– А когда это случилось? Почему вы не написали?

– Просто письмо не дошло ещё… Две недели назад это было. Таньк, а ты видела, что рыбёшка почернела?

Я смотрела на Лаки каждый день по многу раз, но почему-то не заметила очевидное – плавники и хвостик подернулись черной траурной каймой, на брюшке появилось темное пятно… Бросилась за советом в Интернет – на сайте для аквариумистов сообщили, что у золотых рыбок (а я, за неимением другой информации, считала Лаки "золотой" рыбкой) часто встречаются грибковые заболевания, симптомы которых точно подходили к нашему случаю. Всё, что можно сделать, соболезновали авторы сайта, это поддерживать достойный уровень жизни питомца до самого конца.

Маленькое стойкое существо, скользкий оловянный солдатик, мой Лаки умирал у меня на глазах. Я смотрела на его смерть сквозь стекло, и ничем не могла помочь. То ли от трусости, то ли из сострадания хотелось прекратить всё это раньше – в конце концов, это всего лишь рыбка, и ничего не изменится, если я выплесну воду раньше времени, но… на стенках аквариума вдруг появились маленькие улитки, тоже, несомненно, живые, да и сам Лаки как будто не соглашался признавать факт своего умирания – и отчаянно боролся за жизнь, хотя плавал уже с заметным трудом, и нетронутые розовые хлопья корма размокали в воде, превращаясь в кашицу.

Вскоре пришло обещанное письмо от мамы – она подробно описывала смерть Авроры Константиновны и её похороны. «Народу было – как будто попа провожали! Из Магнитки два автобуса приехало, наших парижских тьма, и вся Фершамка. Из семьи бабкиной только внук был – Юрий. Симпатичный такой мужчина, серьёзный. Кандидат исторических наук. Сказал, будет дом продавать – он у вас там, в Челябе живет, ему в Париж не наездишься. Ишмаметьевы тут же подсуетились, Райка такая ушлая стала, – и купили дом, хотя бабка, можно сказать, еще не остыла. Аура, говорит, хорошая, надо брать. С аквариумом правда, не знали, что делать – у дочки оказалась аллергия на рыб. У ней на всё аллергия – и на тимофеевку, и на курей, и вот, оказалось, на рыб. Райка всем раздала этих рыбок – по банкам разлила и раздала. Ну и я тоже взяла парочку для баловства. Приятно глядеть, как они плавают – вроде как сама с ними в водице струишься…»

После лирического отступления мама вернулась к описанию похорон – подтверждала, что от гроба исходило благоухание, немного напоминавшее, как всем показалось, запах белого пиона. Святая, говорят, была женщина, великодушно признала мама, и, с новой страницы, с красной строки принялась давать советы Диме.

«Найдите змеиного яду – можно у китайцев поспрашивать. Этот яд надо развести в воде один к двадцати и в полночь окропить им больное место, а потом аккуратно промыть раствором марганца, и прочитать молитву. Говорят, наутро и следа не будет»…

И так далее – на трёх листах.

Начитаешься – и станешь кандидат истерических наук!

Лаки умирал несколько месяцев. Часами «висел» в одном и том же месте – я каждое утро, просыпаясь, шла к аквариуму с закрытыми глазами: боялась, что это уже случилось, но каждый раз рыбка немного дергалась, как будто тоже видела меня через стекло и узнавала размытое лицо неведомого чудища, которому было дано имя на рыбьем языке. Лаки стал уже совсем прозрачный, грязно-серый, позолота сошла с хвоста и плавников… Но всё равно он продолжал жить, цеплялся за каждую новую минуту, шлёпал губами и понемногу ел, хотя силы покидали его – а улиток вокруг становилось всё больше и больше.

Умер он без меня – и я малодушно обрадовалась этому. Дима вернулся с работы первым – и пальцами выловил из аквариума мёртвую рыбку. Он даже успел отвезти каким-то своим знакомым аквариум с улитками – и поставил на полку книги, чтобы я не ударилась взглядом о пустое место. Да, таких мужей и вправду вымаливают с детства…

Я увидела полку с книгами и заплакала так, как не плакала даже в тот день, восемь лет назад, когда наш сын решил не рождаться. Дима перепугался:

– Давай купим других рыбок! Или кошку заведем – ты же хотела?

Но я плакала не потому, что жалела Лаки, или вдруг осознала, как мне будет его не хватать. А потому, что поняла, наконец, о чём говорила мне Аврора Константиновна.

