Не было ни тьмы, ни света. Ни пространства, ни времени. Ни тем более пустоты или какой-то неощутимой составляющей, что следовала вне ее границ. Не существовало "я", "мы", "они".

Но что-то происходило. Или нет? А было ли чему происходить? Что-то началось или уже кончилось? А может, - это всего лишь иллюзия... Но чего?

...змей...

Что-то произошло и закончилось там, где еще ничего не начиналось. Но как такое возможно? Вопрос... Нет, - слово. Понятие. Они происходят. Где-то. Когда-то.

...хвост...

Вопросом начался ответ. Наоборот. Точка всего. Все посреди точки. Конец начала и начало конца. Безграничность несуществующего в бытие бесконечности.

Тьма наливалась сиянием. Незримая, неосязаемая цепь в одночасье воссоединила новорожденные от своей древней смерти, истины. В начале, как и в конце, была причина. Следствие привело к потребности, явившей намерение.

...змей пожирал свой хвост...

Истина возникла сиянием. Истина, была смыслом, причиной, следствием, происходящим и намерением, выплескивающимся в итог. Ибо истиной руководило чудо, аномальное своим происхождением.

Это была мысль. Переросшая в чувство, породившее образ, что в итоге разыскал посреди сияний венец всего, - сознание.

Когда-то за этим сознанием скрывалось куда больше. Память, логика, привычки. Собранные вместе, сопоставленные должным образом в необходимом порядке, они неохотно сливали слабые отголоски своей мерцающей природы.

Тьма наливалась сиянием. Феномен бытия, обзавевшегося сознанием, наконец ощутил лучистое чудо своего предназначения. Понятие, глубину которого не способен описать ни один язык, поскольку должных слов пока не изобрели. И вряд ли когда-нибудь придумают.

Суматошные образы событий медленно подшивались составляющими чувств, впечатлений, выводов. Среди этого хаотичного порядка вдруг всплыло слово, - Лев.

Его имя, ярлык, якорь. Паутина натянулась еще туже, - просыпайся...

"Где я?.."

Вереница нескончаемого фейерверка закрутила сумасшедшую карусель. Слабо осознанное собственное существование, сшитое с таким трудом, подверглось новому напору ранее неизвестных явлений.

Разве?

Кипящий котел бытия сотрясало от бездонного размаха собственного величия. Величия, в эпицентр которого занесло его мелкую душонку. В кое-как восстановленной памяти, неожиданно возникли последние образы странного сновидения, забытого также, как предыдущие.

Потянув первую нитку, надломились остальные, опрокидывая кипящий котел понарошку запертого в сознании...

"...Алеющий закат, очерченный гигантским каменным кругом, что опоясывал небо, озарили сотни разноцветных вспышек с тянущимися позади хвостами.

Сказочный пейзаж укрытых зеленью гор, изрешеченных лесами и крутыми реками, заполонили тучи пожаров, грязи и крови, изувеченных тел таких же эфемерных существ и подкопченного металла. Недра самой высокой горы издали протяжный стон и небесный круг дрогнул, чтоб рассыпаться прахом. Как и сказочный некогда пейзаж.

...Белоснежная пирамида была изуродована неисчислимым количеством красных росчерков, словно от пролитой краски.

Черное небо, ярко контрастирующее со строением, почему-то казалось подделкой. Ответом была неожиданная его вибрация, запустившая перестроение вороненной, черной армады, приоткрывшей на миг истинную бирюзу небес.

Словно в ответ, с вершины пирамиды, от небольшой группки полу-призрачных силуэтов, пронесся низкий, тревожный гул. Спустя мгновение цепочка сработала, потянув за собой такую же реакцию от сотен других пирамид, укрывших остров. А пирамиды, в свою очередь, потянули воздушную армаду за собой в небытие. Вместе с пустынной землей, где были возведены.

...Сапфировые волосы девочки развевались на ветру, отсвечивая золотом, под яркими лучами солнца.

Она улыбалась так искренне и чисто распуская тепло вокруг радостным взглядом своих потрясающих глаз цвета сирени. Девочка даже не обратила внимания, когда море из нежности и одуванчиков, рассекла мимолетная тень, чтобы незадолго распустить новый, безжизненный сад из праха и погибели.

