– Это очень щедрый жест, милорд, – улыбаюсь я. – Девочки обрадуются, когда узнают, что заслужили вашу благосклонность. Это будет значить для них гораздо больше, чем упоминание в списках на наследование. Любая девочка больше всего мечтает о том, чтобы ее любил и принимал ее отец. А ваших дочерей Господь благословил таким отцом, как вы.

– Знаю, – говорит он. – Ты мне это показала. И я был очень удивлен.

– Удивлен?

Король выглядит так, словно ему неловко. И на какой-то момент он становится удивительно уязвимым. Трогательно заботливым отцом, а не проклятым тираном.

– Раньше я думал о них лишь как о наследниках и самозванцах, – начал он, путаясь в словах. – Понимаешь? Мне не давала покоя мысль: признавать их своими дочерями, чем я признал бы их права, или лишить их всего. Я не мог думать о них, не вспоминая об их матерях, о распрях с ними, доходивших до настоящих войн. Мне даже приходилось подозревать их в злом умысле по отношению ко мне, как врагов. Я никогда раньше не собирал их здесь, при дворе, всех вместе, с Эдвардом, как своих родных детей. Я никогда не видел их теми, кто они есть.

Меня удивительно глубоко трогают эти его слова.

– Каждый из них достоин родительской гордости, – говорю я. – И каждый достоин любви.

– Ты показала мне это. Ты обращаешься с Эдвардом как с мальчиком, с Елизаветой – как с маленькой девочкой, а с Марией – как с молодой женщиной. Я вижу их твоими глазами. Я впервые смотрю на девочек и не думаю о том, какими ядовитыми змеями они могли бы обратиться. – Генрих берет мою руку и целует ее. – Благодарю тебя за это, – тихо добавляет он. – От всего сердца, Кейт.

– Дорогой мой, – срывается с моих губ.

– Я тебя люблю, – слышу я от него. И отвечаю легко, даже не задумываясь:

– Я тоже вас люблю.

На мгновение мы так и замираем с сомкнутыми руками, объединенные порывом нежности, но потом я замечаю, как его глаза сужаются и все тело каменеет в судороге боли. Он скрипит зубами, не давая вырваться крику.

– Мне оставить вас, чтобы вы могли отдохнуть?

Он кивает. Энтони Денни тут же подскакивает на ноги, чтобы проводить меня из комнаты, и по тому, как он смотрит на короля, я понимаю, что он знал обо всем этом еще раньше, чем эта новость дошла до меня. Денни – один из самых близких друзей и доверенных лиц короля. Его молчаливая уверенность наводит меня на мысль о том, чего мне не стоит забывать: намекая королю о том, что Ризли и Говарды преследуют собственные интересы, не стоит удивляться, если в окружении короля найдутся люди, которые скажут то же самое и обо мне. И еще, Денни – один из немногих, кто заслужил свое состояние на службе королю, – пользуется его полным доверием и способен оказывать на него влияние, оказавшись с ним наедине, так же, как и я сама.

Я не отказываю себе в удовольствии стать королевским добрым вестником и сама говорю девочкам, что они снова становятся принцессами. Я говорю с каждой из них наедине, прекрасно осознавая, что это изменение в статусе снова делает их претендентками на трон, а значит, и соперницами брату. Мария сможет стать королевой только после смерти Эдварда, а Елизавета – после маловероятного стечения обстоятельств, если сумеет пережить как младшего брата, так и старшую сестру.

Я нахожу ее за занятиями в моих личных покоях, вместе с ее кузиной, маленькой леди Джейн Грей и Ричардом Коксом, их учителем. Я отзываю ее в сторону и рассказываю ей о том, что им присвоен символ милости их отца. И она, конечно, сразу переходит к животрепещущей теме престолонаследия.

– Как вы думаете, женщина может править королевством? Ведь само слово намекает, что такое возможно, иначе бы это называлось «корольством», правда?

Наблюдательность этой десятилетней девочки заставляет меня улыбнуться.

