Завидев командующего кавалерией, гусары толпой бросились к нему. Красный от стыда Ортманн и бледный от гнева Шемет, не сговариваясь, пустили коней вперед, перекрывая шум голосов зычными словами команды к построению. В несколько минут порядок был восстановлен, и корнет Эрлер, дежурный по эскадрону, направился к спешившемуся Петерсдорфу с докладом.

Из доклада следовало, что командир эскадрона, ротмистр Вольфганг Метцингер, "попал в плен к неприятелю". Седой фридриховский вояка, не взятый на регулярную службу по возрасту и вздорному характеру, благоволил к молодежи, с восторгом выслушивавшей его байки о Семилетней войне, не раз заставлявшие Войцеха украдкой усмехаться в усы, не столько от недоверия к самим историям, сколько от того почти эпического значения, которое ротмистр придавал весьма скромному вкладу гусарских полков в кампании Старого Фрица.

От приглашения к Кернеру Метцингер отказался, сославшись на усталость и боль в старых ранах. Однако же вечером, проследив за обустройством эскадрона и расстановкой караульных, решил воспользоваться оказией, чтобы, по его собственным словам, "отпраздновать славное взятие Дрездена". Учитывая, что французские войска оставили город без боя за три дня до вхождения в него Силезской армии, повод был, мягко говоря, притянут за усы.

Прихватив с собой особо восторженную молодежь в лице эскадронного барабанщика Иоганна Дасслера, корнета Зигфрида Энгеля и вахмистра Гюнтера Цоха, Метцингер пешком отправился за Эльбу, в Новый город, где воплотил свое намерение в изрядное количество бутылок рейнского. Дрезденцы, до поры бесстрастно выслушивавшие победные здравицы и грубоватые прусские шутки, однако, не стерпели, когда ротмистр коснулся в своих громких разглагольствованиях персоны Фридриха-Августа, обвинив саксонского короля в трусости и двоедушии. Завязалась драка, и подоспевшая городская стража уволокла буянов в Блокгауз, где разместился полицейский участок. Цоху удалось скрыться по дороге, и вахмистр принес черные вести в эскадрон, тут же вскипевший праведным гневом и порешивший большинством голосов поспешить командиру на выручку.

-- Я надеюсь, приказ командующего армией генерала фон Блюхера тут всем известен? -- ледяным тоном осведомился Петерсдорф, выслушав доклад. -- К саксонцам относиться со всем уважением, как к вероятным союзникам, в бой вступать только при угрозе жизни, по возможности уходя от сражения даже в этом случае. Административный арест такой угрозой не является. Все, не явившиеся завтра к вечерней поверке, объявляются дезертирами, и эскадрон выступает без них. Разойтись!

-- Господин майор, -- тихо спросил Войцех, подходя к Петерсдорфу, -- Метцингер, безусловно, получил по заслугам. Но мальчишек жаль.

-- Они не мальчишки, а гусары, молодой человек, -- усмехнулся майор, -- кто бы говорил, герр лейтенант, но не вы. Выбросьте из головы эту историю и идите спать. Завтра с утра у вас дел непочатый край, учения не отменяются. Возьмете на себя временное командование эскадроном.

-- Разрешите провести учения на городских улицах! -- у Войцеха промелькнула шальная мысль, но он и сам еще не знал, как ее осуществить. -- Здешний двор предназначен для ристалищ, а не для экзерциций.

-- Разрешаю, -- усмехнулся Петерсдорф, -- главное, не переусердствуйте, герр Шемет.

Своим новым положением Войцех не замедлил воспользоваться, созвав офицеров эскадрона на военный совет. Участники пробирались в небольшую каморку, заваленную каким-то средневековым хламом, по одному, стараясь не привлекать внимания. На шаткий стульчик с треснувшей ножкой поставили свечу, и отблески пламени, раздуваемого сквозняком из-за потертого гобелена, которым было завешено выбитое окно, плясали по стенам, придавая собранию вид таинственного заговора.

-- Если ротмистра завтра объявят дезертиром, -- не тратя времени на долгое вступление, начал Войцех, -- позор всему эскадрону. И за меньшее части распускали. Но и приказ командующего нарушать нельзя. Да и стражники ни в чем перед нами не виноваты, они честно исполняли свой долг.

-- Если сделать ничего нельзя, -- недовольно заметил Ортманн, -- тогда зачем мы вообще собрались? Вставать ни свет, ни заря.

