Хотя это была малообязывающая декларация, это все же был важный документ, определяющий японскую политику в Восточной Азии, и влияющий на политику Соединенных Штатов в восточной части Тихого океана. Тафт представлял Рузвельта, а Кацура — микадо. Накануне важнейших для Японии переговоров это было многозначительное знакомство. Тафт хотел видеть Филиппины застрахованными от пертурбаций прошлого, японцы жаждали полного контроля над Кореей. Согласно замечанию Кацуры, именно Корея, контроль над ней, стали причиной войны Японии с Россией. Контроль над Кореей был назван японцами «легальным следствием» японских побед в войне. Если позволить корейцам распоряжаться своей судьбой, то результатом будет, как и прежде, немощная сдача позиций. Только Япония может скорректировать корейское развитие в нужном направлении. Кацура предоставлял управление Филиппинами Соединенным Штатам — «дружественной и сильной нации». В этом был некий элемент двусмысленности, но Тафт предпочел не впадать в тонкости.
Тафт заявил, что, согласно его представлениям, Рузвельт готов одобрить японскую политику в отношении Кореи, но он лично не может вносить коррективы в американо–корейское соглашение 1882 г. Вечером этого же дня Тафт, очевидным образом смутившийся, шлет в Белый дом телеграмму: «Я рассуждал несколько более свободно, чем нужно, и несколько неаккуратно и неразумно. Я знаю, что вы можете меня поправить». Рузвельт тут же ответил: «Ваша беседа с премьером Кацурой абсолютно корректна во всех отношениях. Я хочу, чтобы вы сказали Кацуре о моей поддержке каждого вашего слова». Рузвельт явно хотел видеть Корею японской, а не русской колонией. И не китайской. В текущий момент Филиппины были вне опасности, не говоря уже о Гавайях. Рузвельт полагал, что, поворот японцев к Корее ослабит поток японской иммиграции в Калифорнию, и утихомирит местных борцов с «желтой опасностью». А сама растущая Япония будет ощущать благодарность Америке за помощь в сложное конфликтное время.
А между тем шел сложный процесс — происходило формирование первой фазы весьма деликатных переговоров. Обе воюющие стороны пока более всего беспокоились о том, чтобы не потерять лица; согласившись на переговоры, обе стороны при этом всеми силами стремились изобразить, что инициатором переговоров была противоположная сторона. Началась «битва за детали» — где, когда, в каком объеме начнется переговорный процесс.
В переговорах с русским правительством Рузвельт опирался на помощь кайзера Вильгельма (содействие оказывал старый друг — посол Шпек фон Штернберг) и посла США в России Джорджа Мейера. При этом Рузвельт должен был учитывать, что Лондон очевидным образом сочувствует Токио, а Париж — испытывает союзнические обязательства в отношении Петербурга. Но уход Делькассе с поста главы французской дипломатии ослабил твердость Парижа в противостоянии Берлину. В то же время Британия, находясь на грани новой войны с бурами, невольно ослабила поддержку своего дальневосточного союзника.
Переговоры
Для Рузвельта, обращающегося к дипломатам, стало привычкой называл себя в третьем лице. «Президент побуждает Россию наделить своих представителей обширными полномочиями, подобно тому, как это собирается сделать японская сторона. Но даже если российская сторона не согласится с этим, он не думает, что это побудит Японию отказаться от уже обусловленных обстоятельств». Сильной стороной Теодора Рузвельта всегда была подкупающая откровенность. Беседуя с графом Кассини, он признал, что не питал симпатий к России с самого начала войны и рассматривал ведение ею боевых действий как пример крайне неудачного военного «провального» планирования. Фактор времени, полагал Рузвельт, не играет на руку России. По его мнению, сколько бы времени ни продолжалась война, России ее не выиграть. В Одессе восстал броненосец «Потемкин». Волна забастовок прокатилась по всей огромной Российской империи. У Рузвельта складывается впечатление о «культуре, теряющей свою силу».
