Это был солидный ученый, занимающийся вопросами измельчения материалов. Ученик известнейшего эстонского изобретателя Иоганеса Хинта, автора бесцементного бетона, совершившего переворот в производстве строительных материалов и порошковой металлургии, он стал естественным дополнением и партнером своего учителя. Правда, он также был другом и сотрудником его младшего брата Константина, но это мало принималось в расчет. В дальнейшем они вместе продолжали развивать эту тематику, ибо нуждались друг в друге. При этом роли распределились сообразно пристрастиям и талантам каждого: Хинт оставался инженером, а не ученым, а научное направление возглавил Клейс. Если Хинт создал КБ «Дезинтегратор» с огромной опытной базой, то Клейс — научную школу, первыми воспитанниками которой стали его сотрудники Ууэмыйс Хальянд Хендрихович и Куускманн Лембит Иоханнесович.

Вот сюда влился и Ступницкий Анатолий Михайлович, успешно защитившийся и ставший гордостью Ильмара Романовича — как-никак первый ученик на солнечной Украине. Вторым он привез в Таллин своего друга Митрофанова Константина Вячеславовича. Третьей стала я. После меня ездил Коваленко Игорь Иванович, один из заведующих лабораторией института, чтобы оформиться соискателем ученой степени кандидата технических наук, но Клейс его не взял ввиду незначительного научного задела по работе и бесперспективного возраста — Игорю Ивановичу было далеко за 50 лет.

Ну, наука — она везде наука, тема не наиболее занятная. Гораздо интереснее Эстония, которую я увидела впервые, сам Таллин.

Накануне я описала Клейсу, как выгляжу, и сообщила, каким рейсом прилетаю, а назавтра двинулась в путь. После довольно долгого перелета с пересадкой в Минске наш ЯК-40 опустился в ранние декабрьские сумерки Таллина. Красивый аэропорт, пропускник в зал вокзала с новейшей техникой, сканирующей сумки... чужая речь и в воздухе непривычные запахи — все особенное. Во всем чувствовалось, что я попала в иной мир, с немного другими законами. В зале вокзала меня ждали двое, представились: пониже, круглолицый, в мягком традиционном одеянии интеллигента, с легким тиком на лице — Клейс, а высокий, в спортивной куртке — Тадольдер Юри Августович, сотрудник Ильмара Романовича по институту, доцент. Оба очень плохо говорят по-русски, и я невольно усиливаю голос, поддаваясь интуитивному заблуждению: если тебя не понимают, значит, плохо слышат.

— Не волнуйтесь, — говорит Ильмар Романович, видя мои затруднения, — мы только говорим плохо, но понимаем хорошо. И еще, — он показал на свое лицо, махнув ладонью, словно собирая с него что-то невидимое: — нам тут мышцы болят от русских звуков. Иногда нужен эстонский. Но не волнуйтесь, это вас ничем не заденет, это будут внутренние обсуждения.

Мы ехали на машине, Клейс был за рулем. Отрываясь от дороги, он говорил в стиле экономной грамматики, избегая длинных и сложных предложений. Зато, после «внутренних обсуждений» с Тадольдером иногда давал объяснения:

— Юри говорит, как лучше ехать. Но он не водитель. Водитель только я. Еще советует! — Клейс хмыкнул, и я поняла, что он не чужд шутке.

Когда мы въехали в узкие улочки старого города, они опять заговорили на своем языке. Скоро последовал вольный перевод для меня:

— Мы говорим, куда вас поселить. Юри бронировал место в … — он назвал отель, который теперь называется «Economy Hotell» на Kalamaja, что в пяти минутах ходьбы от Балтийского вокзала, — это около станции Baltic Railway Station. Но моя жена может найти лучший отель. Как вы выбираете?

— Спасибо, не стоит беспокоить жену, коль уже есть забронированное место.

— Мы не знали, как вы имеете денег, — сказал Юри Августович с извиняющимися нотками. — Это плохой номера. Но оно есть в центре города. Это хорошо. Это равновесие.

— Да-да, понимаю. Что-то теряем, что-то находим. Спасибо за заботу.

— О, это есть песня, — обрадовался Юри Августович и напел мотив из репертуара Эдиты Пьехи, демонстрируя хорошее настроение.