Ведь даже если ты стоишь, выражаясь языком водителей, «не в том ряду», это вовсе не означает, что придётся пропустить поворот.

Я думала, в ту ночь мне приснится Аврора Константиновна – а увидела во сне папу. Он мне никогда не снится, мама считает, это потому что «у него все хорошо». Но и в том сне у папы всё было хорошо – он так ласково смотрел, что у меня потекли слёзы по щекам, и я силилась удержать этот сон как можно дольше, но он, конечно же, рассыпался, истаял… И я ничего не запомнила, кроме этого ласкового взгляда – ничего.

Ровно через год, на майские праздники мы снова поехали в Париж – взяли с собой Евку с екатеринбургским «женихом», уже отучившимся год в театральном. Дима с удовольствием поглядывал на свои новые ботинки из змеиной кожи, которые он купил из чувства мести, и я боялась, что мы врежемся куда-нибудь, потому что на дорогу он смотрел значительно реже. Я даже предлагала сама повести машину – у меня уже полгода как были самые настоящие, законные, а не купленные права. Но Дима не согласился – на пятом месяце беременности не стоит нервничать из-за идиотов на дороге. Словно отозвавшись на его слова, впереди показалась грязненькая «пежо» с екатеринбургскими номерами. Евка с женихом курлыкали на заднем сиденье, и не поняли, почему мы смеемся. И водитель «пежо» тоже не понял, но записал это на свой счет – и всю дорогу до Пласта пытался нас нагнать и обставить.

Табличку с надписью «Париж» обнимали сегодня сразу три девушки. Мама бежала к воротам, теряя калоши. Наташа разрыдалась, глядя на свою взрослую дочку, а потом обнимала меня бережно и радостно. Тетя Лида Батраева спешила к столу с пирогами и внуком – Коленька в этом году поедет в настоящий Париж, – прокричала она ещё до того, как все уселись за стол. – Выиграл конкурс стиха!

– Ты когда в декрет? – спросила зоркая Рая Ишмаметьева, а Лиза Иванова притащила целый альбом новых фотографий своих двойняшек: уже после третьей страницы рябило в глазах.

Вечером мы с Димой пошли гулять к Эйфелевой башне. Розовое небо с позолоченными облаками, стайка подростков, просыпанных как семечки… Только в Париже бывают такие закаты.

Врачи сомневались, что я смогу родить здорового и, скажем честно, живого ребенка. Тот страшный случай девять лет назад. Моя неведомая хворь и килограммы лекарств. Гадюка, укусившая будущего отца… В карте беременной – как в маминых письмах! – сплошные восклицательные знаки.

– Мы – и вы – должны быть готовы ко всему, – заявила участковая.

Я думала, мне принесут ребенка в реанимацию – как приносили всем, и даже той несчастной, у которой выжил только один из близнецов. После кесарева прошло уже девять часов, – я давно пришла в себя, знала, что ребёнок жив – но мне его не показывали и ничего не объясняли… Врач пришел поздно вечером, сказал, что педиатры решили перестраховаться – и мы с малышом увидимся позже.

Прошёл ещё один день, меня перевели в послеродовое отделение – и я вздрагивала от каждого звука, скрипа, плача в коридоре. Малыша всё не несли, Дима звонил каждые полчаса, мама и Наташа в Париже были на низком старте… Я всё ещё не видела сына, и тоска моя по нему стала вдруг такой огромной, какой была пустота внутри, там, где он ещё недавно переворачивался с боку на бок.

Я вышла из палаты на несколько минут, с трудом дошла, кривясь от боли, до окна в конце коридора, а когда вернулась, в палате стояла колыбелька с маленьким свёртком: наш сын внимательно смотрел на меня и шлепал губами, как рыбка. Я так ждала его, а он всё равно ухитрился стать нежданным! И кто это додумался оставить малыша без присмотра – когда матери нет в палате?

Вот так мы увиделись в первый раз.

…В общем-то, я никогда не сомневалась в том, что счастлива – даже когда всё вокруг ломалось и расклеивалось, и любить свою жизнь можно было только под наркозом. Даже в такие дни где-то вставало солнце, пели птицы, ползали змеи (куда без них), и рыбы плескали плавниками в воде. Балерины выходили на сцену, «пробуя» ее кончиком ноги, как холодную воду, над Парижем шел синий дождь, и где-то очень далеко от Южного Урала готовился к падению новый метеорит.