5. Самые грандиозные массовые убийства Гитлер, как известно, совершил в отношении евреев, а именно сначала, с середины 1941 года, евреев Польши и России, затем, с начала 1942 года, также и евреев Германии и всей оккупированной Европы, которая для этой цели была «прочесана с запада на восток». Бывшее целью Гитлера «уничтожение еврейской расы в Европе» было провозглашено заранее, 30 января 1939 года. Эта цель не была достигнута, несмотря на чрезвычайные усилия. Тем не менее, число убитых по приказу Гитлера евреев по самым минимальным оценкам более четырех миллионов, по максимальным почти шесть миллионов человек. До 1942 года убивали путем массовых расстрелов перед братскими могилами, которые жертвы сначала должны были сами вырыть; позже, в шести лагерях уничтожения Треблинка, Собибор, Майданек (Люблин), Хельмно (Кульмхоф) и Аушвиц (Освенцим), умерщвляли ядовитыми газами в специально для этого построенных газовых камерах, к которым примыкали огромные крематории.
Недавно английский историк Давид Ирвинг оспорил ответственность Гитлера как раз за убийства евреев. Согласно Ирвингу эти массовые убийства были самовольно начаты Гиммлером за спиной Гитлера.
Тезис Ирвинга несостоятелен, не только потому, что он лишен какой бы то ни было внутренней правдоподобности — в системе отношений Третьего Рейха было совершенно невозможно проводить акцию таких масштабов без ведома и совсем против воли Гитлера. Как раз Гитлер заранее провозгласил «уничтожение еврейской расы» в случае начала войны, и кроме того, существуют явные свидетельства как Гитлера, так и Гиммлера, что Гитлер отдавал приказы, а Гиммлер был их исполнителем. Гитлер в течение 1942 года — первого года «окончательного решения» — публично прославлял воплощение в реальность своего замысла не менее пяти раз, 1‑го января, 30 января, 24 февраля, 30 сентября и 8 ноября. Последнее высказывание следует процитировать:
«Вспомните еще о том заседании рейхстага, на котором я заявил: если еврейство возомнит о себе, что оно может вызвать международную мировую войну для уничтожения европейской расы, то результатом будет не уничтожение европейской расы, а уничтожение еврейства в Европе. Меня всегда высмеивали как пророка. Из тех, кто тогда смеялся, бесчисленное множество больше не смеётся, а те, которые теперь ещё смеются, возможно через некоторое время тоже не смогут более этого делать».
Гиммлер тоже много раз говорил о своём участии в покушении на уничтожение евреев, но совсем в другом тоне — не злорадного бахвальства, а жалости к самому себе. Вот к примеру 5‑го мая 1944 года: «Вы будете мне сочувствовать, насколько тяжелым было исполнение этого отданного мне солдатского приказа, которому я следовал и исполнял из повиновения и полнейшей убежденности». Или 21 июня 1944 года: «Это была ужаснейшая задача и ужаснейшее поручение, какие могла получить организация: поручение решить еврейский вопрос». Но никто, кроме Гитлера, не мог дать Гиммлеру «поручение» или отдать «солдатский приказ». После этого едва ли требуется еще одно свидетельство, Геббельса, который 27 марта 1942 года повествует в своем дневнике о «способе, который не слишком бросается в глаза» (речь идет о первых, установленных в начале 1942 года в Люблине газовых камерах): «Здесь применяется довольно варварский способ, который невозможно описать подробнее, а от самих евреев остаётся немного… И в этом фюрер является непоколебимым инициатором и выразителем радикального решения».
Единственным свидетельством Ирвинга в пользу его тезиса является заметка Гиммлера от 30 ноября 1941 года, сделанная после телефонного разговора с Гитлером: «Транспорт с евреями из Берлина, никакой ликвидации». В этом единственном случае таким образом Гитлером однозначно отдан приказ об исключении — что само по себе свидетельствует о том, что «ликвидация» была правилом, и кроме того, что Гитлер в отношении акций по умерщвлению заботился даже о деталях. И также легко видеть, почему: транспорт с евреями из Берлина был преждевременным; немецких евреев это еще не касалось. В ноябре 1941 года были еще заняты по горло «ликвидацией» польских и русских евреев, «окончательное решение» для всей Европы было впервые организовано на конференции в Ваннзее 20 января 1942 года, и порядок должен был соблюдаться. И газовые камеры с печами для сжигания не были еще готовы. Они постепенно вступали в эксплуатацию только с 1942 года.
