Приложение С утра жара. Но отведи Кусты, и грузный полдень разом Всей массой хряснет позади, Обламываясь под алмазом. Он рухнет в ребрах и лучах, В разгранке зайчиков дрожащих, Как на пол с потного плеча Опущенный стекольный ящик. Накрывшись ночью навесной, Здесь белизна сурьмится углем. Непревзойденной новизной Весна здесь сказочна, как Углич. Жары нещадная резня Сюда не сунется с опушки. И вот ты входишь в березняк. Вы всматриваетесь друг в дружку. Но ты уже предупрежден. Вон кто-то наблюдает снизу. Сырой овраг сухим дождем Росистых ландышей унизан. Он отделился и привстал, Кистями капелек повисши, На палец, на два от листа, На полтора от корневища. Шурша неслышно, как парча, Льнут лайкою его початки. Весь сумрак рощи сообща Их разбирает на перчатки. К ногам прилипает наждак. Долбеж понемногу стихает. Над стежками капли дождя, Как птицы, в ветвях отдыхают. Чернеют сережки берез. Лозняк отливает изнанкой. Ненастье, дымясь, как обоз, Задерживается по знаку И месит шоссейный кисель, Готовое снова по взмаху Рвануться, осев до осей Свинцовою всей колымагой. Недолго приходится ждать. Движенье нахмуренной выси, — И дождь, затяжной, как нужда, Вывешивает свой бисер. Как к месту тогда по таким Подушкам колей непроезжих Цветные, как лес, пятаки Пропитанных мглой сыроежек! И заступ скрежещет в песке, И не попадает зуб на зуб, И знаться не хочет ни с кем Железнодорожная насыпь. Уж сорок без малого лет Она у меня на примете, И тянется рельсовый след В тоске по стекле и цементе. Во вторник молебен и акт. Но только ль о том их тревога? Не ради того и не так По шпалам проводят дорогу. Зачем же водой и огнем С откоса хлеща переезды, Упорное, ночью и днем Несется на север железо? Там город, и где перечесть Московского съезда соблазны, Ненастий горящую шерсть, Романтику мглы непролазной? Раздавшись на обе зари, Не ломом числа племенного, — Он болью одной изнутри, Как плошкою, иллюминован. Он каменным чудом облег Рожденья стучащий подарок, В него, как в картонный кремлёк, Случайности вставлен огарок. Он с гор разбросал фонари, Чтоб капать и теплить и плавить Историю, как стеарин Какой-то свечи без заглавья. Когда смертельный треск сосны скрипучей Всей рощей погребает перегной, История, нерубленою пущей Иных дерев встаешь ты предо мной. Веками спит плетенье мелких нервов, Но раз в столетье или два и тут Стреляют дичь и ловят браконьеров И с топором порубщика ведут. Тогда возней лозин глуша окрестность, Над чащей начинает возникать Служилая и страшная телесность: Медаль и деревяшка лесника. Трещат шаги комплекции солидной, И озаренный лес встает от дрем: Вверху плывет улыбка инвалида Мясистых щек китайским фонарем. Не радоваться нам, – кричать бы на́ крик! Мы заревом любуемся, а он, Он просто краской хвачен, как подагрик, И ярок тем, что мертв, как лампион. Ты близко. Ты пылишь пешком Из города и тем же шагом Займешь обрыв, взмахнешь мешком И гром прокатишь по оврагам. Как допетровское ядро, Он лугом пустится вприпрыжку И расшвыряет груду дров Слетевшей на́ сторону крышкой. Тогда тоска, как оккупант, Оценит даль. Пахнёт окопом. Закаплет. Ласточка, упав, Вскричит. Всей купой дрогнет тополь. Слух пронесется по верхам, Что, сколько помнят, ты – до шведа, И холод въедет в арьергард, Скача с передовых разведок. Но вдруг, очистивши обрыв, Ты с поля повернешь, раздумав, И сгинешь, так и не открыв Разгадки касок и костюмов. А утром я, нырнув в росу, Наткнусь ногой на шар гранаты И повесть в комнату внесу, Как в оружейную палату. Положим, – гудение улья, И сад утопает в стряпне, И – спинки соломенных стульев, И – черные зерна слепней. И вдруг объявляется отдых, И всюду бросают дела: Далекая молодость в сотах, Седая сирень расцвела. И где-то телеги и лето, И гром отмыкает кусты, И ливень въезжает в кассеты Отстроившейся красоты. И чуть наполняет повозка Грохочущим воздухом свод, Лиловое зданье из воска, На облако бросясь, плывет. И тучи играют в горелки, И слышится старшего речь, Что надо сирени в тарелке Путем отстояться и стечь. |
