Неожиданно мою спину обдало диким холодом, словно бы кто-то, входя в теплую и уютную комнату, широко распахнул дверь, ведущую на заснеженную, морозную улицу, где в сторону дома, завывал ледяной, жуткий ветер, тут же ворвавшийся внутрь и развеявший, царивший вокруг, покой и комфорт. По спине тут же пробежала толпа мурашек, показавшаяся мне табуном диких коней, несущихся по степи. Лоб и ладони в миг стали влажными, покрывшись испариной, но прежде чем, вздрогнув от неожиданности, я успел обернуться назад, все закончилось так же резко и неожиданно, как началось.

   Дверь, ведущая в стужу, словно захлопнулась, за незвано явившемся гостем, и все неприятные ощущения тут же исчезли. Даже усталость, нервное напряжение, подавленность от потери собственных сил, чувство неминуемой обреченности и ужас от приближения страшной погони, в миг испарились, не оставив о себе даже воспоминаний, будто бы их и не было вовсе. Мне неожиданно стало хорошо и спокойно, словно за пазухой у светлых божеств, мир вокруг казался чем-то приятным и тихим, спокойным и безопасным, и даже расслабившись, что еще совсем недавно было мне не под силу, я сладко и неспешно зевнул, чувствуя как глаза закрываются, словно бы сами собой, и чуть было не улегся вздремнуть прямо на мостовую, совершенно не опасаясь присутствия рядом умирающего контрабандиста. В тот миг я не мог думать вообще ни о чем, словно и вовсе лишившись этой способности. Ничего больше не волновало мое помутившееся сознание, почти провалившееся в сладкое забытье и безвременье крепкого сна, но прежде чем погрузиться во тьму окончательно, или окунуться в поток радостных, красочных сновидений, я все же сумел обернуться назад, сам в тот момент не понимая зачем мне это нужно, и увидев представшую предо мною картину, уже не смог сомкнуть глаз от увиденного.

   Она стояла у меня за спиной, у самого входа в узкий проулок, и казалась неподдельным, сказочно-завораживающим своей красотой наваждением, которому было просто не место в этом грязном и зловонном городе, посреди кровавой бойни устроенной в переулке. Совсем еще маленькая, выглядящая хрупкой и беззащитной, девочка лет десяти, в тоненьком и легком, ослепительно белом, будто снег на горных вершинах, коротеньком платье, словно бы сотканном из рассеянного и блеклого лунного света. Длинные белоснежные волосы волнами струились к земле, прикрывая лицо, и сколько бы я не всматривался сквозь них, пытаясь рассмотреть черты этого удивительного, зависшего над землею, босого создания, я так и не смог понять что же скрывалось под ними. Если верить людской молве, на меня должен был смотреть голый череп, сияющий пустыми глазницами, но под ореолом волос, в ее тусклом сиянии, словно бы и вовсе не было никакого лица, лишь смутные и расплывчатые детские очертания.

   Медленно, величественно и грациозно она, словно подхваченная незримым воздушным потоком, плавно поплыла мне на встречу, оставляя за собой шлейф развевающихся белоснежных волос.

   Замерев, завороженный неописуемым зрелищем, и всего лишь немного, почти что неощутимо встревоженный, приближением этого, только с виду похожего на небесного херувима создания, в первый миг я хотел броситься прочь, хотя и знал, что скрыться от нее невозможно. Но сколько бы я не старался, всех усилий моей подавленной ее присутствием воли, так и не хватило, что бы сделать даже одного коротенького шажка. Я продолжал стоять прямо у нее на пути как истукан, и завороженный лунным блеском ее пленяющих чар, не мог сдвинуться с места, как вкопанный в землю придорожный столб-указатель. Все так же безмятежно расслабленный и спокойный, я даже не ощущал опасности и угрозы, и с почти что довольной и счастливой улыбкой, смотрел как ко мне приближается сама смерть, готовый заключить ее в дружеские объятья.

   Она уже подняла в верх тонкую детскую ручку, потянулась вперед, и я с интересом начал рассматривать заточенный серп, появление которого в детской ладошке совсем не заметил. В тот момент я готов был броситься на него сам, совершенно не собираясь и даже не думая сопротивляться, но смерть неожиданно проплыла мимо, едва не задев меня по лицу развивающимися волосами, и только тогда я понял очевидную казалось бы вещь - она явилась она сюда не за мной.

