– Ты не должна обижаться на дядю Джосса, – сказала тетя. Она вдруг стала похожа на виляющую хвостом собаку, которую постоянной жестокостью приучили беспрекословно слушаться хозяина и которая, несмотря на пинки и побои, готова драться за него, как тигр. – С ним, знаешь ли, не надо спорить. У него есть свои причуды, чужие его поначалу не понимают. Он всегда был мне хорошим мужем, с самого дня нашей свадьбы.

Двигаясь по кухне как автомат, она накрыла стол к ужину, принесла из чулана хлеб, сыр и топленое масло, а Мэри тем временем скрючилась у огня, безнадежно стараясь согреть заледеневшие пальцы.

Кухня была полна густого торфяного дыма. Он заползал во все уголки, синеватым облаком висел под потолком. От дыма у Мэри щипало глаза, щекотало в носу; она чувствовала вкус дыма на языке.

– Скоро ты полюбишь дядю Джосса и приноровишься к его привычкам, – продолжала тетка. – Он очень красивый мужчина и очень храбрый. Его здесь все знают, уважают. Джоссу Мерлину никто и слова поперек не скажет. У нас ведь не всегда так тихо, как сегодня. Иногда собирается большое общество. Здесь, знаешь, очень оживленное движение, почтовая карета проезжает каждый день. И здешние помещики такие любезные, да, очень любезные. Вот только вчера заходил один сосед, я для него испекла пирог, он его взял с собой. «Миссис Мерлин, – говорит, – только вы одна во всем Корнуолле умеете печь пироги». Так и сказал, слово в слово. И даже сам сквайр, – это который сквайр Бассат, из Норт-Хилла, ему принадлежат все земли в округе, – он как-то на днях встретился мне на дороге, во вторник это было, так он снял шляпу и поклонился мне, сидя на лошади. «Доброе утро, сударыня» – так и сказал. Говорят, он в свое время был ужасный дамский угодник. А тут как раз Джосс вышел из конюшни, он там чинил колесо у двуколки. Спрашивает: «Как жизнь, мистер Бассат?» А сквайр отвечает: «В полной силе, не хуже тебя, Джосс!» Как они смеялись!

Мэри что-то пробормотала в ответ, но ей было больно видеть, как тетя Пейшенс старательно прячет глаза. Да и говорила она что-то уж очень гладко. Она была похожа на умненькую девочку, которая сама себе рассказывает сказку. Мэри страдала, глядя, как ее тетя играет подобную роль. Хоть бы уж она наконец замолчала! Почему-то этот поток слов был еще страшнее слез. За дверью послышались тяжелые шаги, и у Мэри сжалось сердце. Она догадалась, что Джосс Мерлин спустился вниз и, вероятно, подслушал речи своей жены.

Тетя Пейшенс тоже его услышала; она побледнела, ее губы вновь нервически сжимались и разжимались. Хозяин дома вошел в кухню и окинул взглядом обеих женщин:

– Так, значит, куры уже раскудахтались? – Он больше не смеялся, глаза сузились, как щелочки. – Быстро же у тебя слезы просохли. Я слышал, как ты тут трещала. Болты-болты-болты, индюшка несчастная! Думаешь, твоя ненаглядная племянница поверила хоть одному слову? Да ты и младенца не обманешь, не то что нашу кисейную барышню!

Он с треском подвинул стул к столу и тяжело опустился на него, так что стул затрещал. Джосс Мерлин отхватил себе от краюхи толстый ломоть, шмякнул на него масла и набил полный рот. Жир потек по подбородку. Джосс махнул Мэри:

– Тебе надо поесть, я же вижу.

Он аккуратно отделил для Мэри тонкий пласт хлеба, нарезал его на кусочки и намазал маслом. Все это было проделано весьма изящно, совсем не похоже на то, как он обслуживал самого себя. Мэри почему-то страшно поразил этот внезапный переход от грубости к изысканности. Словно в его руках таилась какая-то неведомая сила, превращавшая пальцы то в неуклюжие дубины, то в ловких и умных слуг. Если бы он отхватил толстый кусок хлеба и швырнул ей в лицо, Мэри не так испугалась бы, – это вполне соответствовало всему его поведению. Но внезапное изящество, быстрые и умелые движения потрясли ее, потому что оказались неожиданными и не вписывались в сложившееся у нее представление об этом человеке. Мэри тихо поблагодарила и принялась за еду.

Тетя, не проронившая ни слова с тех пор, как ее муж вошел в комнату, поставила жариться бекон. Все молчали. Мэри чувствовала, что Джосс Мерлин наблюдает за ней, и слышала, как тетя у нее за спиной неловко возится со сковородкой. Вот она схватилась голой рукой за раскаленную ручку и, вскрикнув, уронила сковороду. Мэри вскочила помочь ей, но Джосс заорал, чтобы она села.

