Умер Всеволод Борисович 11 апреля 1990 года. Родился 14 мая 1913-го.

Ну что можно сказать о Курте Воннегуте? Что он один из известнейших американских писателей прошлого столетия? Банальность! Что его романы выпускались в Советском Союзе большими тиражами? Опять банальность! Что его в Америке, быть может, любили меньше, чем у нас? Бана… То есть как «меньше»? С какой стати?

А вот с какой. Цитирую «Записные книжки» С. Довлатова:

«…с Гором Видалом, если не ошибаюсь, произошла такая история. Москвичи стали расспрашивать гостя о Воннегуте. Восхищались его романами.

Гор Видал заметил:

– Романы Курта страшно проигрывают в оригинале…»

Известно, что Довлатов был большим выдумщиком. Но в данном случае мог рассказать и правду. Известно ведь, что переводчицей Воннегута была Рита Яковлевна Райт-Ковалёва. Они дружили. Переписывались. Оба раза, когда в СССР приезжал Воннегут, они встречались. И в 1974-м. И в 1977-м.

«Если бы нужно было несколькими словами определить переводческий метод Райт-Ковалевой, – написал Корней Иванович Чуковский, – я сказал бы, что она добивается точности перевода не путём воспроизведения слов, но путём воспроизведения психологической сущности каждой фразы».

А русский, то есть переведённый на русский Курт Воннегут как раз такой психологической сущностью и отличается. Так что вполне возможно, что знаменитая «Бойня номер пять, или Крестовый поход детей» на русском постигается глубже, чем на английском. Во всяком случае, я такую возможность допускаю.

Трудно удержаться от цитирования:

«– А ведь мы так и не знаем, какие отметки у Эли, – сказал доктор Ремензель. Сказал он это очень добродушно, словно заранее примирившись с мыслью, что особых успехов от Эли ожидать нечего.

– Наверно, вполне приемлемые, хоть и посредственные, – сказала Сильвия.

Этот вывод она сделала из отметок Эли в начальной школе, весьма посредственных, а то и совсем плохих.

Директор удивлённо посмотрел на них.

– Разве я вам не сообщил его отметки? – сказал он.

– Но мы с вами не виделись после экзаменов, – сказал доктор Ремензель.

– А моё письмо… – начал доктор Уоррен.

– Какое письмо? – спросил доктор Ремензель. – Разве нам послали письмо?

– Да, я вам написал, – сказал доктор Уоррен. – И мне ещё никогда не было так трудно писать… Сильвия покачала головой:

– Но мы никакого письма от вас не получали. Доктор Уоррен привстал – вид у него был очень расстроенный.

– Но я сам опустил это письмо, – сказал он. – Сам отослал две недели назад.

Доктор Ремензель пожал плечами:

– Обычно почта США писем не теряет, но, конечно, иногда могут послать не по адресу. Доктор Уоррен сжал голову руками.

– Вот беда… Ах ты, Боже мой, ну как же так… – сказал он. – Я и то удивился, когда увидел Эли. Вот не думал, что он захочет приехать с вами.

– Но он же не просто приехал любоваться природой, – сказал доктор Ремензель, – он приехал зачисляться в школу.

– Я хочу знать, что было в письме, – сказала Сильвия. Доктор Уоррен поднял голову, сложил руки:

– Вот что было написано в письме, и мне ещё никогда не было так трудно писать: «На основании отметок начальной школы и оценок на вступительных экзаменах должен вам сообщить, что для вашего сына и моего доброго знакомого, Эли, нагрузка, которая требуется для учеников Уайтхилла, будет совершенно непосильной. – Голос доктора Уоррена окреп, глаза посуровели: – Принять Эли в Уайтхилл и ожидать, что он справится с уайтхиллской программой, будет не только невозможно, но и жестоко по отношению к мальчику».

Тридцать африканских юношей в сопровождении нескольких преподавателей, чиновников госдепартамента и дипломатов из их стран гуськом прошли в зал.

А тут и Том Хильер с сыном, даже не подозревая, как худо сейчас Ремензелям, подошли к столику и поздоровались с доктором Уорреном и с родителями Эли так весело, будто ничего плохого в жизни и быть не может.

– Мы с вами ещё поговорим, если хотите, – сказал доктор Уоррен, вставая, – но попозже, а сейчас мне надо идти. – И он торопливо пошёл прочь.

– Ничего не понимаю, – сказала Сильвия. – Совершенно ничего не понимаю.

Том Хильер с сыном уселись за стол. Том взглянул на меню, хлопнул в ладоши и сказал:

– Ну, что тут хорошенького? Здорово я проголодался! – И добавил: – Слушайте, а где же ваш мальчик?

– Вышел на минутку, – ровным голосом сказал доктор Ремензель.

– Надо его поискать, – сказала Сильвия мужу.

– Погодя, немного погодя, – ответил доктор Ремензель.

– А письмо! – сказала Сильвия. – Эли знал про письмо. Он его прочёл и порвал. Конечно, порвал! – И она заплакала, представив себе, в какую чудовищную ловушку Эли сам себя загнал.

– Сейчас меня абсолютно не интересует, что сделал Эли, – сказал доктор Ремензель. – Сейчас меня гораздо больше интересует, что сделают другие люди.

– Ты о чём? – удивилась Сильвия.

Доктор Ремензель встал, внушительный, сердитый, готовый к отпору.

– О том, что я сейчас проверю, насколько быстро можно заставить некоторых людей тут, в Уайтхилле, переменить решение, – сказал он.

– Прошу тебя, – сказала Сильвия, стараясь его удержать, успокоить, – прежде всего нам нужно найти Эли, Сейчас же!

– Прежде всего, – прогремел доктор Ремензель, – нам нужно, чтобы Эли был принят в Уайтхилл. А потом мы его отыщем и приведём сюда.

– Но, милый… – начала было Сильвия.

– Никаких «но»! – сказал доктор Ремензель. – В данный момент тут, в зале, находится большинство членов попечительского совета. Все они – мои ближайшие друзья или друзья моего отца. Если они велят доктору Уоррену принять Эли, он будет принят. Раз тут у них есть место для вон тех типов, так уж для Эли, черт побери, место найдётся!

Широким шагом он подошел к ближайшему столику и стал что-то говорить могучему старцу свирепого вида, который завтракал в одиночестве. Старик был председателем попечительского совета.

Сильвия извинилась перед растерянными Хильерами и пошла искать Эли.

Расспросив разных людей, Сильвия наконец нашла сына. Он сидел в саду один, на скамье под кустами сирени – на них уже набухали почки.

Услышав шаги матери по хрусткому гравию дорожки, Эли не тронулся с места, готовый ко всему.

– Узнали? – сказал он. – Или надо ещё объяснять?

– Про тебя? – сказала она мягко. – Про то, что ты не попал? Доктор Уоррен нам всё рассказал.

– Я порвал его письмо, – сказал Эли.

– Я тебя понимаю, – сказала она. – Слишком долго мы с отцом уверяли тебя, что твоё место в Уайтхилле, иначе и быть не могло.

– Фу, легче стало! – сказал Эли. Он попытался улыбнуться, и оказалось, что это не так трудно. – Честное слово, стало легче, раз уж всё открылось. Хотел вам рассказать, всё начинал, а потом духу не хватило. Не знал, как подступиться.

– Это я виновата, а не ты, – сказала Сильвия.

– А что делает отец?

Сильвия так старалась успокоить Эли, что совершенно забыла, чем там занимается муж. И вдруг поняла, что доктор Ремензель делает чудовищную ошибку. Она вовсе не хотела, чтобы Эли приняли в Уайтхилл, она сразу поняла, какая жестокость – отдавать его сюда.

Но она не решалась рассказать сыну, что именно затеял его отец, и только сказала:

– Он сейчас вернётся, милый. Он всё понимает. – И добавила: – Ты тут посиди, а я его найду и сейчас же вернусь.

Но ей не пришлось идти за доктором Ремензелем. В эту минуту в дверях показалась его высокая фигура: доктор увидал жену и сына в саду. Он подошёл к ним. Вид у него был совершенно подавленный.