Однако выуженный Ирвингом эпизод мимоходом бросает свет на две необычности, которые заслуживают несколько более близкого рассмотрения. Одна касается отношения к массовым убийствам евреев в среде немецкой общественности, другая — плана–графика Гитлера по осуществлению этого его количественно величайшего преступления.
Как показано выше, Гитлер пять раз публично прославлял эти преступления в течение 1942 года, но только в общих выражениях. Детали он в Германии держал в секрете настолько, насколько это было возможно, и именно самоочевидно потому, что не мог ожидать никакого одобрения, а наоборот — ожидал нежелательных волнений и возможно даже сопротивления, как оно уже повредило проведению акции «Милостивая Смерть»[26].
До войны Гитлер дважды испытал, как немцы будут реагировать на открытую жестокость в отношении евреев: при бойкоте еврейских магазинов по всему рейху штурмовиками СА 1‑го апреля 1933 года и во время также проводившегося по всему рейху и также по приказу сверху Большого Погрома 9‑го и 10‑го ноября 1938 года, который до сих пор известен как «Хрустальная ночь». Результат в обоих случаях (с его точки зрения) был отрицательный. Массы немцев не принимали участия в акциях, наоборот, часто они проявляли сострадание к евреям, недовольство и стыд — правда, не более того. Открытого сопротивления нигде не было, и выражение «Хрустальная ночь», которое неизвестно как тотчас же было у всех на слуху, точно показывало на затруднительное положение, в котором находился средний немец перед лицом злодеяний в ноябре 1938 года: с одной стороны насмешка и неприятие, с другой стороны — боязливое желание не осознавать собственной мерзости, а свести всё к разбитым витринам.
Исходя из этих данных, Гитлер выстраивал свою политику в отношении Германии. Он ни от чего не избавил немецких евреев; но он заботливо оставлял для массы немцев возможность вести себя так, будто они ничего не знают, или давать вводить себя в заблуждение, что всё лишь наполовину столь скверно. Акции по уничтожению происходили далеко за пределами Германии, далеко на востоке Европы, где Гитлер мог рассчитывать на большее одобрение со стороны местного населения, и где вообще с начала войны так или иначе убийство было девизом. Для немцев евреи официально только лишь «переселялись»; Гитлер пошел даже на то, чтобы именно немецких евреев по возможности перевозить не прямо в лагеря уничтожения, а сначала в «Гроссгетто» Терезиенштадт в Чехии, откуда они еще могли отправлять почтовые открытки своим немецким знакомым — до того, как они все же убывали дальше в Освенцим.
Естественно, что от них, несмотря на множество препятствий, обратно в Германию просачивалась информация о том, что там происходило. Но вообще–то кто хотел, мог оставаться неосведомленным или по меньшей мере представить себя неосведомленным, в том числе и перед самим собой. И так поступало большинство немцев, как впрочем и большинство граждан других европейских стран, из которых были «вычесаны» евреи. Что–то предпринимать против этого было бы им всем опасно для жизни, и кроме того ведь у них была война на шее и достаточно собственных забот. Самое большее, на что отдельные люди могли рискнуть, была помощь в беде для ухода в подполье личным еврейским друзьям, и такое происходило и в Германии, даже если и не столь часто, как например в Голландии или в Дании. Воспрепятствовать преступлению в целом потребовало бы восстания — и как можно было осуществить его в условиях войны и диктатуры? Тем не менее, гитлеровские массовые убийства в мотивации заговорщиков 20 июля[27] сыграли спасающую честь роль. У графа Шверин фон Шваненфельд, которому на процессе по событиям 20 июля перед Народным судом задали вопрос о его мотивах, было еще время сказать «Я думал о множестве убийств», прежде чем Фрайслер[28] заглушил его своим криком.
