– Видишь, Родя, какая жена у меня учёная. А я, помню, в школе абсциссу с абсцессом перепутал, оговорился. Так училка на мне отыгралась. Учёность свою продемонстрировала. А я нарочно хотел её позлить. Из школы, сволочи, меня исключили.

– За абсцесс? – удивился Боев.

– Почти. На самом деле я из рогатки абрикосовой косточкой чуть было директору глаз не выбил. Но через две недели восстановили. Не переживай. А ты, Люба, знай, что жена, на лице у которой ненависть, может лишить мужа аппетита.

– Других мудростей не знаешь? – строго парировала Сорванцова.

– Знаю. Желаниями, переходящими за границы здоровья, приобретаем себе болезни.

После изречения второй мудрости Николай на глазах стал слабеть. Вскоре обмяк до того, что захотел лечь спать, но был не в состоянии сам раздеться.

– И где вы только нашли такого, на свою голову, – помогая Любе раздевать и укладывать Николая, ворчал расстроенный Боев.

– На танцах, – отвечала Сорванцова. – Как сейчас помню. Зазвучала песня «Варвара жарит кур», и он ко мне подошёл, пригласил на танец. Так и познакомились.

– Песня называется: «Варвара жарит кур»?

– Да. Это «Бони М». Там слова такие есть, похожие по звучанию на «Варвара жарит кур», – пояснила хозяйка.

– Понятно.

Сначала сняли с сонного Николая брюки, а затем Боев стал снимать с хозяина дома пиджак, и на пол посыпалась соль.

Люба покраснела и стала за мужа оправдываться.

– Кто-то его научил, что для улучшения выработки в желудке соляной кислоты надо каждые два-три часа рассасывать под языком крупный кристаллик соли. Вот он и насыпал себе полный карман. Посмотрите, соль крупного помола, она не для того, чтобы прохожему в глаза кинуть. Коля не разбойник, он о здоровье своём печётся.

– Это я уже заметил, – съязвил Родион Борисович.

– А сколько вам лет? – поинтересовалась Сорванцова.

– Шестьдесят один.

– Есть жена, дети?

– Нет, и никогда не было. Всё время один.

– Неужели же вам ни одна женщина не понравилась за столь долгую жизнь?

– Была в плановом отделе Ира Гражданкина. Она замечала, что я на неё поглядываю, но у неё уже был парень. На директорской «Волге» работал шофёром и до дома её каждый вечер подвозил. Она у меня как-то спросила: «Ну, хоть какая-нибудь машина у тебя есть?». То есть дала понять, что ценит моё внимание, но пешком ходить уже разучилась. И я должен купить машину или попрощаться с мыслью о том, что когда-то мы будем вместе. На автомобиль, понятно, у меня денег не было, и я убедил себя, что не такая уж она красавица, чтобы из-за неё убиваться. У Ирины один из передних зубов был такого цвета, как ряженка. Все белые, а этот тёмный. Я за этот её изъян зацепился и взрастил в своей душе отвращение к ней. А потом и вовсе перешёл на другое место работы и о ней забыл.

– Грустная история. А у меня все зубы хорошие, белые и ровные. Можете посмотреть, – предложила девушка и открыла рот.

– Знаете, Люба, в моей жизни, пусть не часто, но встречались женщины, которым я нравился и которые нравились мне. Но всегда стояло между нами что-то незримое, мешающее соединиться. Получается так, что невидимый мир важнее видимого. Тут нет никакой мистики, простое стечение обстоятельств. Если складываются обстоятельства так, как надо, то всё получается, если не складываются – ничего не поделаешь. Знаете, когда мне было чуть больше двадцати, а именно двадцать один год, у меня была знакомая.

– Любовница?

– Нет. Так вот. Она была моей сверстницей, на восемь месяцев младше, и у неё был друг.

– Любовник?

– Да. Мужчина тридцати лет. Я искренно полагал, что она ущербная, коль скоро водит дружбу с таким стариком.

– Так это было тридцать с лишним лет назад, теперь всё по-другому.

Положение у Боева было незавидное. «Что делать?», – размышлял Родион Борисович, – «в чужом, незнакомом городе идти искать среди ночи гостиницу? Для меня вещь немыслимая. Да, но не оставаться же в одной комнате со спящим алкоголиком и его красавицей женой».