– Хватит и одной дуры, нечего там вдвоем валандаться! – рявкнул он. – Сиди где сидишь. Тетка твоя насвинячила, пусть сама и прибирает. Ей не впервой!

Джосс откинулся на спинку стула и начал ковырять ногтем в зубах.

– Что будешь пить? – спросил он Мэри. – Бренди, вино, эль? Может, тебе будет у нас голодно, но вот от жажды ты не умрешь. Еще ничья глотка не пересыхала у нас в «Ямайке»! – Он со смехом подмигнул Мэри и показал ей язык.

– Я выпью чаю, если можно, – сказала Мэри. – Я не привыкла к крепким напиткам, и к вину тоже.

– Что ты говоришь, не привыкла? Ну, тем хуже для тебя. Ладно, пей пока свой чай, но, клянусь дьяволом, через месяц-другой ты у нас запросишь бренди.

Он перегнулся через стол и схватил Мэри за руку.

– У тебя хорошенькие лапки для крестьянки, – заметил он. – Я боялся, что они у тебя красные и шершавые. Знаешь, просто с души воротит, когда тебе наливают эль безобразными руками. Правда, наши посетители не то чтобы слишком привередливы, да ведь в трактире «Ямайка» никогда раньше не бывало барменши.

Он насмешливо поклонился Мэри и выпустил ее руку.

– Пейшенс, радость моя, – позвал он. – Вот тебе ключ. Принеси мне бутылку бренди, черт подери! У меня такая жажда, что ее не зальют все воды Дозмари.

Жена бросилась исполнять приказание и мгновенно исчезла в коридоре. Джосс снова стал ковырять в зубах, время от времени принимаясь насвистывать. Мэри ела хлеб с маслом, запивая его чаем, который поставил перед ней Джосс. Голова у нее уже просто раскалывалась, глаза слезились от дыма. Мэри едва не падала от усталости и все-таки неотрывно наблюдала за дядей. Ей передалась тревога тети Пейшенс. Похоже, обе они были здесь как мышки, попавшие в мышеловку, а Джосс развлекался, играя с ними, словно чудовищный кот.

Через несколько минут тетя Пейшенс вернулась и поставила перед мужем бренди. Она закончила готовить, принесла бекон для себя и Мэри, а ее муж тем временем взялся за выпивку, мрачно глядя прямо перед собой и пиная ножку стола. Вдруг он грохнул кулаком по столу так, что чашки и блюдца подскочили, а одна тарелка упала на пол и разбилась.

– Слушай, что я тебе скажу, Мэри Йеллан, – заорал Джосс. – Я в этом доме хозяин, усвой-ка это как следует! Будешь делать что велят, помогать по хозяйству, обслуживать посетителей – я тебя и пальцем не трону. Но если, черт подери, ты станешь разевать пасть и вякать, я тебя в бараний рог согну; будешь из рук у меня есть, вот как твоя тетушка.

Мэри посмотрела ему прямо в лицо. Руки она держала под столом, на коленях, чтобы он не видел, как они дрожат.

– Я вас очень хорошо поняла, – сказала Мэри. – Я не любопытна и никогда в жизни не занималась сплетнями. Мне безразлично, чем вы занимаетесь в своем трактире, с кем общаетесь. Я буду работать по дому, и у вас не будет причин для недовольства. Но если вы хоть чем-нибудь обидите тетю Пейшенс, я вам обещаю – я немедленно уйду из трактира «Ямайка», разыщу мирового судью и приведу его сюда, и пусть вами занимается закон. Попробуйте тогда согнуть меня в бараний рог!

Мэри страшно побледнела. Она понимала: если сейчас Джосс снова заорет на нее, она расплачется, и тогда уж он станет хозяином положения. Неосторожные слова вырвались у нее помимо воли, сердце Мэри разрывалось от жалости к бедной, сломленной тетушке, и она не смогла сдержаться. Мэри не предполагала, что этим спасла себя: ее решительность произвела на дядю хорошее впечатление. Он откинулся на спинку стула и заметно расслабился.

– Неплохо, неплохо, – проворчал он. – Очень неплохо сказано! Вот теперь мы знаем, с кем имеем дело. Показываешь коготки? Славно, славно, моя ми лая. Видать, мы с тобой два сапога пара. Если уж мы будем с тобой играть, то в одной команде. Может быть, когда-нибудь у меня найдется для тебя работенка у нас в «Ямайке», какая тебе еще не встречалась. Настоящая мужская работа, Мэри Йеллан, когда приходится играть с жизнью и смертью.