Задание Амбруазен — не только опорочить имя Анжелики, но и физически устранить ее. Та же цель и у члена «Общества Святых Даров» де Варанжа, человека с темным прошлым, подстерегавшего в засаде Жоффрэ по пути в Квебек. Амбруазен — один из немногих образов многотомного романа, написанных исключительно черной краской. Она — истинное воплощение зла, устойчивого и, кажется, неистребимого. Появившись в конце восьмого тома, она активно действует в девятом и исчезает, чтобы незримой угрозой присутствовать в жизни героини на протяжении последующих четырех книг, пока, наконец, ее не настигает возмездие. Трудно спорить о правдоподобии такого человеческого типа: пожалуй, в жизни каждого из нас отыщется подобный субъект. Тем не менее, психологически гораздо интереснее образ мальтийского рыцаря Клода Ломени-Шамбора. Познакомившись с четой де Пейрак, он не смог выполнить миссию, возложенную на него другом детства. Попав под обаяние Анжелики, он надолго становится ее другом, умным, тонким, понимающим и тоже излучающим обаяние. Только ложная весть о смерти Себастьяна, якобы перед кончиной обвинившего графиню де Пейрак в своей гибели, совершает в рыцаре разительную перемену.

Его противостояние Анжелике все возрастает, и в конце концов он становится очередной угрозой ее жизни, что и заставляет женщину стрелять в дорогого ей человека.

Сложнее же всего — сам Себастьян д'Оржеваль. Юный послушник монастыря, совращенный знатной покровительницей, в дальнейшем — фанатичный аскет, искренне полагавший, что, отдавая приказы уничтожить двух любящих людей, действует во благо и во славу Божью. Не допускающий мысли ослушаться отца настоятеля — отца Мобежа, он перед самым прибытием супругов Пейрак в Квебек отправляется к аборигенам, как в далеком детстве в седле отца отправлялся в деревни «богомерзких реформаторов», куда соратники д'Оржеваля-старшего несли Правосудие Божье. Но ирокезы — не мирные протестанты. Иезуит подвергается страшным пыткам и в ожидании смерти проклинает ту, кого ненавидел, лишь за то, что она женщина и любима.

Но, по иронии судьбы, замученный пытками, оказывается на попечении той, кому желал смерти. Анжелика, зимующая в Вапассу с тремя детьми на грани голодной смерти, выхаживает его. Так происходит перелом в их отношениях. И, едва оправившись от жутких ран, иезуит начинает помогать женщине выжить. Поддерживая друг друга в беде, они выстояли и выжили. Когда настала нужда в очередных запасах еды, д'Оржеваль отправляется к миссионерам. В окружающем белом безмолвии видится ему «женщина из Вапассу, ее нежность, ее взгляд, полунаивный, полудерзкий... Он готов был отдать ей и ее детям всего себя и принадлежать им до того момента, пока не вернется человек, которого она любит». Воротившись, иезуит сообщает Анжелике о гибели Амбруазен: они не знали еще, что эту истинную дьяволицу настигла росомаха Кантора де Пейрака...

Весной пришли ирокезы. Иезуиту не удалось избежать новой встречи с ними. Себастьян д'Оржеваль принял мученическую смерть.

Но, схваченный дикарями, он передает подоспевшему Колену Патюрелю свое распятие, чтобы тот отнес его Анжелике. И прибавляет: «Идите в форт. Дети одни»...

«Анжелика и ее победа» — таково название тринадцатой, до сих пор последней книги романа-потока Голон. Да, Анжелика победила. Она восторжествовала над своими врагами — «посредственностями всех мастей», мракобесами, над виражами судьбы. Она — обожаемая жена и счастливая мать. Она — героиня огромного полотна, написанного талантливой писательской четой. Живой, противоречивый, обаятельный образ, к которому хочется вновь и вновь обращаться.

«На долю Кретьена де Труа, — писал П. Декс, — выпала самая жестокая судьба из всех, какие могут выпасть на долю того, кто создает духовные ценности: его произведения подвергались искажению, им придан противоположный смысл, его идеи извращены»^[116].

Эту судьбу в известной мере разделили и книги Голон. Множество издателей, в том числе, и в нашей стране, торопливо издавая разрозненные тома романа-потока, сокращали и искажали их, а критика восторженно подвергала остракизму и произведение, и авторов.

Хочется думать, однако, что время сделает свое дело и все расставит на свои места.

А нас ждет еще одна книга цикла. Впереди героев книги ожидают и радости, и новая борьба. И логичной была бы новая встреча Анжелики и Луи XIV. Встреча должна стать волнующей. Через десятилетия, когда немолодого монарха окружают заговоры, отравления, когда он теряет одного за другим близких людей, и уже близится закат Короля-Солнца...

Но не будем загадывать. Предоставим все воле автора...

Супруги Голон о супругах Пейрак. Ч.15

Здесь же, полагаю, будет уместно сказать несколько слов об экранизациях четырех первых частей романа и их создателях.

Первый из четырех сценаристов экранной «Анжелики», Клод Брюле, сотрудничал с такими крупными режиссерами, как Роже Вадим, Альберто Латтуада, Лукино Висконти, Александр Астрюк. В интервью, озаглавленном «Мой роман с Анжеликой», он говорил: «Она предстала передо мной, как мираж..., гордая, непостоянная, с мушкетерской отвагой в прелестном, ошеломительном теле... Это была не простая героиня, которую сценарист мог произвольно моделировать... Анжелика — это личность... Она бунтовала против короля... и против какого!.. Я чувствовал на себе зоркие взгляды тридцати пяти миллионов читателей романа^[117]. Я охотно оставил бы каждую сцену из „Анжелики“. Тогда фильм длился бы, правда, 23 часа, но что из этого? Я горячо уговаривал продюсера, но это человек с узким горизонтом. А мне виделся фильм, как путешествие без перерыва, день и ночь…»^[118].

Сын кинопродюсера Раймона Бордери, Бернар, был ассистентом крупного французского режиссера Марселя Карнэ на его знаменитом фильме «Дети райка», затем снял несколько короткометражных картин, а в 1951 году, в двадцать семь лет, поставил полнометражный фильм «Волки охотятся ночью», после успеха которого десять лет создавал «полицейские» фильмы, бьющие кассовые рекорды. После экранизированных им в 1961 году «Трех мушкетеров» появилась экранизация романа Мишеля Зевако «Парделланы», закрепившая за режиссером славу кинематографического Дюма. Оба этих двухсерийных фильма отличались жизнерадостностью, искрящимся юмором, пластическим вкусом и размахом натурных и павильонных съемок. В духе «фильма плаща и шпаги» снял Бернар Бордери и «Анжелику».

Конечно, этико-философская сторона книг, равно как и разнообразие их социально-исторического фона, оказались утраченными. Но смело можно назвать удачей пяти фильмов, поставленных по роману Голон, их актерский ансамбль. Посмотрели вы эти картины до прочтения романа или после — вы не можете, в конце концов, представить себе Жоффрэ иным, чем его дал Робер Оссейн, как в роли Дегре никто не был бы лучше ироничного Жана Рошфора, а в роли посла Персии Бехтияри-бея — никто, кроме змеино-холодного Сами Фрея. Меткими актерскими попаданиями в сущность литературных образов стали и Клод Ле-Пти у Жан-Луи Трентиньяна, и архиепископ Тулузы у Жака Кастело. И даже Луи XIV в наших глазах предстает теперь, кажется, исключительно в облике Жака Тожа…

Автор этих строк не так давно поймал себя на том, что при просмотре «Анжелики» менее всего смотрел на исполнительницу заглавной роли. В чем тут дело? Прав ли был кинокритик В. Дмитриев, говоря, что «Мишель Мерсье с ее весьма низким потолком актерских возможностей чрезвычайно трудно держать на себе фильм»^[119]? Думается, дело скорее в том, что фигура эта в романе так самобытна, так оригинальна и привлекательна, что у каждого создался свой облик героини тринадцати книг.

Что же до слов В. Дмитриева: «Кинематографическая судьба „Анжелики“ близится к завершению. Уже сейчас квалифицированные зрители вспоминают ее с улыбкой, как в чем-то забавное, но весьма старомодное зрелище» — то время доказало, что критик заблуждался. И подтверждением тому служит не прекращающийся на российских ТВ-экранах показ — наконец, в должном порядке! — сериала Б. Бордери. Идет он и во Франции, и в Италии, и в Японии.