– Оставайтесь, – словно прочитав его мысли, успокоила его Люба, – ничего страшного. Я уже привыкла к подобным выходкам Коли.

Она более подробно, чем муж, рассказала о беде, случившейся с заводом, о страшном для его сотрудников сокращении.

– Так и живём. Вроде оба молодые, а перспектив никаких. Поэтому и детишек нет.

– Почему детишек нет? – не понял Боев.

– А от кого рожать? – пояснила Сорванцова, кивнув на спящего пьяного мужа. – Сами видите, что творится.

– Ну, от кого – не вопрос для такой красивой девушки. Было бы желание. Можно и поспособствовать, – говорил Родион Борисович не свойственные ему слова, явно играя роль безответственного командировочного. – Скажите, у вас можно умыться?

Люба провела Боева по длинному коридору и указала на дверь, ведущую в ванну.

– А эти опечатанные двери? – интересовался гость.

– Жили люди в этих комнатах когда-то. Все спились и умерли. Мы одни в этой огромной квартире остались.

Родион Борисович внимательно посмотрел на Сорванцову, хозяйка в оранжевом свете, исходящем от абажура, закрывавшего яркую лампу в коридоре, показалась ему обворожительной. Этот пристальный заинтересованный его взгляд не остался ей незамеченным. Люба улыбнулась, хмыкнула и сказала:

– Можете принять душ или даже ванну. Вот только дверь не запирается, шпингалеты все сорваны. Я пойду, а вы мойтесь спокойно. Я постелю вам на диване, а насчёт Коли не беспокойтесь. Он, когда напивается, так спит до самого утра, как убитый. А часиков в пять-шесть, будильник не заводи, вскакивает и бежит куда-то на улицу, опохмеляться. Так и живём.

«Бедная Любочка», – подумал Боев, включая воду.

Ванна была обшарпанная, но Родион Борисович с наслаждением смыл с себя пот и усталость после прошедшего дня. В благодарность за эту маленькую услугу ему захотелось сделать хозяйке что-то хорошее.

В дверь постучали.

– Одну минуту, – сказал Боев и сел в ванной, прикрывшись мочалкой.

Вошла Люба.

– А вы это в шутку сказали, что можете поспособствовать? – серьёзно поинтересовалась хозяйка.

– Вы это о чём? – не понял гость.

– С ребёнком, – краснея, напомнила Люба.

– Да, я бы с удовольствием, но у меня в этом вопросе мало опыта. Было три попытки и все неудачные. Меня женщины не любят.

– Возможно, это были не те женщины? – не отступала Сорванцова.

Только после этих слов Родион Борисович стал всматриваться в хозяйку по-настоящему и заметил в ней огромную нерастраченную женскую силу, готовую кинуть Любу навстречу первому же встречному, распахнувшему руки для объятия. Он не знал, что делать. Хозяйка ему нравилась, но он и на самом деле опыта не имел.

– Но вы для начала хотя бы глазки подкрасьте, да туфли наденьте вместо тапочек, – стал городить Боев первое, что вспомнил из скабрёзных мужских рассказов в курилке.

– Могу и красное платье надеть, у меня есть ажурное нижнее бельё. Хотите? – интересовалась Люба так, словно речь шла о чём-то обыденном.

Командировочный обмотал полотенце вокруг бёдер и побежал в комнату искать защиты от наступавшей на него Любы у спящего Николая. Беда заключалась в том, что Родион Борисович был хорошо воспитан и знал, что спать с чужой женой, какие бы ни были на то побуждающие мотивы, – это неправильно и плохо. Спасти мог только Сорванцов, так как Боев почувствовал, что вдруг сильно возжелал хозяйку, а хозяйка, не скрывая этого, желала его.

– Николай, проснись, вставай! – кричал командировочный и даже ударил спящего несколько раз ладонью по щеке. Но хозяин дома на крики и удары не реагировал.

– Не бойся, до пяти утра хоть из пушки пали не встанет, – успокаивала Родиона Борисовича Люба, наряжавшаяся и прихорашивающаяся у зеркала, висящего на стене.

Чтобы ей не мешать, Боев ушёл на кухню и уселся на единственный целый табурет.

С точки зрения постороннего наблюдателя всё то, что происходило далее, может вызвать улыбку, но для самого Родиона Борисовича те действия, которые он совершал, были необходимой прелюдией для того, что в конечном счёте должно было состояться.