Как понял Юрай еще из прежнего разговора с обоими настоятелями, испытания в двух храмах обязаны были разниться как день и ночь. И изрядно проголодавшийся энграмский гость был отнюдь не удивлен, хотя и донельзя обрадован видом ожидавшего их обильно накрытого стола – ведь за аскезой и воздержанием не могут не последовать щедрые дары! Удивляться стоило лишь тому, что стол этот был накрыт не в трапезной, а в центральном зале храма, в непосредственной близости от статуи Армана‑Созидателя.
На эту статую Юрай обратил внимание еще вчера. Собственно, на нее и нельзя было не обратить внимания – изваяние из золота размером чуть больше человеческого роста доминировало над всем храмовым пространством и было видно отовсюду. Арман Первотворящий был изображен здесь, как и принято, в образе крепкого мужчины средних лет с чуть откинутой назад головой. Белая шелковая драпировка оставляла открытыми его широкую грудь и крепкие руки, в одной из которых он держал на протянутой ладони крупное яблоко. На лице божества застыла широкая и добрая улыбка.
Произнеся короткую молитву, Архелой пригласил всех вкусить от приготовленных яств. Там действительно было на что посмотреть: фаршированные утиные яйца, грибные и луковые запеканки, копченая оленина, рыба едва ли не двадцати пяти сортов, всевозможные соленья – и ведь это лишь только закуски. А дальше, как выяснилось, последовала и знаменитая архиерейская уха, которую Юрай уже успел отпробовать в гостях у Всесвята, верховного мага Белозерского царства (о чем он, разумеется, первосвященнику рассказывать не стал), и седло барашка под соусом из можжевеловых ягод… Еда была изысканной и вкусной, хотя и необычно острой и пряной по меркам белозерской кухни.
Стол был накрыт на четверых. Четвертой участницей трапезы оказалась супруга настоятеля – преподобная Феора, дородная светловолосая женщина средних лет с широкими скулами, изрядных размеров грудью и уже отчетливо наметившимся вторым подбородком. Жрецам Армана, в отличие от служителей Тинктара, жениться дозволялось – и они, как правило, отличались крепкими семьями с большим количеством детей. Так и при взгладе на Феору не было не малейшего сомнения, что она успела уже родить и выкормить не одного ребенка.
Застольная беседа была неторопливой и ни к чему не обязывающей, первосвященник регулярно подливал всем какой‑то особенной храмовой настойки на местных кореньях, но при этом, как отметил Юрай, внимательно следил за тем, чтобы ни один из его гостей не переходил грани умеренности в еде или выпивке. Была и еще одна странность: сегодня за столом прислуживали только женщины – несколько молодых послушниц в цветастых льняных сарафанах и пара жриц постарше.
Наконец, хозяин храма отодвинул от себя очередное блюдо и поднялся во весь рост.
– Любезные энграмские гости! Великой радостью для меня явилось принимать столь достойных посетителей в сиих чертогах…
Дальше пошла обычная дипломатическая тягамотина и рассыпание в комплиментах, которые Юрай слушал вполуха, а привычный к протокольному пустословию Зборовский так и вовсе пропускал мимо ушей. Но наконец Архелой дошел до сути дела, после чего путешественникам оставалось только распахнуть глаза в изумлении.
– Возлюбленные дети мои, – возвысил голос настоятель, – Создателю и Творцу нашему Арману угодно было населить пределы Круга Земель тварями своими во всем их многообразии, однако же скудеет ныне Белозерье чадами человеческими. Скажите, милостивые господа: проезжая белозерские земли, были ли вы поражены разностью ликов людских? Нет, напротив: унылы мы и единообразны, аки профиль короля Венцеслава на отчеканенных с одного образца монетах. Но сие неугодно Арману, зело неугодно. И сегодня он призывает вас, преподобный Юрай Энграмец, и вашу милость, господин барон Зборовский, к служению и жертве – так же, как призывал и многих иных чужеземных посетителей нашего храма допреждь. Посейте же семя свое во чреве жриц храма нашего, дабы взошло оно добрыми всходами и даровало новых служителей и служительниц во славу Сотворившего сей мир! И да свершится воля Его во всей полноте своей.