И вот уже, единственная не тронутая тленом, сирень, вспыхивает чем-то большим, могущественным, нежели девочка когда-либо могла представить, даже прожив долгую и наполненную чудесами, жизнь.

А после остается заснеженная каменистая равнина, среди чьей холодной безучастности, остался лишь маленький сияющий надеждой цветок, такой же потрясающей природы.

...Семь изумрудных лун зловеще тают за туманною стеной болот. Во тьме искореженных и узловатых зарослей маячит слабый источник света. Он исходит от голубоватого кристалла в руке закутанной в плащ с капюшоном фигуры.

Фигура стоит на каменистой отвесной скале, что выпирает с болотной местности. За ней, в незапамятные времена, открывалась дорога в горные пустоши, а теперь, - бездонный зев пропасти, тянущейся покуда глаза глядят.

Оплавленные края карьера ниспадают до непостижимых недр земной тверди. Там, в потаенных глубинах пропасти, начинается пока слабое и очень осторожное движение воистину страшных масштабов.

Неожиданно, фигура в капюшоне резко разворачивается и синего цвета, покрытое мелкими шевелящимися наростами, лицо с золотистыми глазами, лишенное носа и огромным рогом на лбу, преисполняется удивления. Рука с кристаллом направляется в сторону неосторожного наблюдателя..."

***

Нечто едва ощутимое, но не в меру ноющее тупой, разлитой, словно стакан молока по полу, болью, заменило тело. Точнее то, что должно было бы этим громким словом, в куда более соответствующих условиях.

Лев ощущал полное отсутствие каких бы то ни было ощущений. Как бы глупо это ни звучало. Попытка открыть глаза не дала даже намека на успех. Чувство всепоглощающего наркозного паралича пульсировало внутри, словно битое стекло по венам, оставляя только глухую, нескончаемую боль.

Сознание, словно пловец навсегда ушедший в баттерфляй, то всплывало к реальности, то вновь проваливалось в пучину. Странные ощущения постоянного пробуждения и обратного возврата к полу-реальным сновидениям, истощали. Потому к ноющей неподвластности собственного тела, присоединилась еще и жуткая мигрень, рассыпающая яркий бисер разноцветных пятен.

Казалось, он застыл в этом состоянии навсегда. Но со временем начали появляться звуки. Пока слабые и неразличимые. Позже кожа наконец тоже вступила в игру, посылая сигнал о низкой температуре помещения и мягких тканях облюбованного телом места. Спустя еще некоторое время пришло чувство общей картины организма, наполненного органами, мышцами, бьющей по жилам кровью. Сначала, - как далекая, неразборчивая мелодия. Но всему свое время.

Кто знает сколько его, этого времени, прошло, прежде чем воистину титаническим усилием Лев смог открыть глаза. Пусть пока веки были единственной подвластной частью собственного организма.

Помещение не страдало от излишков света. Почти неразличимые контуры комнаты, больше похожей на тюремную камеру, теряли четкость очертаний из-за не привыкших ко тьме глаз.

Рельефные деревянные стены с тонкой ноткой красного. Такого же материала кровать, засланная белой постелью и его, одетое в некоторую разновидность рубашки, тело. Слева деревянная дверь, скорее всего в ванную комнату. Никаких капельниц, тумбочек с препаратами или других медицинских принадлежностей, каковыми должна была бы быть оборудована любая уважающая себя больничная палата. Ведь если он не в больнице, то где тогда?

Он был здесь один. По-крайней мере так ему показалось в свете вялого нежно-сиреневого то ли ночника то ли какого-то радиоактивного растения в горшке, что стоял в небольшой нишке, прямо над изголовьем кровати.

Попытка выдавить из горла хоть слово увенчалась сомнительным успехом, - получилось нечто среднее между стоном и хрипом. Тяжелое, болезненное дыхание было результатом, хоть оно и не огорчало, а скорее радовало. Все-таки, боль и слабость не смотря на свою неприятную природу, оповещали о принадлежности к живым.