У меня было ощущение, что ее слова – невольная исповедь Арико самой себе, оправдание и мантра одновременно. Ей, как и мне, было одиноко и тяжело в этом институте, она подсознательно искала того, кому могла бы выговориться.
– Это только у людей дворник может стать министром финансов, да и то, я полагаю, это не больше, чем предвыборный пиар-ход, миф двадцать первого века. Здесь же все иначе: будь ты хоть трижды гений, выше определенного ранга не продвинешься. Да, есть исключения, но они лишь подтверждают правило: титул и деньги открывают двери, в которые простым магикам ход заказан. У меня же оказался достаточно сильный дар, и отец решил пойти ва-банк. Ведь этот институт – как племенной загон, из которого Распределитель вот уже пятьсот лет отбирает спутниц для сыновей высшего чародейского света. Сюда попадают девушки двух категорий: с сильным даром, способным передаться наследникам, и высокородные по праву рождения.
– И ты согласилась? Это же амбиции твоего отца…
– Не амбиции, а здравый смысл. Я отдаю отчет в том, что продаю себя на этом аукционе честолюбия. Но зато мои дети будут вольны в выборе, которого ни у меня, ни у моей матери не было.
Я помотала головой. Никогда не принимала восточного мировоззрения, которое считает одного человека лишь винтиком большого механизма, зачастую пренебрегая его уникальностью, его правом на счастье. Тэн по духу была истинной дочерью Востока: пожертвовать собой ради давших тебе жизнь и тех, кому ты жизнь можешь дать.
– Да что я тебе прописные истины объясняю, сама наверняка здесь за тем же, чтобы попасть в знатный род. И не надо лукавить, тут все такие, поэтому предупреждаю, хоть ты мне и нравишься, я тебя предам, подставлю, обману, если почувствую, что ты можешь перейти мне дорогу…
Сказано это было с доброжелательной улыбкой, от которой я поежилась.
– Знаешь, спасибо.
– За что? – удивилась Арико.
– За честность. Но в одном ты не права. Я здесь не для того, чтобы выгодно выйти замуж, я здесь мотаю срок.
– Это как? – серьезности на мордашке кицунэ как не бывало, зато ее глаза засияли в предвкушении чего-то необычайно интересного.
«Вот что значит оборотень: ее эмоции менялись с той же скоростью, с которой вирус заражает файлы на девственном харде, ни разу не познавшем Касперского», – подумалось вдруг.
За разговором с кицунэ прошел остаток вечера. Дортуар уже погрузился в сон, когда я услышала шепот. Голос принадлежал тени:
– Спишь?
Как по мне – так это самый идиотский вопрос, на который положительного правдивого ответа в принципе не существует.
– Нет, медленно моргаю, – на ультразвуке ответила я.
– Тогда пойдем на разведку, – воодушевился тень.
Я припомнила, чем не далее как сегодняшним вечером окончился мой променад, хотела ответить решительным отказом, но тень с интонациями заправского шантажиста прошипел:
– Тогда я дождусь, пока ты уснешь, и… в общем, фокус с будильником покажется тебе невинной шалостью.
«А ведь этот зараза может!» – констатировала я, припоминая ежеутреннюю побудку.
– Уговорил, но только недолго, – я потянулась за костылем.
Вот уж не думала, что в первую же ночь буду выгуливать тень по институтским коридорам. Как оказалось в дальнейшем, наши ночные бдения имели самый неожиданный результат. И это с учетом того, что занятия еще даже не начались.
Тень практически растворился в обсидиановой мгле коридора. Я неторопливо переступала, опираясь на костыль и ловя себя на мысли, что в ближайшее время точно не буду мечтать о собаке. Четвероногий друг – это хорошо, но чтобы его безропотно выгуливать, его надо любить, иначе спустя неделю возненавидишь ранние утренние подъемы и необходимость вечером в любую погоду брать в руки поводок и намордник. Поскольку к тени привязанности я не питала, ненавидеть наш совместный «выгул» я начала уже спустя пятнадцать минут.
Костыль почти не скрипел, тень резвился на потолке, коридор был безлюден и тих, как кладбищенская полночь. Вдруг до моего слуха донеслось:
– Да, сударь, наглости вам не занимать!
