ране, через которое прошла стрела. Рана ужасно болит, каждый миллиметр моей плоти сопротивляется деревянному инородному предмету. Глаза наполняются новыми слезами. Говорю себе, что виновата стрела, только стрела и ничто другое.

Позади слышится голос Сая, они с Пейшенс тихо переговариваются. Вытягиваю шею, пытаясь расслышать его слова, но мне это не удается. Я изо всех сил желаю услышать что-то вроде «мне уже лучше» или хотя бы увидеть его улыбку, но ничего подобного не происходит, и мне становится еще тяжелее на душе. Качаю головой, злясь на собственное поведение. Видимо я совсем сошла с ума, чтобы так поддаваться чувству, которое овладело мной всего несколько дней назад.

Перед глазами предстала картина: сахарная вата, которую мне всучил клоун в лиссабонском цирке. Эту сладкую как мед, липкую штуку, которая была такой соблазнительной и в то же время напрасной. Я ни за что не должна была пробовать ее. Мы оба не должны были … Берусь за стержень стрелы и отламываю кусочек близко к отверстию. Затем ощупываю икру, из которой торчит хороший кусок острия. Но к несчастью не все острие полностью. - Черт, - бормочу я. Будет неприятно. Я нагибаюсь вперед и заворачиваю штанину наверх.

Мои руки становятся скользкими от грязной, болотной воды, а кожа под одеждой покрыта слоем липкой грязи. Берусь за деревянный конец стрелы, выглядывающий из голени, и немного давлю его вовнутрь. Моя нога дергается, как будто сопротивляется. Я стискиваю зубы, но все же стону от боли. И снова ощупываю наконечник. Он все еще не прошел насквозь. Обхватываю пальцами основание стрелы и закрываю глаза. - Сделай это, - шепчу я. - Давай, не будь такой трусихой.

Вдруг жжение в моей ноге перерастает в огонь, в острое пламя, которое добирается до бедра, а затем почти полностью угасает. Я с удивлением открываю глаза.

Передо мной на корточках сидит Скиннер, держа стрелу в руке.

- Уже всё случилось, - комментирует он свой геройский подвиг. - Попрощайся с этой дрянью. - С этими словами он выкидывает боеприпас Купида в воду.

- Спасибо, - немного хрипло говорю я. Пытаясь закрыть рукой рану, из которой струится кровь и смотрю на Скиннера, в то время как он встает и опирается на перила моста.

Несмотря на то, что здесь внизу темно, он по-прежнему носит темные очки, а его одежда делает его еще бледнее, чем во время нашей последней встречи. Всем своим видом он напоминает мне скульптуры, которыми я любовалась во время школьной поездки в Вудпери.

У меня не получалось поехать в качестве работницы по уходу за лошадьми, но тайком удалось получить доступ. И я все время кралась за Пейшенс и ее классом, прячась между белоснежными мужчинами и женщинами, высеченными из мрамора. Мрамор, да, точно. Вот что мне напоминает кожа Скиннера. Но не только его, но и других Купидов.

- Еще раз спасибо. - Я вытягиваю ногу.

- У тебя идет кровь.

Он указывает на рану, но свет слишком тусклый, чтобы я могла что-то разглядеть.

- Да, я заметила. Ты случайно не хранишь тут аптечку?

Скиннер смеется.

- Нет. Я здесь не так уж часто, чтобы расположиться как дома.

- А вообще, что - ты тут внизу потерял?

- Иногда ловлю крыс на ужин, иногда привожу сюда девушек, чтобы произвести на них впечатление. Но чаще всего приходиться спасать беспомощных созерцателей от Купидов.

- Самоуверенности тебе не занимать. - Я отклоняюсь назад и закрываю глаза. Как только я перестаю концентрироваться на том, чтобы разглядеть во мраке нечто большее, чем тени и контуры, у меня обостряются другие органы чувств. Ощущаю липкую влагу на ноге и слышу тихое дыхание Скиннера, которое резко становится громче, когда он садится передо мной на корточки.

- У меня есть кое-что другое, что может тебе помочь.

- И что? - Я недоверчиво открываю глаза. Он вытаскивает из своей черной кожаной куртки плоскую, серебристую бутылочку и протягивает ее мне. - Попробуй. - Увидев мой вопросительный взгляд, он объясняет: - Водка.

- Ты пьешь? - Я сажусь.

- Только по особым случаям. - Он открывает бутылку.

До меня доносится острый запах, и я с любопытством принюхиваюсь. Мне никогда не доводилось пробовать алкоголь. Работники в Хайворте одурманивают себя этой штукой, но нам созерцателям напротив строго настрого запрещается его употребление.

- Что такое? - спрашивает Скиннер. - Хочешь попробовать?

- Нет, лучше не надо.

- Почему?

- Тебя это не касается, - шепчу я, затем продолжаю более дружелюбно: - Не знаю, какие будут последствия.

- Ах да, точно. - Скиннер позволяет себе глоток. - Ты под контролем. Могу я посмотреть то место, где он у тебя сидит? - Он смотрит на меня. - Чип.

Я наморщиваю лоб и не знаю, что и думать об этой просьбе. С чего вдруг его заинтересовал мой чип? Я немного отодвигаю воротник и показываю ему руну.

- Такой неприметный, - говорит Скиннер и проводит большим пальцем по моей коже.

Странные ощущения.  Я быстро поднимаю воротник, внезапно мне снова становится дурно, не только из-за неожиданного прикосновения.

- В темноте ты выглядишь как Купид.

Скиннер поднимает взгляд.

- Только один глаз.

- Ты помесь? - напрямую спрашиваю я. – Такое бывает?

- Давай не будем об этом, - отвечает он напрягшись.

- Значит ты Купид.

Скиннер холодно улыбается. - Все так просто, Джолетт Сомервиль? Или тебе бы хотелось, чтобы все было так просто?

Я отвечаю не сразу, и он принимает мое молчание как знак того, что я сдаюсь. Достает из кармана платок и как ни в чем не бывало, начинает обрабатывать мою рану. Купид с хорошими намерениями, который пьет и использует такие декадентские вещи как носовые платки из ткани - это становится все более странным.

- Ответь мне только на один вопрос. Почему ты помогаешь нам, Скиннер?

- Почему бы нет? - Он капает немного водки на чистую часть платка.

- Ах, прошу тебя! - Я стискиваю зубы, когда он прикладывает мокрый материал к моей голени. - Не делай вид, что все это одно большое совпадение. Должна быть какая-то причина, по которой ты следуешь за нами, также как должна быть причина, по которой ты выручил нас из беды.

- Два раза. - Он поднимает мою ногу, чтобы добраться до икры.

- Что?

В его голосе слегка слышатся издевка и нотки веселья, когда он говорит. - Я уже два раза выручал вас.

Я в ужасе распахиваю глаза. - Финистерра. Это ты её поджёг?

Мне не видно, но кажется, он пожимает плечами.

- Пока я сидел в кустах и смотрел, как вы убегаете, я случайно выронил спичку. Такое случается. Да было и не жалко.

- Ты вообще можешь себе представить, что натворил? Ты разрушил дело всей жизни этих людей, и гибель некоторых из них тоже на твоей совести.

Он снова смеется, но в этот раз жестче.

- Это надо было умудриться сгореть, живя возле воды. - Он делает паузу, чтобы немного равнодушнее продолжить. - Ты видела, что они сделали с целительницей?