– Я подожду, – буркнула я, противореча самой себе. Ты же собиралась бежать, Даша. Тебя пугает собственная беспомощность, эта чисто женская глупая слабость и безволие перед лицом Андре. Однако ты сидишь здесь, в приемной его клиники, и не думаешь уходить. Листаешь медицинские журналы, знакомясь с новыми методами подтяжки лица, и пьешь уже сотую чашку кофе, переводя и без того ограниченные запасы денег на эту ерунду. А, между тем давно следует находиться в аэропорту, на полпути к тому, чтобы город Париж стал далеким воспоминанием.

Но я не хотела воспоминаний, я хотела увидеть Андре.

Он появился в коридоре, усталый и слегка осунувшийся, почти незнакомый мне в этом белом халате, в котором я видела его только на первых приемах. Я почти забыла, что он врач. Он делает людей красивее, чем их создал господь. Я же привыкла к нему, сидящему за рулем дорогих машин, с волосами, развевающимися на ветру. Повеса, ловец наслаждений.

Он подошел ко мне быстрым шагом, глядя так недовольно, словно я опоздала на свидание.

– В чем дело, Даша? Почему никто не сказал мне, что ты здесь? – возмущенно спросил он.

Я пожала плечами.

– И давно ты здесь сидишь? Надо было сказать, что ты пришла ко мне лично. Мне бы передали.

Я замялась, скользнув взглядом по белым стенам коридора и полупустому кулеру с водой, который вдруг издал булькающий звук.

– Я пришла по поручению матери. Она просила передать, что отказывается от операции. Я знаю, что ты и так не собирался… но она просила сказать это тебе лично.

– Значит, если бы не ее поручение, ты бы не пришла сюда? – спросил он хмуро. – Идем, нам нужно поговорить, – скомандовал Андре, и его ладонь завладела моей.

Идиотская мысль мелькнула в голове – сейчас Андре, как тогда в гостинице, затащит меня в глухой уголок своей клиники и снова овладеет моим телом. От этой мысли у меня ослабели колени. Я что, за этим пришла сюда?

– Я не хотела отвлекать тебя от работы, – сказала я, и он прекрасно понял, о чем я думала в эту минуту.

– Я скучал, – прошептал он, притягивая меня к себе, и заглянул в глаза. Не поцеловал, не прикоснулся подушечками пальцев к моим губам, как раньше, но одного его взгляда было достаточно, чтобы я начала дрожать всем телом. Он ласкал, раздевал меня взглядом, дразнил и бросал вызов. Лицо мушкетера – брови вразлет, изящная линия рта, высокие скулы. Я старалась запомнить его лицо в мельчайших деталях – это станет лучшим воспоминанием о Париже.

Я могла бы смотреть на Андре часами. Да что там, я бы потратила жизнь, любуясь тем, как он улыбается, насмешливо склоняя голову набок. В облике Андре было то звериное, инстинктивное, что заставляет желать его даже тогда, когда в этом таится опасность. Наверное, именно такие чувства бросали Лючию Атертон в объятия чудовищного Макса Тео Альдорфера[2], заставляя ее плясать перед ним обнаженной. Меня это пугало, я не хотела признавать сей безусловный факт, ибо он являлся моей полной капитуляцией.

– Я не выспалась, – произнесла я в ответ, и тут же поняла, как холодно это прозвучало.

Лицо Андре потемнело, он нахмурился. Я спровоцировала его. Чего, собственно, и добивалась.

– Ты пришла, чтобы поговорить о том, что тут произошло, верно? О том, что случилось вчера вечером? Ты явилась не для того, чтобы увидеть меня. – Андре просто констатировал факт.

Сжав губы, он отпустил мою руку и отстранился, но я не стала опровергать его вывод. Не желаю, чтобы он знал, насколько сильно я в нем нуждаюсь. Если он поймет это, то, я уверена, использует свою власть на полную катушку. Достаточно уже того, что я стою тут, перед ним, вместо того чтобы лететь сейчас в Москву. Я ведь собиралась сесть в самолет, забрав с собой воспоминания в ручной клади. Вряд ли мне позволят сдать мою глупую, опасную и безрассудную любовь в багаж. Придется нести ее в сердце, но только Андре не должен знать об этом.

– Честно говоря, я так и не поняла, что тут произошло. Мы можем поговорить в твоем кабинете?

Андре затащил меня в кабинет так стремительно, словно боялся, что нас кто-то увидит. Он с усилием надавил мне на плечи, заставив буквально рухнуть в кресло, и долго смотрел на меня взглядом учителя, размышляющего над наказанием для нерадивого ученика, затем сам уселся прямо на стол, небрежно сдвинув бумаги.

