— Кэти, это тебя, — позвала Брин, протягивая сестре телефонную трубку.

— Спасибо. — Кэти со вздохом взяла ее и прислонилась к стене. — Да?

Брин услышала, как в почтовый ящик упало письмо, и тут же вышла за ним.

— Привет, Кэти, как поживаешь в своем захолустье?

— Мэйв? — Кэти сразу узнала голос Мэйв Финегел и беззвучно застонала. Она пробыла в Лондоне всего несколько месяцев, когда впервые услышала ее имя. Девушки, с которыми Кэти тогда рекламировала лосьоны, рассказывали ей о вечеринке, устроенной Мэйв в модном ночном клубе. Вероника Финч, самая знаменитая модель в их рекламе, перечислила имена приглашенных девушек под смех и хихиканье других. Кэти не понимала, над чем они смеются, и Джейн Моур, самая старшая и «тертая» среди них, тут же ввела ее в курс дела. Мэйв содержала так называемое агентство моделей, которое обычно поставляло «девушек на вечеринки» для крупных развлекательных мероприятий.

Кэти уже знала, что это означает. Развлечения на любой вкус. Девушки с кожаными плетками и наручниками для тех переутомившихся политиков, которые нуждались в расслаблении, светловолосые английские красотки для черноусых арабских миллионеров и маленькие звездочки шоу-бизнеса, готовые развлекать импресарио в надежде сделаться когда-нибудь настоящими звездами.

— Ты меня слышишь, милая?

— Что? О да, извини, Мэйв, — сказала Кэти насторожившись. Какого черта эта дамочка вздумала звонить ей?

— Как у тебя там дела? Зализываешь раны, а?

Кэти неискренне рассмеялась. Значит, слух о том, что сэр Лайонел бросил ее, уже распространился повсюду. Быстро же это случилось.

— Слушай, душенька, когда ты намерена вернуться обратно в наш большой неприветливый город?

Кэти вздохнула и устало приложила руку ко лбу. Ей нужна была таблетка успокоительного. Мэйв всегда нервировала ее и мешала рассуждать здраво. Живя в Лондоне, Кэти не раз наблюдала, как та вербует вышедших в тираж девушек, уволенных из агентств по рекламе, и сгоняет их в маленький домик в Челси, разжигая их честолюбие возможностью подцепить богатого мужа или пробиться таким путем в Голливуд.

— Я еще не знаю, когда вернусь, — произнесла Кэти осторожно, стремясь преодолеть сумятицу чувств. В глубине души она уже начинала понимать, чего именно хочет от нее Мэйв.

— Ну, когда надумаешь, вспомни о своих друзьях. Я слышала, что тебя уволили из «Брайера». А все потому, что ты не смогла сработаться с этим дерьмом Энди. Ну, а кто бы смог? Ублюдки! Они думают, что двадцать пять лет — это преклонный возраст. Нет, у нас в агентстве «Финегел» не бросаются красивыми девушками. Черт побери, самые лучшие модели — это зрелые женщины, а не какие-то глупенькие девчонки. К двадцати пяти они уже знают, что такое жизнь, знают что почем. Например, Мэнди Мартин. Ты помнишь Мэнди, крошка?

Кэти помнила. Мэнди Мартин подцепила крупного продюсера из Голливуда, разъезжавшего по Англии в поисках натуры для съемок своего очередного супербоевика. Но на каждую такую Мэнди приходились сотни других девушек, не добившихся ничего. Проститутки. Вот кем они становились, если называть вещи своими именами. Кэти передернула плечами и не ответила ничего.

— Ну ладно, я скоро опять тебе позвоню, о’кей?

— О’кей, — автоматически ответила она. Легче было сказать то, что Мэйв хотела услышать, чем спорить с ней.

— Ну и славно. Мое агентство готово подписать контракт с тобой, как только ты объявишься. О, и не беспокойся о потере своего уютного гнездышка. Мы скоро увидимся с тобой в прелестной маленькой «голубятне» в Челси. Я знаю, что ты девушка разумная, Кэти. Я это сразу поняла, как только тебя увидела.

