…Druineser Elegien… – Правильно: «Duineser Elegien» («Дуинезские элегии», 1923), последний прижизненный сб. стихов Рильке на немецком языке, в который вошли ст-ния, написанные в 1912–1922 гг.
…Орфея… – Сб. Рильке «Сонеты к Орфею». Ц. не помнила, что этот сб. у П. уже был (см. п. 34).
Простись со мной в Bellevue – 1-го переезжаем… – Переезд был отложен на месяц и состоялся 1-го апреля 1927 г. См. новый адрес в п. 88.
…за перепечатку I части Шмидта… – См. примеч. к п. 76.
…перечла «Malte Laurids Brigge»… – Речь идет о романе Рильке «Die Aufzeichnungen des Malte Laurids Brigge» («Записки Мальте Лауридса Бригге», 1910).
…пришлю случайно уцелевшее, неотправленное (из-за перечёрка) письмо к нему, предпоследнее. – О каком письме к Рильке идет речь, неясно.
Приложение
1190-3-16, 25 об.–26 (тетрадь Ц.).
Контекст в тетради: перед наброском черновой текст очерка «Твоя смерть», окончание которого датировано 25 февраля 1927 г.; после наброска идут столбцы рифм.
Письмо 88
1190-3-115, 15 (машинопис. копия).
Возможно, именно это письмо зафиксировано в ТС как имевшее дату 15.04.27.
Оригинал газеты с записями Ц. не сохранился; копия записей Ц. была сделана А.Крученых. Согласно этой копии, Ц. сделала приписку «трус!» около фразы Ходасевича: «Но прав Адамович: пастернаки (а не Пастернак) весьма возле дома сего хлопочут и трудятся» (см. более полную цитату ниже).
Мой новый адрес (перепиши на стену)… – Перерыв в переписке между Ц. и П. с конца февраля до апреля 1927 г. был, по-видимому, связан с тем, что П. не хотел писать на старый адрес (см. преждевременное сообщение о переезде в п. 87), а затем вовремя не получил или затерял новый адрес Ц., по которому она жила с 1 апреля 1927 г.
Вторую простят из-за первой. – Возможно, ошибка в копии и следует читать: «Вторую просят из-за первой».
Порадуйся на своего protégé Х<одасеви>ча… Ведь А<дамо>вич-то… писал о тебе… – Статья Ходасевича «Бесы» была ответом на статью Г.Адамовича из серии его «Литературных бесед» («Звено», 1927, № 128, 3 апр.), посвященную «Лейтенанту Шмидту» П. (по публикации в ВР). В своей полемике Ходасевич, впрочем, далеко отошел от обсуждения собственно творчества П. Посколько эта статья Ходасевича труднодоступна, приведем из нее обширный фрагмент:
«“От заветов Пушкина Пастернак отказался. И это обрекает его на долгие годы стилистических изощрений и опытов, на многолетнюю черновую работу, в которой он лично, вероятно, растворится без следа”, – говорит Адамович. Значит, по Адамовичу, как будто выходит даже так, что Пастернак видит и знает “уже” побольше и поглубже Пушкина, а потому и явно “не довольствуется в поэзии пушкинскими горизонтами”, пушкинской поэтикой, слишком примитивной для такого титана мысли. Адамович только боится, что задача создать новую поэтику окажется Пастернаку не под силу.
Разумеется, я не буду всерьез “сравнивать” Пастернака с Пушкиным: это было бы дешевой демагогией и слишком легкой забавой. Уверен, что и сам Адамович не думает всерьез, будто Пастернак в “проникновении в мир” ушел дальше Пушкина. Недаром он дважды оговаривается: “кажется”, “кажется”. Если “кажется” – надо перекреститься. Покуда не перекрестимся, нам все будет казаться, что Пастернак что-то такое великое видит и знает…
В поле бес нас водит, видно,
Да кружит по сторонам.
<…>
Сравнивать Пастернака, каков он есть, с Пушкиным – невозможно, смешно. Но эпохи позволительно сравнивать. Тысячи (буквально) нынешних Пастернаков, состоящих членами “Всероссийского союза поэтов”, во всей своей совокупности не равны Пушкину, хоть их помножить еще на квадриллионы. Не равны качественно. Но показательностью для своей эпохи – равны. Вот природную их враждебность Пушкину, враждебность эпох и выразителей, Адамович ощутил ясно; но, к сожалению, не о ней он заговорил.