Взволнованный фальцет был мне не знаком. Уже собиралась пройти мимо, потому как поняла – непреложному правилу нового мира: не влезай, и проблем будет на порядок меньше – лучше следовать. Целее будут и шкура, и нервы. Тень спутал мои планы, скользнув вперед и буквально прилипнув к замочной скважине одной из массивных дверей.
– Брысь! – шикнула первое пришедшее на ум.
– Я не кот, чтобы мне «брысь» командовать, – сварливо проворчал мой компаньон по выгулу. – К тому же тут так интересно…
Я подошла чуть ближе, в надежде усовестить тень, но как только услышала следующую фразу, позабыла о своих первоначальных намерениях.
– Хватит этих речевых оборотов, пропахших нафталином, – а вот обладателя этого голоса я знала. Имела удовольствие не далее как сегодня тянуть его за хвост в парке. – У меня есть информация, что одна из ваших институток может стать очередной жертвой маньяка.
– Я всегда считала, что у вас, граф, было отвратное воспитание, и то, чего вы просите, недопустимо!
– Не прошу, а требую, милая мадам Веретес, – педантично уточнил Лим.
«Так, похоже, кандидатка на очередное свидание с маньяком – это я», – предчувствие было нехорошее. Решила, что раз выпал случай поживиться информацией, которая скорее всего касается моей жизни и здоровья, стоит плюнуть на нормы воспитания. Я прильнула глазом к замочной скважине.
Увиденное повергло в шок: толстый, длинный змеиный хвост извивался по ковру, приподнимался и переходил в женское тело: тонкая талия, высокая грудь, огненные локоны, уложенные в высокую прическу. Эта самая мадам Веретес стояла перед зеркалом, и мне был виден лишь ее профиль, но даже его было достаточно для того, чтобы сделать заключение – хороша, змеюка, ой как хороша.
– И кто же эта институтка? – прошипела мадам Гадюка.
– Этого я вам, увы, не скажу. Тайна следствия, – сухо ответил Лим. – Так к какому времени Аарону телепортироваться к вам?
– Я же сказала, что ни разу за всю историю института ни один мужчина не преподавал в его стенах. И этого не будет впредь!
– До этого ваших воспитанниц не убивал маньяк, так что мой совет – оставьте ваши принципы. К тому же, извините, но среди инквизиторов нет того, кто отвечал бы вашим гендерным предрассудкам. Среди законников женщин нет, и вы это прекрасно знаете.
– Но тогда хотя бы не этого… – в Змеевне воспитание боролось с эмоциями. Последние одержали безоговорочную победу, потому как ее литературная вязь скатилась в просторечный сленг: – Кобеля, который к своим двадцати шести оприходовал половину потенциальных невест высшего света! Раз такое дело, может, вы сами…
– Нет, – сухо отрезал Лим. И на то есть веские причины. Аарон же – один из лучших следопытов, а его личная жизнь… вам ли не знать, что такое сплетни? К тому же юноше уже двадцать шесть, в этом году его ждет, потирая крылья от нетерпения, Распределитель. Вдруг в эти несколько недель он встретит в ваших стенах свою истинную любовь… – уже откровенно издеваясь, заключил Дейминго.
Мадам тоже уловила эту завуалированную колкость, но женщина на эмоциях подобна БелАЗу, выехавшему на МКАД: если не принял его во внимание, то жестянщик тебе уже не поможет.
– Мне плевать на ваше заявление. Разрешение на портал для вашего Аарона я не даю.
– Вы вынуждаете обвинить вас в пособничестве убийце, – устало протянул Лим, словно этот аргумент был козырем в споре. – Завтра можете писать заявление об увольнении…
– Но… – Веретес со злобой сжала кулаки. – Будь по-вашему. Но учтите, если ваш сотрудник обесчестит хотя бы одну из моих девочек, то вам, я повторяю, вам, а не ему, придется на ней жениться. И я вам не Распределитель: от меня не отвертитесь.
– Я вас услышал, – голос Лима был подобен сжиженному хлору: такой же теплый и жизнеутверждающий.
Зеркало полыхнуло синим. Похоже, сеанс связи подошел к концу.
– Кто же эта потенциальная жертва, над которой так трясется помощник главного инквизитора?.. – зло прошипела мадам, – из-за одной маленькой мерзавки теперь репутация всего института под угрозой. Да лучше бы ее этот маньяк по-тихому убил!