– Хорошо, моя прелестная подруга, и что же, по-твоему, тут произошло? Потому что, на мой взгляд, все довольно-таки ясно.

– Что тебе ясно?

– Твоей маме стало плохо, у нее поднялась температура…

– И ее заглючило так, что ей привиделся мой мертвый парень?

– Твой бывший мертвый парень, – язвительно добавил Андре.

– Значит, привиделся, – кивнула я. – Я ведь не сказала, что верю ей.

– Спасибо и на этом, – бросил он холодно. – Ты что же, всерьез допускаешь вероятность того, что твой бывший парень был мертв и сидел в лунном свете в одной из наших операционных? Кстати, твоя мама не исключала также и вероятности того, что это был его ментальный дух. Проекция. Контакт третьей степени. Вполне допускаю, что сейчас она выдала бы еще какую-нибудь версию, утреннюю. Такие видения имеют свойство трансформироваться под воздействием времени. Пыталась ли ты, моя драгоценность, когда-нибудь запомнить сон, ускользающий из твоей памяти? Как ни старайся, его образы будут размытыми, нечеткими, потому что они рождены мозгом в момент сна.

– Похоже, что мама всю ночь не могла уснуть. Когда я пришла, она сидела напротив двери и ждала меня, – обвиняюще бросила я, хотя Андре вовсе не был виноват в том, что ночью меня не было рядом с ней. Он, конечно, являлся тому причиной, но это не делало его крайним.

– Мне очень жаль, что все это так напугало ее. Если бы я в тот момент был в больнице, то ни за что не отпустил бы твою маму. Это было безответственно со стороны дежурного врача.

– А что, правильнее было связать ее смирительной рубашкой? – фыркнула я. – Знаешь, моя мама, конечно, та еще актриса и может разыграть все, что угодно, но она никогда не заигрывалась до такой степени, чтобы принимать собственные фантазии за реальность. Иными словами, сценарии она всегда оставляла на бумаге. Я вполне допускаю, что во всем виноват этот твой препарат, но что мне теперь делать? Мама уехала почти сразу, как я пришла в гостиницу.

– Куда она уехала? – удивленно спросил Андре, резко спрыгнув со стола. Он прошел до окна, потом обратно, словно пытаясь привести мысли в порядок.

– Не знаю, – тихо сказала я. – Кажется, в Прованс. Ей там предложили роль.

– Предложили роль? Когда? Вчера ночью?

– Думаешь, она придумала это? – встревожилась я.

Андре запустил обе ладони в свои чудесные темные волосы и глубоко вздохнул.

– Я уже ничему не удивлюсь. Не слишком ли много событий для одной ночи?

– Уж не знаю. Но я лично вызвала ей такси, и сама видела билет на самолет до аэропорта Авиньон-Прованс. Можешь позвонить ей сам! Она уже, наверное, там.

– Авиньон? – Андре подошел к столу и принялся копаться в куче визиток, затем отбросил их и тихо, сквозь зубы выругался на французском.

– Что ты ищешь? – спросила я, не пытаясь скрыть волнение.

– Сейчас, подожди, – отмахнулся Андре, набирая номер по городскому телефону. – Марко? Привет, дрыхнешь, что ли? Слушай, ты давал мне телефон этого чертового продюсера, а я его потерял. Да. Хорошо, жду, – Андре говорил по-французски, и я невольно заслушивалась звуками его голоса. Мне, сколько я ни старалась, так и не удалось добиться правильного произношения, а он, сын Парижа, говорил с тем нежным, струящимся, как шелк, выговором, который получают только по праву рождения.

– Зачем тебе продюсер? – спросила я, пока Андре ждал ответа.

– Хочу убедиться, что с твоей мамой все в порядке и ей не показалось, что она получила роль, – резко бросил Андре. – Да, пишу. Марко, отвали. Сам делай карьеру в кино.

– Веселый у тебя брат, – сказала я, когда Андре закончил разговор, но он, никак не отреагировав на это замечание, тут же принялся набирать номер продюсера. Тот, видимо, долго не отвечал, и Андре переключился в режим громкой связи, устав держать трубку около уха. Какое-то время играла установленная вместо сигнала музыка, затем отозвался женский голос, не слишком вежливо сообщивший, что месье Пьер ответить не может – занят с артистами. «Что? Да, прослушивание. Да, ждем мадам Синитса. Встретили нормально, как и договаривались. Что-то передать? Да, вам тоже наилучшие пожелания. Оревуар».