С этими словами верховный жрец подошел к статуе божества и сдернул с него драпировку, представив отлитого в золоте Армана полностью обнаженным. И Юрай, и Зборовский были поражены красотой сверкающего изваяния и отчетливостью тщательно прорисованной фигуры – упругие мышцы живота, крепкие бёдра и мускулистые икры. Крепкие плечи бога, казалось, держали на себе всю тяжесть небесного свода и могли бы сдержать еще пяток‑другой таких сводов. Предельно выразительными был и детородный член изваяния. Он вовсе не стоял торчком, как можно было бы ожидать, но свисал вниз с таким достоинством и был настолько фактурен по форме и размерам, что не вызывал ничего, кроме восхищения. И даже, может быть – здесь и сейчас – благоговения.
Тем временем прислуживавшие девушки быстро убрали стол с остатками пиршества, выстелив пол теплыми и мягкими покрывалами. После этого они выстроились в ряд перед энграмскими гостями и, повинуясь знаку предстоятеля, одна за одной скинули все свои одежды до единой. Юрай мгновенно почувствовал неукротимую волну желания: неудивительно, ведь у него уже столько времени никого не было! Тем более что еда и питье в храме наверняка были приготовлены сегодня так, чтобы возбуждать естественную мужскую потребность – уж он‑то как алхимик и знахарь обязан был заметить с самого начала, но как‑то отвлекся, утоляя накопившийся за вчерашний день голод. И теперь, окинув взглядом ряд девушек‑послушниц, он подошел к одной из них – невысокой и темноволосой, с мелкими чертами лица и темно‑карими, едва ли не черными горящими глазами. Чем‑то она отдаленно напомнила ему Настёну из таверны в родном Медвежьем Углу, с которой всегда было легко и просто. И сейчас Юрай тоже не колебался ни минуты. Несколько мгновений спустя одежды на нем самом тоже уже не было, и они с выбранной девицей рухнули на покрывала, сцепившись в вечном, как мир, единении женского с мужским. Краем взгляда он уловил, как Владисвет привлекает к себе одну из жриц постарше, а сам настоятель Архелой неспешно принялся овладевать своей добродетельной супругой, после чего ни времени, ни желания смотреть по сторонам уже не было.
Из‑за долгого воздержания предыдущих недель весь путь Юрая до разрядки оказался очень коротким, тем более что сдерживаться его не просили, а даже скорее наоборот. Но уже через несколько минут он с удивлением обнаружил себя предметом ласки новой послушницы, а затем подошла очередь уже и до жрицы средних лет… Кажется, его хватило раз на пять. Вообще‑то, до сих пор Юрай‑отшельник за собой особенных способностей к подвигам в койке не замечал, но то ли хорошая еда и выпивка были тому виной, то ли воистину благодать Армана… Словом, к тому моменту, когда раздался удар храмового колокола, знаменовавший окончание сакрального действа (а для Юрая – еще и завершение испытания), он уже был измочален до последней степени.
Тем не менее, жрицы и послушницы хорошо знали свое дело: умыв и ополоснув партнера по ритуалу, девушки помогли ему одеться и напоили холодным квасом, после чего Юрай почувствовал себа почти пришедшим в себя и вместе с Архелоем проследовал в небольшой "Зал равновесия", располагавшийся ровно посередине между двумя главными храмами. Здесь их уже нетерпеливо дожидался отец Перфилий.
– Ну‑с, посмотрим, что же у нас наблюдается. Которую судьбу, которое служение избрали для вас боги? – Архелой нетерпеливо, но в то же время с превеликой осторожностью снял серый холщовый мешочек с Ключа Предрасположенности. – Ну конечно же, вы предназначены Арману, сын мой!
На черненом серебряном диске ярко сиял золотой символ Арм‑и‑Тин.
– Но позвольте, брат мой, – отец Перфилий осторожно взял амулет из рук своего напарника и развернул другой стороной. – Что же тогда должен означать сей знак?
Оборотная сторона амулеты выглядела зеркальным отображением лицевой: ослепительно сияющий серебряный символ на тускло‑желтом фоне. И голоса обоих первосвященников прозвучали слитно, как один:
