Я думаю, события развивались так: однажды Янина встретила «советчика», который ей сказал: «Эй, малышка, ты как–то рассказывала мне, что у вас с этим Боленом была горячая ночка. Из этого можно такую музыку сделать! Давай посмотрим, что можно из этого вытянуть!» А потом они, верно, связались с моим ненаглядным Манни, чьи творческие способности я имел возможность узнать и оценить во времена Вероны. А тот не поленился, пораскинул мозгами, ибо броские заголовки — его работа. О'кей, — сказал он, видимо, — у Болена что–то было с этой бабёнкой, но если мы напишем, что это было 4 года тому назад, таким никого не соблазнишь. Никакой сенсации. А дальше угощение готовилось по схеме: персиянка у нас есть, теперь нужно придумать что–нибудь с ковром.

Если о тебе говорят СМИ, тебе приходится постоянно на что–нибудь решаться, к примеру, если я сейчас заткнусь, то через два дня эта тема никого больше не заинтересует, ибо не будет источника конфликта. Или придумать великое оправдание? Это, конечно, хорошо для собственного эго, ибо можно дать волю чувствам, но, с другой стороны, твой противник тоже может кое–что сказать в ответ. Классический пинг–понг а-ля Вусов.

Я решил ничего не предпринимать. История с Вероной научила меня, как обращаться с прессой. Тогда многие журналисты звонили мне: «Слушай, Дитер, чёрт побери, эти упрёки, ты должен, наконец, нанести ответный удар! Не позволяй этой Фельдбуш сломить тебя!»

И я, конечно же, попал в ловушку, начал отвечать на эти выпады. Это была одна из самых громких историй. А на другой день пришла Верона. И через день. И в конце концов я оказался полным идиотом.

И кроме того, я хотел бы сейчас задать очень глупый вопрос: это и впрямь было бы так плохо, если бы я приласкал в том магазине шлюху? Я так и не понял, из–за чего поднялся такой шум. Вот если Франц Бекенбейер на рождественской вечеринке уединится с секретаршей, да ещё и сделает ей ребёнка, все скажут: «Круто, у этого Франца ещё всё в порядке!» Или если Борис Беккер в костюмерной в Лондоне приласкает какую–нибудь леди, он, тем не менее, для всех останется милым парнем. А я? Я ведь всего–навсего поп–звезда, а не пастор. Нельзя же впадать из крайности в крайность!

Однозначно, Янина только выиграла от этой истории. Благодаря мне она как бы мимоходом дала более двадцати интервью, заработав на этом около 100 000 марок, это не считая съёмки для «Playboy». Других девчонок я настойчиво попросил бы научиться чему–нибудь полезному и зарабатывать деньги другим путём. Пусть не рассчитывают на меня в будущем.

20 ГЛАВА

Эстефания или у Дитера новенькая

Полуфинал Гран–при 2001 состоялся в пятницу на территории Экспо в Ганновере. Кульминацией действа было выступление Modern Talking. Днём ранее были расписаны многочасовые пробы. Возможно, сделано это было для того, чтобы Руди Мосгаммер из Мюнхена, модельер по профессии, не начал по ошибке петь в свою йоркширскую терьериху Дейзи и не оставил микрофон в сумочке для терьера.

Я заскучал в своей гримёрке и решил выйти раньше назначенного времени в двухсотметровый зал ожидания, чтобы немного поразвлечься. На трёх круглых столах громоздились бутерброды с лососем и сыром камамбер. Все пялились на мониторы, чтобы не прозевать, кто сейчас позорится на сцене. В помещении стоял жуткий сквозняк, потому что из пяти дверей в зале пять были открыты настежь. Освещалось помещение неоновыми трубками, в таком свете любой человек выглядит тяжело больным. Уют для покойников.

Мишель, Златко и все прочие носились со своими заботами, как с тухлым яйцом (Руди Мосгаммер спросил бы: «Как это, с яйцом? Я думал, здесь можно выиграть что–то стоящее!»).

Позади меня в углу тихонько сидела девушка, немного похожая на Глорию Эстефан, и, явно волнуясь, потягивала из своего бокала Колу. Тёмные волосы, огромные глаза, как у серны, мелкие жемчужно–белые зубы — Эстефания. Как я позднее узнал, она была подругой одной из пяти танцовщиц DJ Ballon из Гамбурга. Но это фантастическое лицо я ни разу не встречал в вечернем Гамбурге. Это заставило меня — жжжж — навострить уши. Я не мог наглядеться на неё. И, конечно же, мне было интересно узнать, как у девушки выглядит всё остальное. Но дама сидела, сидела, сидела и попивала, попивала, попивала свою Колу. В конце концов, она поднялась, и я невольно ощутил сострадание к застёжке–молнии на её джинсах тридцатого размера. Джинсы были готовы треснуть по швам. Я только подумал: вот это да, вот это сексуальность!

И, наконец, я бросил взгляд на самую прекрасную попку, которую когда–либо созидал на этой земле Господь Бог. Такая круглая, мммм! такой могла бы гордиться любая девушка из Рио. Думаю, я пялился, как идиот. Увидел бы сам себя в этот момент — сказал бы себе: Дитер, закрой–ка рот!

Начались репетиции. После первого круга репетиции пошли по второму, потом по восьмому, потом по сорок пятому. Эстефания пила десятый бокал Cola Light и всё ещё не удостоила меня ни единым взглядом. Собственно, тут мне следовало бы сломаться. А что прикажете делать, если дама не удосужилась даже взглянуть на меня. Мужчина может начать действовать лишь тогда, когда его глаза встречаются с глазами женщины. В этот вечер я самым обычным образом поехал домой.

Наступила пятница. И кого я увидел по прибытии на место? Эстефанию. Она шла как раз передо мной. Мне открылся чудесный вид на её шикарные волосы и сладкую попку. Я не мог ничего больше поделать, кроме как последовать за ней. Дитер, сказал я себе, тебе уже не пятнадцать, держи себя в руках! Я повернул направо, где в одной из комнат меня уже ждали репортёры изданий «Zeit» и «Welt». Эта братия в галстучках готова просочиться сквозь замочную скважину в мир того, что им неведомо. Хотят заглянуть в жизнь любителей развлечений и ужаснуться, какими гадостями занимается Дитер Болен с маленькими девочками.

Передача началась, и, клянусь, совершенно случайно я сел около Эстефании (или, может, клясться не стоит?) Едва мой зад коснулся стула, как она отодвинулась и повернулась ко мне задом, кое–где толстым, кое–где хрупким. «Да в чём же дело?» — думал я. И тогда я предположил: ну конечно, она, небось, уже в кого–то влюблена или замужем.

Следующие полчаса из динамиков не доносилось не звука, и я в двадцать пятый раз подумывал, не встать ли, и не слинять потихоньку. Но меня не покидало чувство, что все с интересом за мной наблюдают. В тот миг мимо пробегала Анне, моя секретарша. «Слушай, Анне», — пожаловался я — «мне срочно нужно чего–нибудь выпить, я умираю от жажды, принеси мне бутылку шампанского.»

Анне отправилась за шампанским. Я хлопнул Эстефанию по плечу и спросил: «Сигаретки не найдётся?» Она дала мне сигарету и отвернулась к подругам. Как будто каждый день у неё просит сигарету Болен. И снова целый зал подглядывал, как Боленский увивается вокруг этой женщины, и как она его обломала.

Я снова хлопнул её по плечу и проорал: «Ээээй! Привеееет! Я хотел бы поболтать с тобой. Как тебя зовут?» — «Эстефания» — сказала она, сделав особое ударение на «теф». У меня по коже мороз прошёл, и волосы — пфф — на голове дыбом встали. Это имя звучало как музыка. И когда я вечером позвонил Энди и сказал ему: «Слышь, я сегодня познакомился с Эстефанией!» — я был действительно горд. Это звучало иначе, чем, если бы я сказал: «Знаешь, я теперь вместе с Дороти!»

Как раз в тот миг из–за угла вышла Анне с шампанским, совершившая подвиг. Ей пришлось ехать аж до бензоколонки. «Хочешь чего–нибудь выпить?» — спросил я Эстефанию. «Да!» — прошептала она. Мне вдруг показалось, что лёд тронулся. Это был семнадцатый трюк из моей коллекции. Маленьким девочкам здесь продавали только Колу и Синалко. Дитер Болен Хитрейший мог своей бутылкой шампанского приманить кого угодно.

Через 10 минут бутылка опустела, Анне пришлось отправиться за следующей. Ибо подружки Эстефании тоже наклонились к нам, чтобы пригубить капельку.

Мы принялись болтать, слово за слово, шутка за шуткой. Но никакого особого восторга в её больших карих глазах не наблюдалось. Разговор мне самому не нравился, слова выдавливались, как зубная паста из пустого тюбика. Слава Богу, кто–то крикнул: «Дитер, тебе пора на сцену!», и я был рад, что наконец–то иду выступать.