Ее сухой дребезжащий смешок резко прервался, и Кэти поняла, что та положила трубку. Несколько мгновений она смотрела неподвижным взглядом на телефон, и в голове у нее царил сумбур. Так, значит, Мэйв, едва увидев ее, сразу поняла, что она потенциальная добыча для агентства «Финегел». Кэти засмеялась горьким смехом. Выходит, все то время, пока она жила в своем маленьком уютном гнездышке со своим богатым любовником, Мэйв Финегел спокойно выжидала, когда можно будет завербовать ее…

Как сомнамбула бродила она по прихожей, глядя в пол и спрашивая себя, что же ей теперь делать… Впрочем, для начала она должна принять таблетки. Кэти взяла с дивана сумочку, высыпала две таблетки на ладонь и проглотила их, не заметив, что руки трясутся. Все еще ощущая оцепенение, она подошла к кухне и остановилась не замеченная в проеме двери, с отсутствующим видом глядя в окно. Дождь хлестал по оконным стеклам, пустынные зеленые пастбища простирались вокруг, насколько хватало глаз. Кэти не видела отца и сестру, которые разговаривали сидя за кухонным столом, — мыслями она была за многие мили отсюда.

Брин скомкала письмо в руках, так что ногти вонзились в ладони.

— Ублюдки! — прерывающимся голосом пробормотала она. — Больше денег за стадо… Как будто лишняя сотня фунтов здесь что-то значит.

Джон Виттейкер вздрогнул и украдкой приложил руку к груди. В кухне было жарко и душно. Пытаясь немного ослабить боль, он сделал несколько глубоких вдохов. Сегодня утром он сообщил работникам, что временно увольняет их в конце месяца. Это было самым трудным делом, которое он когда-либо делал, но никто из них сетовать не стал. Он был последним, кто продержался, последним фермером, который пытался пробить головой стену, и не его вина, что это не удалось. И хотя работники приняли увольнение спокойно, пытаясь для самого хозяина смягчить тяжкий удар, все, что было сказано утром, прозвучало для него похоронным звоном.

А теперь еще и новая напасть. Внезапно стало трудно дышать, и Джон сделал усилие над собой, чтобы подавить поднимающуюся панику. Брайони и без того, казалось, готова была заплакать, зачем же еще больше пугать ее? Наверное, самое лучшее сейчас — это поговорить с ней о том, на что он потратил сегодняшний день.

— Слушай, дочка. Я ездил в Клейфем смотреть тот коттедж, что там продается.

— Он слишком дорогой, папа, — сказала она, зная, о чем думает отец.

— Место там тихое, Брайони. К тому же он гораздо меньше нашего дома — легче будет убирать его.

Он продолжал хвалить местность, соседей, сад, но Брин не слушала его. Мыслями она была там, в картинной галерее, рядом с самым красивым мужчиной на свете. Как он мог подобным образом поступить с нами? — подумала она, так внезапно поднявшись, что ее стул покачнулся и упал назад. Но у него же сегодня большой прием, вдруг вспомнила она. И мысленным взором увидела хрустальные вазы, сверкающее столовое серебро и большие корзины цветов, каждая из которых стоит целое состояние. Только тех денег, что он потратил на сегодняшний прием, наверняка хватило бы, чтобы заплатить банку этот проклятый долг… А что он сделал?

Брин открыла дверь и вышла во двор. Она стояла под проливным дождем, не чувствуя холодных струй, текущих по лицу и проникающих под толстый серый свитер, и все думала, думала о нем. Он прислал им письмо, предлагая эти дерьмовые сто фунтов за овец, вот что он сделал!

— Черт тебя подери! — громко выругалась она и, спохватившись, оглянулась вокруг. К счастью, ветер унес ее яростный вопль, рассеяв по долине.

Вдруг она замерла — потрясающе дерзкая мысль молнией пронеслась у нее в голове. Дыхание у нее выровнялось, и коварная улыбка появилась на губах. Достав из кармана брюк вязаную шапку, Брин нахлобучила ее на голову, спрятав волосы, чтобы не намокли от дождя, а из дальнего чулана вытащила старый грязный плащ, который уже сто лет висел там, всеми забытый.

Протерев носовым платком стекла очков она завела и вывела из гаража старый фургон для перевозки скота. Несмотря на свою неуклюжесть и дряхлость, он выручал их, когда нужно было везти ягнят на рынок. Сначала мотор никак не хотел заводиться, но постепенно разогрелся и загудел ровней. Набрав полную грудь воздуха, словно перед тем как броситься в воду, Брин выжала сцепление, отпустила тормоза и на первой скорости выехала на дорогу.

Ожидая, пока закипит чайник, Джон с беспокойством увидел из кухонного окна, как их старый фургон катит со двора. Брайони что-то затеяла, но не это заботило его сейчас.