-- Затем, чтобы решить, что делать, -- улыбнулся фон Таузиг, -- верно, герр лейтенант?

-- Верно, -- кивнул Шемет, -- но времени действительно в обрез. Так что давайте ваши предложения, господа.

-- Может, обратиться к перфекту? -- с сомнением в голосе спросил Ортманн. -- Хотя это может занять не один день, а майор своего решения менять не будет.

-- И слухи по всему городу пойдут, -- добавил Дитрих, -- нам это ни к чему.

-- Значит, надо придумать что-то такое, чтобы стража оказалась заинтересована в пресечении слухов, -- заметил Войцех, -- но что?

Он вдруг замолчал, приложил палец к губам и прислушался к воцарившейся в каморке тишине. Где-то скреблась мышь, ветер шуршал гобеленом, тихое дыхание собравшихся эхом отражалось от каменных голых стен.

-- Корнет Лампрехт, -- строгим голосом, но едва сдерживая улыбку, произнес он, -- вы можете покинуть укрытие и принять участие в собрании.

-- Как вы догадались, герр лейтенант, что это я? -- удивленно спросил Карл, выбираясь из-за гобелена. -- И с каких пор я стал корнетом?

-- С этой минуты, -- рассмеялся Войцех, -- в связи с моим повышением командный состав эскадрона нуждается в экстренном пополнении. И кто еще мог влезть в окно по отвесной стене? Никого другого плющ бы не выдержал.

-- Простите, герр лейтенант, -- смутился Карл, -- мне не следовало...

-- Оправдываться потом будете, корнет, -- вмешался Ортманн, -- у нас есть более важные дела, чем выслушивать оправдания любопытного мальчишки.

-- Решаете, как организовать побег ротмистру Метцингеру? -- самым невинным голосом осведомился Карл. -- Его держат в Блокгаузе, на втором этаже. Всего-то дел, что решетку перепилить и выпустить узников.

-- А стража в это время будет ворон считать? -- саркастически хмыкнул фон Таузиг. -- Или ты знаешь способ бесшумно пилить решетки? И как передать им пилу?

-- Решетки не пилой пилят, а ножовкой, -- ответил Карл, -- и передавать ничего не надо. А надо взобраться по стене и сделать это самим.

-- Вот ты и забирайся! -- насупился Ортманн. -- А мы поглядим, как стража тебя будет со стены снимать. Зато у тебя будет шанс попасть в одну камеру с ротмистром, если повезет.

-- Никто никого снимать не будет, -- Войцеха, наконец, озарило, -- мы их отвлечем. Карл, отыщи мне перо и бумагу. Отвезешь записку Кернеру, нам понадобится его помощь.

Поспать в эту ночь Шемету так и не довелось. Отослав новоиспеченного корнета с запиской, он отправился к Гансу Штоку, капельмейстеру эскадронного оркестра, и вытащил его из койки, только чтобы услышать, что составленный им план имеет одно слабое место. А именно содержание барабанщика Иоганна Дасслера под стражей совместно с ротмистром.

-- А кто-нибудь еще может на барабане сыграть? -- спросил Войцех, нахмурившись. -- Это же, наверное, несложно?

-- Вот сами попробуйте, герр лейтенант, -- проворчал Ганс в седые усы, -- тогда и решите, сложно это, или нет. Я, конечно, мог бы заменить Иоганна. Но кто заменит меня?

-- А, знаете, герр Шток, -- усмехнулся Шемет, -- я готов попробовать. Мой учитель музыки говорил, что это все, на что я гожусь.

-- Вы, значит, считаете, что барабанщику талант не нужен? -- Шток грозно сдвинул косматые брови.

-- Нет, что вы, -- рассмеялся Войцех, -- наоборот. Хочу ему заочно доказать, что я не настолько безнадежен, как он думает.

Во избежание лишнего шума барабан обернули в конскую попону, а палочки замотали мягкой замшей. Шток морщился, заявляя, что трудно судить о результатах, не слыша настоящего звука, но в конце признал, что Шемет подает большие надежды и при надлежащей практике и прилежании из него выйдет вполне сносный барабанщик.

-- Если будет такая надобность, герр лейтенант, -- довольно заметил Ганс, когда рассвет, пробирающийся в окна, приглушил огонек почти догоревшей свечи, -- сможете себе на кусок хлеба заработать. Все войны когда-нибудь кончаются. А музыка вечна.