Иную тональность принимала речь президента во встречах с японцами. Японскую делегацию возглавили посол Японии в США Такахира и барон Канеко (с ним Рузвельт, как уже говорилось, учился в Гарварде). Встречаясь с послом Такахирой, Рузвельт убеждал того, что, после недавних неслыханных побед, у Японии просто не может быть условий лучше для заключения мира на ее условиях. Еще один год интенсивных боевых действий заберет у Японии «и кровь и деньги», не принося ей при этом новых стратегических преимуществ. А в текущей, благоприятной для Токио ситуации, «чем меньше Япония просит дополнительно, тем лучше будет для нее». Такахире же президент Рузвельт сказал, что доволен составом русской делегации — это люди, обладающие подлинной властью. «Я полагаю, что не в японских интересах вести еще один год кровавой и дорогостоящей войны ради овладения Восточной Сибирью (которой не желает даже ее собственный народ), а затем найти себя в положении, когда придется выбирать между удержанием Восточной Сибири и требованием о контрибуции, которые, будь она даже очень велика, не покроет еще одних годичных расходов… Практически существует лишь одна территориальная уступка, которую японцы хотели бы получить от России — это остров Сахалин».
Нужно сказать, что Рузвельт все более подозрительно высказывается о Лондоне, теряющем мировой охват событий. Рузвельт спрашивает, если Франция оказывает полезное воздействие на Россию, то почему же Британия столь скрупулезна? 13 июля Рузвельт получает письмо от кайзера Вильгельма, в котором содержится открытое предупреждение: англичане противостоят «великой работе, которую проделал президент ради блага всего мира». Англичане, пишет Вильгельм, желают бесконечно долгого течения войны на Дальнем Востоке — чтобы ослабить все задействованные здесь силы, чтобы в дальнейшем иметь больше шансов утвердиться в Китае. Рузвельт сам пришел к мнению, что глава Форин–оффиса Лэнсдаун не спешит с миром в Тихом океане. Напрасно Сесиль Спринг — Райс (британский дипломат, друг Рузвельта) пытался убедить его, что Лондон не может грубо воздействовать на своего токийского союзника. К тому же, — говорил Райс, — какой же резон Британии полностью выталкивать Россию из тихоокеанского бассейна, если ясно, что в этом случае она направит всю свою энергию против Британской империи в других местах их гигантского соприкосновения.
Посол Британии сообщал в Лондон министру иностранных дел Лэнсдауну о беседе с Рузвельтом в портике, на закате солнца, рядом с огромными магнолиями. «Учитывая союзнические отношения Британии с Японией, он хотел, чтобы я имел более точные сведения о недавних переговорах». Но у британского посла имелись и собственные источники информации, сообщавшие о жесткости противостояния Рузвельта и посла России Кассини.
Где проводить мирную конференцию? Это должно быть спокойное место, лишенное внешних раздражающих факторов. Несколько городов претендовали на такую характеристику, но выбор в конечном счете пал на сравнительно небольшой приморский Портсмут в штате Нью — Хемпшир. В этом прелестном небольшом городке, расположенном вокруг военно–морской верфи, были и комфортабельные отели и живописные променады. Руководители верфи предоставили уютное здание, строгое и достаточно просторное, имеющее выход к железной дороге, и в то же время открытое морским бризам. Симметричное в плане, это здание имело весьма внушительный фасад, и должно было быть удобным местом для переговоров.
Второй по значению член японской делегации — Когоро Такахира поддержал кандидатуру Портсмута без колебаний. Равнозначно ему располагающийся в иерархии российской делегации барон фон Розен также одобрил избранное Рузвельтом место.
Не все знали, как дорого дался Рузвельту этот предварительный период. Бесконечные дрязги по поводу места, времени, состава делегаций временами привели Рузвельта едва ли не в отчаяние. «Я едва не потерял рассудок, сводя Россию и Японию вместе. Чем больше я узнаю о царе, кайзере и микадо, тем больше проникаюсь симпатией к демократии, если даже включить в число ее столпов американскую прессу».