Они помогли мне оформиться, взяв на себя переговоры с дежурным администратором. Из диалогов у стойки регистрации я понимала, что без эстонских провожатых меня, с моей ярко выраженной славянской внешностью, ни за что не поселили бы в отель, даже при десяти забронированных на мое имя номерах.

Впрочем, когда они завели меня в комнату, то это оказался не номер, а место в номере. И довольно-таки приличное! Но нет — надо было видеть смущение бедного Тадольдера, его несчастный, враз опечалившийся вид, что он выбрал такое неприспособленное жилье, такое простое, такое не по мне. Он выглядел как побитый бобик. Ай-я-я, ай-я-я, — повторял Ильмар Романович, осматривая приготовленное мне пристанище и качая головой. Эти причитания абсолютно добивали его незадачливого помощника, только что так искренне радовавшегося жизни. Ясно же, что мужчины собирались лицезреть простую работяжку, зачуханную дурнушку, пропахшую гарью и с въевшейся в кожу лица агломерационной пылью, а тут приехала привлекательная молодая женщина в довольно красивой шубке «под котик», с интеллигентными манерами. Чем не повод повеселиться и попеть? Но ведь такую гостью, по их мнению, и селить следовало в более подходящие стены. А мне было жалко их за эти сокрушения, ибо на самом деле была привыкшей и не к таким ночлежкам в командировках по металлургическим комбинатам. Еще и считала, что мне повезло, когда они доставались без хлопот и нервов. Поэтому я расположилась там, и с облегчением вздохнула, когда осталась без провожатых.

Немного выбитая из ощущения времени ранней темнотой, я не сразу поняла, когда надо себя кормить, полагая, что с идеей организованного ужина надо распрощаться и обходиться местными ресурсами. Но вот глянула на часы — времени было полпятого по полудню. Вполне еще можно попытаться сходить в кафе, которых тут должно быть немало, коль меня привезли в центр города. Вспомнилось, что по дорогое от остановки машины до входа в отель мы проходили мимо окон явно подобного заведения — со столиками и мелькающими официантами.

Я выглянула на улицу — ночь, прикрытая звездным небом. Стены домов словно крепостные валы — без окон. Где-то вверх по улочке тьму разгоняют фонари и видны освещенные окна. Повернула туда, направо, прошла по тротуару вдоль здания. Точно, мы шли с этой стороны и вот эти окна! Вход в заведение был почти на углу этой вытянутой, оказывается, всего двухэтажной, очень старинной постройки. Полюбовавшись дышавшими стариной стенами из камня, переступила порог: просторный вестибюль, перегороженный стойкой, за которой разместилась раздевалка, справа — вход в зал. Опершись на перегородку, стоял немолодой усатый гардеробщик в униформе и форменной фуражке.

— Здесь можно поужинать? — спросила у него, он молча кивнул из-под насупленных бровей.

Оставив ему шубу, вошла в зал. Просторный, со множеством длинных столов, поставленных довольно тесно, рядом стулья. И все это из натурального дерева, очень оригинальное. Создавалось ощущение добротности, основательности, истинности. В зале было очень накурено, никогда такого не видела. Дым просто делал воздух непрозрачным.

Подбежал официант, молодой мужчина — не как у нас. По тому, как развивались события у стойки регистрации отеля, где наблюдались пререкания и нежелание администратора поселять меня там, я поняла, что надо вести себя скромно, уважительно, не демонстрировать замашки хозяйки положения, а держаться как гость — только это обеспечит успех.

— Я недавно приехала, — сказала я официанту, улыбнувшись. — Очень голодна. Хочу поесть. Это можно?

— Да, это хорошо, — кивнул он.

— Но мне нужно что-то диетическое, курицу, например.

— Да, это можно. Еще кушать?

— Да, салат, гарнир — на ваше усмотрение. А запью чаем. Есть у вас чай?

— Да, это есть чай, — я чувствовала, что официант понимал меня, но говорил по-русски раза в три хуже Клейса и Тадольдера.

Не помню, сколько я ждала, что-то не очень долго. И даже не удосужилась посмотреть по сторонам. Ну видела, что за столиками сидят одни мужчины... Ну и что? С подносом официант подбежал так же быстро, как и без подноса. Принес разом все заказанное, назвал стоимость. Я расплатилась. Ела медленно, радуясь, что мои дела поправляются, и успокоено отдыхая от перелета. Даже к дыму притерпелась: дым на земле все же казался большим благом, чем чистый воздух высоты, на которой летел самолет.