Петр и Екатерина были создателями великой России. Державин, один из таких же созидателей великой русской литературы, был современником и сподвижником Екатерины. У Петра такого литературного “alter ego” не было в его пору… “Петровская” эпоха в русской литературе отложилась позже, после Екатерины, в лице Пушкина, когда уже в государственном здании России намечались трещины. Но в литературе (“вослед Державину”, а не Радищеву) Пушкин еще продолжал дело, подобное петровскому и екатерининскому: дело закладывания основ, созидания, собирания. Как Петр, как Екатерина, как Державин, он был силою собирающей, устрояющей, центростремительной. И остался выразителем эпох начал.
Ныне, с концом или перерывом петровского периода, до крайности истончился, почти прервался уже, пушкинский период русской литературы. Развалу, распаду, центробежным силам нынешней России соответствуют такие же силы и тенденции в ее литературе. Наряду с еще сопротивляющимися – существуют (и слышны громче их) разворачивающие, ломающие: пастернаки. Великие мещане по духу, они в мещанском большевизме услышали его хулиганскую разудалость – и сумели стать “созвучны эпохе”. Они разворачивают пушкинский язык и пушкинскую поэтику, потому что слышат грохот разваливающегося здания – и воспевают его разваливающимися стихами, вполне последовательно: именно “ухабистую дорогу современности” – ухабистыми стихами.
“Пастернак довольствуется удобрением поэтических полей для будущих поколений, чисткой Авгиевых конюшен”, – пишет Адамович. Опять неверные и кощунственные слова, которые станут верными, если их вывернуть наизнанку. И опять Адамович говорит то, чего, разумеется, не думает. Никак не допускаю, чтобы “до-пастернаковская” (да и не до-пастернаковская, а до-футуристическая) поэзия русская была для Адамовича “Авгиевыми конюшнями”. И для Адамовича она не загаженная конюшня, а прекрасный и чистейший дом. Но прав Адамович: пастернаки (а не Пастернак) весьма возле дома сего хлопочут и трудятся (не без таланта, тоже согласен). Только труд их – не чистка, а загаживание, не стройка, а разваливание. Тоже работа геркулесовская по трудности, но не геркулесовская, не полу-божеская по цели. Не Авгиевы конюшни чистят, а дом Пушкина громят. Что скажут на это “будущие поколения” – не знаю. Верю – кончится нынешнее, кончится и работа пастернаков. Им скажут – руки прочь! Сами опять начнут собирать и строить, разрубленные члены русского языка и русской поэзии вновь срастутся. Будущие поэты не будут писать “под Пушкина”, но пушкинская поэтика воскреснет, когда воскреснет Россия.
<…>
Даже именем Пушкина не можем мы больше перекликаться с друзьями, которые там. Тем повелительнее наш долг – оградиться от бесов здесь» (Возрождение. 1927. 11 апр. № 678. С. 2–3).
Письмо 89
1190-3-162, 1–1 об.
Почт. шт.: Москва, 29.04.27. Послано на адрес: Meudon (Seine et Oise) près Paris, 2, Avenue Jeanne d’Arc.
C. 295. …я наконец добился тут права первого изданья «Тем и Варьяций», да и то не отдельного, а одним томиком, при «Сестре». – См. примеч. к п. 71.
Напиши мне поскорее о своем вечере… – Речь идет о вечере Ц., который прошел в студии актрисы и режиссера Н.И.Бутковской на второй неделе апреля (не позднее 13-го; более точную дату установить не удалось).
Твой Тезей замечателен. – Пьеса «Тезей» («Ариадна») была опубликована в ж. «Версты», 1927, № 2 (вышел в самом начале 1927 г.).
Х<одасеви>ча получил и прочел. – См. п. 88.
Письмо 90
1190-3-162, 3–6 об.
Почт. шт.: Москва, 04.05.27. Послано на тот же адрес.
…о 150.000… – Описка: речь идет о поэме Маяковского «150 000 000» (1919–1920).