– Если тебе когда-нибудь выпадет править королевством, то тебе придется проявить недюжинный ум и смелость, а эти качества считаются мужскими. Если тебе очень захочется, то можешь даже называть себя принцем, – шучу я. – Тогда ты научишься всему, что должна знать и уметь каждая умная женщина: как воспитать в себе силу и смелость мужчины, но при этом остаться женщиной. Ты можешь получить образование принца, развить в себе разум короля, но жить при этом в теле хрупкой женщины.

– А когда это произойдет? Когда я получу обратно свой титул?

– Это решение сначала должно пройти через Парламент, – предупреждаю я ее.

Елизавета кивает.

– Вы уже говорили об этом с леди Марией?

Эта маленькая девочка – Тюдор до мозга костей. Она сразу задает вопросы политика и государственного деятеля: «когда это станет официальным?» и «кому из дочерей сказали раньше?».

– Я скажу ей об этом прямо сейчас. Подожди меня здесь.

Леди Мария тоже находится в моих комнатах – занимается вышиванием напрестольной пелены для алтаря. Она передала вышивку скучного голубого неба одной из фрейлин, а сама занялась интересным бордюром из цветов.

Когда я вхожу, все они поднимаются со своих мест и приседают в поклонах. Я жестом показываю, что они могут садиться и заниматься своими делами. Джоанна, жена Энтони Денни, читает рукопись нашего перевода псалмов Фишера, и я, пользуясь этим, отзываю леди Марию к эркерному окну, чтобы поговорить с нею наедине. Мы садимся на скамью возле подоконника, касаясь друг друга коленями, и я ловлю на себе ее заинтересованный взгляд.

– У меня есть очень хорошие новости для тебя, – говорю я. – Ты узнаешь это от Тайного совета, но я хотела сказать тебе это до публичного объявления. Король решил объявить наследников на престол. Тебя будут называть принцесса Мария, и ты наследуешь трон после Эдварда.

Девушка опускает глаза, пряча их под темными ресницами, и я вижу, как ее губы шевелятся в благодарной молитве. Только залитые румянцем щеки показывают, насколько она взволнована этим сообщением. Но взволновала ее не возможность занять трон, у нее нет амбиций Елизаветы.

– Значит, он наконец признал, что мать была чиста перед ним, – говорит она. – Он отрекается от своих слов о том, что их брак был нечистым пред лицом Бога. Моя мать была вдовой после смерти его брата, а потом доброй женой ему.

Я кладу руку ей на колено, призывая остановить поток слов.

– Об этом он не сказал ни слова. И я не скажу, и тебе не следует обсуждать это тоже. Он называет тебя принцессой, Елизавету тоже. Елизавета следует за тобою в праве престолонаследия, за нею – леди Маргарет Дуглас и ее родственники. Он ничего не говорил о твоей матери или о браке с нею.

Мария собирается возразить, но потом просто кивает. Любой здравомыслящий человек понимает, что если король признаёт своих дочерей, то логично будет предположить, что тем самым он признаёт брак с их матерями законным. Но эта исключительно умная девушка понимает, что от короля не стоит ожидать логичных поступков или умозаключений. Король принимает решения, от которых зависит целая жизнь, и делает это по щелчку пальцев и зачастую без всяких оснований. Когда-то он лишил обеих дочерей наследства, а потом и вовсе превратил в бастардов.

– Значит, он устроит для меня брак, – говорит она. – И для Елизаветы тоже. Если мы – принцессы, то нас могут выдать замуж за королей.

– Это так, – говорю я с улыбкой. – Об этом я даже не думала. Это станет следующим шагом. Вот только не знаю, смогу ли я расстаться с вами.

Мария накрывает мою руку своей.

– Я не хочу покидать вас, – говорит она. – Но мне пришло время выйти замуж. Мне нужен свой собственный двор, и я хочу родить собственного ребенка, которого смогу так же любить.

Некоторое время мы так и сидим с сомкнутыми руками.

– Принцесса Мария, – говорю я, смакуя новый титул. – Мне не выразить, как я рада, что вы снова обретаете причитающееся вам по праву и что теперь я могу называть вас вслух так, как всегда называла в своем сердце. Моя мать никогда не говорила о вас иначе как о принцессе, а о вашей матери – только как о королеве.

Мария часто моргает, стараясь скрыть слезы в карих глазах.