— Вот-вот. А я всегда прохожумимоних. Некоторые так бегают по коридорам Исторического института на Рассел-сквер, как будто они пациенты Бедлама, — сказала она и осеклась.

— Ничего страшного, — успокоила я ее. — Мне и самой приходится работать с такими людьми. Мне часто кажется, что я от них вшей нахватаюсь.

Я снова попыталась найти глазами Ричарда, но он словно растворился в воздухе, был недосягаем для меня за пустыми разговорами. Я беременна. Ощущение крайней усталости еще больше усилилось, но я была уверена как никогда раньше, знала на все сто процентов, что беременна. Думать о том, что я могу снова потерять ребенка, было невыносимо. В душе я прочитала небольшую молитву, чтобы ребенок выжил. Впилась ногтями в сиденье стула.

— А где ты работаешь? — спросила я первое, что пришло в голову.

— Дома, — ответила она. — Мою докторскую работу курируют в Эдинбурге, но я переехала сюда, в Лондон.

— Ну и как работается на дому?

Она немного помедлила с ответом.

— Ужасно!

— Почему?

— Я просто с ума схожу оттого, что приходится постоянно находиться в одном и том же месте и работать, работать, — сказала она все тем же взволнованным голосом. — Мне кажется, жизнь не должна быть такой. Это одна из форм помешательства. Мне нужнылюди.Я выхожу из дому и иду работать в кафе только ради того, чтобы избавиться от этого чувства.

Я представила себе Ричарда, каким я его застаю дома врасплох по пятницам в разгар дня, когда он все еще шатается без дела по квартире, в халате, злой и раздраженный, с всклокоченными волосами; или же как он смотрит «Соседей», на коленях крошки овсяных хлопьев, доведенный до бешенства отвращением к самому себе, как жалко пытаетсяоправдать свою инертность сказками про засорившиеся раковины или зависший компьютер.

— Но ты могла бы работать в библиотеке… Это прекрасное место. Я имею в виду университетскую библиотеку, в Сенат-хауз.

— Но как? Я же не студентка университета.

— Я могу оформить тебе карточку читателя.

— О! — воскликнула она, глядя прямо на меня таким взглядом, будто я сделала ей бесценный подарок.

— Я могу сказать, что ты — одна из моих студенток.

— Как… О, это было бы так здорово. Спасибо, — горячо сказала она.

Опять надолго замолчали. Я попыталась придумать, что бы такого еще сказать или спросить.

— Где ты выросла? — спросила я.

— Да так, повсюду.

Я подождала продолжения.

— Во Франции?

— Я какое-то время ходила во Франции в школу.

— В какую?

— Это была американская школа.

— Ну да, — сказала я. — А воспитывалась ты тоже здесь?

Она покачала головой. Когда она повернулась, я уловила исходящий от нее запах, запах дорогого мыла, миндально-молочного, которое легко впитывается в кожу и навевает мысли о старых домах.

— А… семья? — спросила я и сразу же почувствовала, что вторгаюсь на опасную территорию, где могу задеть чувства того, кто, возможно, страдает от одиночества. Помедлила. — Есть у тебя семья?

— Нет, нету… — ответила она.

— О, — понимающе кивнула я.

Она промолчала.

— Ты должна зайти к нам, — сказала я. — То есть… это никак не связано с… — неуклюже добавила я.

— Буду очень рада, — вежливо сказала она.

— Заходи на следующей неделе. Скажем… — я достала свой ежедневник. — В пятницу я свободна. В пятницу сможешь?

— Думаю, да, — согласилась Сильвия. Она сидела, плотно сжав колени, прямые волосы, доходившие до подбородка, казались почти безжизненными, что делало ее похожей нанеразговорчивую школьницу-француженку. — С удовольствием зайду к вам. Спасибо.

— Отлично. Заходи.

Комната наполнилась звуками светской болтовни, смехом и перезвоном бокалов.

— Все-таки тебе нехорошо, — сказала она. — Меня это беспокоит. — Ее тихий голос успокаивал.

— Я просто устала.

— На тебе лица нет. Мне кажется, я понимаю, отчего это, — сказала она и улыбнулась.

Я смутилась.

— Понимаешь?

— Думаю… да! — Она продолжала улыбаться.

— Действительно. — Сердце взволнованно зачастило.

— Иногда я это определяю сразу.

— Что ж…

— Можете сказать, права я или нет… когда увидимся в следующий раз, — сказала она и повернулась ко мне. Совершенно неожиданно, перед тем как встать, она поцеловала меня, и я сразу же почувствовала желание довериться ей, рассказать этой незнакомке, о чем я еще несколько недель не буду говорить даже родной матери.

Она положила руку мне на плечо.

— Мне пора идти, — на прощание сказала она.

На щеке еще чувствовался поцелуй, на плече ощущалось прикосновение ладони. Я приложила руку к животу и обвела комнату глазами, пытаясь найти Ричарда, мне хотелось, чтобы он был рядом со мной, чтобы он отвез меня домой.

5

Ричард

«Меня обижали, унижали, презирали, но во мне осталась способность ненавидеть, дар такой же редкий, как ум, данный мне от природы, и я соберу в кулак всю ненависть, когда настанет время спасаться. Я пробовала быть хорошей; корпела над вышиванием, готовила подарки, сюрпризы. Я так старалась, чтобы у матери со мной не было проблем, но все оказалось напрасным.

В то утро я почувствовала, что в ней что-то изменилось: в глазах появился едва заметный огонек; садясь, она держалась прямо и аккуратно, в ту секунду я поняла, что враг пришел. Туго стянутые шнуры на корсете матери скоро будут распущены, слуги начнут друг другу шикать, будет нанята няня. Меня швырнут в угол, и на этот раз начнется голод».

«Какого черта?» — подумал я. Что это за муторная писанина? Я щелкнул на «Ответить» и написал: «Отвали».

Несколько секунд смотрел на иконку «Послать», потом нажал. Послание полетело в эфир. Я усмехнулся, собственная грубость все еще вызывала у меня удовольствие, подогреваемое старым страхом наказания. В детстве я всегда выходил победителем в играх на выполнение желаний. Ожидание возможного наказания, которого я в душе ужасно боялся, лишь подстегивало меня, заставляло идти на самые отчаянные поступки, отчего опять же в душе я испытывал неимоверное удовольствие. Даже когда я вырос, мое суперэго, обтесанное учителями, иногда заставляло меня идти на риск.