   Смерть конечно же, пришла за лежащим в крови контрабандистом, потерявшим сознание, и только тогда сообразив, что возможно для него еще не все кончено в этом мире, и у меня все еще есть крохотный шанс вмешаться, и спасти столь необходимого мне глодара, я сам от себя не ожидая подобной отваги, все же нашел в себе силы попробовать.

   - Постой! - Дернулся я, в его сторону, прикрывая собой, словно бы это и в правду могло защитить его от нее. - Остановись, прошу тебя! - Вновь, нерешительно попросил я, но девочка меня даже не слышала. Она уже опустилась на камни, присела возле глодара, и склонилась к его голове, словно собравшись нашептать ему что-то на ушко. Острый как бритва серп взмыл в воздух, готовясь к удару отсекающему дух от тплоти, когда я припомнил давно забытый урок - смерть не видит и не слышит живых рядом с собой, так же как и они не в силах почувствовать ее присутствие рядом. Был лишь один рискованный, но верный способ обратить на себя внимание смерти, и ни сколько не колеблясь в этом решении, я не задумываясь выпалил ей свое полное, настоящее имя, которым никогда прежде не представлялся.

   Серп замер в воздухе совсем чуть-чуть не коснувшись груди умирающего контрабандиста. Девочка повернулась ко мне, волосы спали с ее лба, но даже так, почти что в упор, я видел лишь размытые очертания под ореолом бледного света.

   Несколько долгих секунд мы хранили молчание. Я боялся произнести даже слово, совершенно не представляя, что же теперь со мной будет, она же, похоже из чистого любопытства, изучала меня словно экспонат на музейной витрине, и совершенно не торопясь, ожидала от меня продолжения.

   Эта тишина продлилась бы наверное целую вечность, если бы ей все же не надоело пялиться на раскрывшего рот от ужаса смертного, который так и не смог выдавить из себя ни единого слова.

   - Похвальная смелость, Регнор, - назвала она меня именем, которого я ей не называл, и голос ее оказался совершенно не детским. Глубокий, но нежный, такой же завораживающий и успокаивающий, как и весь ее образ, он мог принадлежать только женщине, и крайне странно звучал из уст крошечной девочки. - Немногим дано видеть меня прежде своего времени, но еще меньше тех, кто отваживался назвать мне свое имя.

   - Простите мне мою дерзость, леди. - Все же сумел я вернуть себе потерянный было дал речи, склонив голову в глубоком и уважительном поклоне.

   - Не нужно извинений. Наследнику крови не пристало склоняться даже передо мной. Твой отец бы этого не одобрил. - Ласково прошептала она, и мне тут же, больше всего на свете, захотелось расспросить ее об отце, только она сейчас могла сказать мне хоть что-то о нем, но смерть не отвечает на такие вопросы, и не став тратить времени попросту, я робко, неуверенно, и запинаясь все же начал излагать ей свою просьбу.

   - Я хотел поговорить с вами. Хотел попросить об услуге.

   - Я не исполняю ни просьб, ни приказов, не встаю на чью либо сторону и не помогаю. - Ее ласковый тон неуловимо сменился, оставшись все таким же певучим и мягким, он стал заметно прохладней и капельку жестче. - Никто не обладает властью повиливать самой смертью, и тебе должно быть это известно, ученик высших. - Решив, что сумел оскорбить ее своими словами я даже похолодел от нахлынувшего на меня ужаса, но словно почувствовав эти мои внутренние перемены или прочитав, роем проносящиеся в голове, панические, быстрые мысли, она тут же сменила свой гнев на милость. - Не бойся дитя, твое время еще не пришло и я не стану забирать тебя раньше срока.

   - Благодарю, -с трудом сумел пролепетать я от волнений.

   - Признаться ты заинтриговал меня своей дерзостью. Никто прежде не пытался упрашивать меня прежде, чем я приходила за ним, и мне любопытно, что может оказаться для тебя столь бесценно, что ты добровольно решился предстать перед смертью.