Но и это нельзя сразу же обозначать как преступление, и именно в том случае, когда придерживаются мнения, что войны следует отменить, поскольку человечество со своей нынешней техникой не может больше позволить их себе.
Если войны именно в мире суверенных государств неизбежны и если они с другой стороны в технический век стали угрожать самому существованию человечества, тогда в логике ситуации человечества лежит «war to end war», война за окончание всех войн. Но мы только что видели, что собственно единственным средством отменить войну как учреждение политики является мировое государство, а на пути к мировому государству явно нет никакого другого пути, кроме успешной мировой завоевательной войны. Во всяком случае, исторический опыт не показывает нам никаких других.
То, что такие учреждения, как Женевская Лига Наций или ООН в Нью — Йорке не устраняют войну, является несомненным. С другой стороны: наиболее продолжительному и стабильному миру, о котором мы знаем, «Pax Romana»[24] первых четырех столетий нашего летоисчисления, предшествовала целая серия целенаправленных завоевательных войн, и он стал возможен только посредством этих завоевательных войн. Римская империя и «Римский мир» были одним и тем же. Приведем менее масштабный, но исторически более близкий пример: между государствами Германии в течение столетий всегда были войны, среди которых и столь опустошительные, как Тридцатилетняя война, пока Бисмарк не объединил Германию — войной. И как же обстоит дело с самой Второй мировой войной? Не превратилась ли она для обеих главных держав–победительниц, России и Америки, в конце концов тоже (вольно или невольно) в захватническую войну, основывающую империи? Разве не являются НАТО и Варшавский Договор в определенном смысле американской и русской империями? Разве в холодной войне, которая последовала за Второй мировой войной, прежде чем она была подавлена до поры до времени атомным патом, не шла уже исподтишка речь о мировом господстве? И не следует ли признать, что русская и американская зоны господства, которые установились как результат Второй мировой войны, сегодня представляют единственные части мира, внутри которых царит прочный мир? Это звучит парадоксально, но успешные завоеватели и основатели мировых империй, к числу которых хотел принадлежать Гитлер, сделали в истории для мира больше, чем все бумажные заявления об отказе от войны. Не в том, таким образом, состоит преступление Гитлера, что он хотел сравняться с ними — или, если посмотреть иначе, что он безуспешно попытался сделать то, что затем успешно воплотили в жизнь его американский и русский победители, которых он подтолкнул.
Особое преступление Гитлера состоит также не в «Нарушении законов и обычаев ведения войны», то есть не в собственно «военных преступлениях», которые дали Нюрнбергскому процессу свое название. Здесь прежде всего следует заметить, что этот пункт обвинения находится в противоречии с уже рассмотренным. Если война вообще является преступлением, то и её законы и обычаи также являются частью этого преступления, и об их нарушении больше не может идти речь. В действительности «Законы и обычаи войны» наоборот исходят из того, что война — это вовсе не преступление, а принципиально общепринятое, так как неизбежное, международное учреждение. Они служат, в соответствии с удачной формулировкой Карла Шмита, «охранению войны», они стараются установить бережное отношение к гражданскому населению и к военнопленным, в основном посредством предписаний и договоренностей, ограничить войну и сделать её переносимой.
Впрочем, эти законы — что угодно, но не совершенство. Женевская конвенция, которая защищает жизнь военнопленных, ратифицирована не всеми государствами. Гаагским правилам ведения войны на суше, которые запрещают нападение на гражданское население в районе военных действий, не существует аналога по правилам ведения войны в воздухе. Таким образом, бомбежки жилых кварталов не противоречат повсеместно признанным правилам и обычаям ведения войны.
Но гораздо важнее, что нарушения различных законов и обычаев войны, которые естественно происходят во всех войнах и у всех сторон, традиционно не подлежат никаким международным санкциям, и это так по веской причине. Они наказываются (с переменной силой) во время войны самими начальниками и военными судами своих собственных сторон — часто вполне сурово, поскольку ведь мародерство, убийства, изнасилования и т. д., если на них не обращать внимания, подрывают дисциплину и тем самым боевую ценность собственных войск. Но после войны однако все стороны заботятся о том, чтобы тихо амнистировать эти еще не покаранные военные преступления, что могут подвергать сомнению только фанатики правосудия. В этом наличествует мудрость — так называемую нормальную жестокость войны рассматривать как явление, сопровождающее неизбежную чрезвычайную ситуацию, в которой добрые граждане и отцы семейств привыкают к убийствам, чтобы после войны они могли как можно быстрее забыть про неё.
Для держав–победительниц было ошибкой забыть про эту мудрость после Второй мировой войны. Не только потому, что преследование за эксцессы только побежденных вызвало чувство несправедливости, хотя естественно они были и на стороне победителей. Но прежде всего потому, что тем самым осознание особого характера преступлений Гитлера было притуплено, если их смешивать с происходящими в любой войне военными преступлениями. Гитлеровские массовые убийства признаются таковыми как раз потому, что они не были военными преступлениями. Резня военнопленных в пылу сражения; расстрелы заложников в партизанской войне; бомбардировки чисто жилых кварталов в «стратегической» воздушной войне; потопление пассажирских и нейтральных судов в подводной войне: всё это военные преступления, безусловно ужасные, но после войны по всеобщему соглашению их лучше всем сторонам забыть. Массовые убийства, планомерное уничтожение целых групп населения, «уничтожение вредителей» в применении к людям — это нечто совсем иное.
Нам придется теперь заняться этими преступлениями Гитлера, причем мы хотим опустить описания ужасающих подробностей. Их можно в достатке найти в других книгах, например в точно и аккуратно документированном исследовании «Национал–социалистические насильственные преступления» Райнхарда Хенкиса. Здесь лишь кратко зафиксированы факты в хронологическом порядке.
1. В день начала войны, 1 сентября 1939 года, Гитлером был издан письменный приказ о массовом умерщвлении больных в Германии. На основании этого приказа в последующие два года было официально умерщвлено около 100 000 немцев — «бесполезных едоков», из которых от 70 000 до 80 000 пациентов в лечебных учреждениях, от 10 000 до 20 000 отдельных больных и инвалидов в концентрационных лагерях, все еврейские пациенты в психиатрических лечебницах и около 3 000 детей в возрасте от трех до тринадцати лет, в основном в специальных школах и домах призрения. Акция была приостановлена в августе 1941 года, частично потому, что она вызвала у населения возрастающее беспокойство, а со стороны церкви — публичные протесты, частично — и пожалуй, это главная причина — поскольку созданная для проведения уничтожения больных организация (кодовое название Т 4) теперь потребовалась Гитлеру для запускаемого с большим размахом процесса уничтожения евреев. Позже не было более возможности возобновить уничтожение больных.
2. Также в сентябре 1939 года в Германии началась акция уничтожения цыган. Она была повсеместно подхвачена и проводилась сначала в концентрационных лагерях, затем в два этапа, в 1941 и в 1943 годах переведена в лагеря уничтожения. Начиная с 1941 года цыгане в оккупированных странах Восточной Европы уничтожались столь же систематически, как и жившие там евреи. Эти массовые убийства происходили в совершенном безмолвии, возможно потому что их нисколько не подготавливали с пропагандистской точки зрения и никто их не комментировал, и позже они практически не были исследованы детально. О них не говорили, когда они произошли, и сегодня об этом знают немного больше того, что это было. Документы редки. Оценки числа убитых доходят до 500 000. Из 25 000 цыган, живших в 1939 году в Германии, в 1945 году оставалось в живых наверняка только около 5000.