— Держать курс на юг!
Фламандский корабль, в чьих трюмах до сих пор висела вонь невольничьего судна, которую ни с чем не спутаешь, стоит предпринять хоть одно такое плавание, вышел из устья реки Осама и тяжело двинулся вперед с неуклюжестью старого корабля с мелкой осадкой, громоздким корпусом и избыточными парусами.
Для его капитана, несколько месяцев назад наблюдавшего за спуском на воду «Чуда», даже сама мысль о том, чтобы это тяжелая посудина водоизмещением в четыреста тонн и с плохой маневренностью догнала «Чудо», казалась безумием, все равно что преследовать газель верхом на носороге. Но раз ему заплатили за несколько месяцев плавания, а не за поимку корабля, он решил держать рот на замке и заботился только о том, чтобы старый «Дракон» не дремал.
Февраль 1501 года был на исходе, и хотя сезон ураганов почти закончился, море было далеко не столь спокойно, как хотелось бы капитану де Луне, а потому первые дни плавания он не покидал своей каюты, где его без конца рвало молоком, которое давала ему любовница. Капитан осыпал проклятиями ненавистную жену и тот день, когда он решил броситься за ней в погоню.
А переполнило его чашу терпения то, что на Фермину Константе, казалось, совершенно не повлияла ни качка, ни вонь, вероятно потому, что она привыкла к тряске и вони бесчисленных клиентов и вела себя вызывающе под полными молчаливого желания взглядами тех, кому прежде уже довелось познать ее упругое тело и бесспорное качество услуг.
— Если «главный жеребец табуна» не может дать своей кобыле того, что ей нужно, значит, что-то с ним не так, — раздумчиво протянул Турок. — Так что жди беды!
— А это уж ваша забота — держать людей в рамках, — хмуро пробурчал Волосатый. — А мое дело — управлять кораблем. Если шлюшка решит тайком подработать, я не собираюсь ей в этом мешать. Я здесь капитан «Без руля и ветрил» и не собираюсь становиться еще и сутенером.
Прошла неделя, прежде чем пожелтевший и изможденный капитан Леон де Луна собрался с силами и выбрался на палубу. И хотя все знали, что к тому времени Фермина заметно увеличила свои сбережения, никто, казалось, не проявлял к ней ни малейшего интереса, и «высший авторитет на борту» мог всласть покрасоваться, пройдя с ней в обнимку и потискав у всех на глазах.
Два дня спустя ветер пришел на помощь «Дракону», мягко задув с северо-запада, море успокоилось, и после легкого перекуса к капитану де Луне наконец-то вернулась прежняя энергия.
— Итак, вот что мне удалось выяснить, — начал он. — «Чудо» ищет одного человека в том самом районе, который Охеда окрестил «маленькой Венецией»... Мы направляемся туда.
— Но с тех про прошло больше шести месяцев, — напомнил Хусто Волосатый. — Сомневаюсь, что они все еще там.
— Я тоже, — невозмутимо ответил виконт. — Но это только начало. К счастью, далеко не каждый день корабли бороздят эти воды, так что местные их наверняка запомнили. Мы пойдем по их следам и, если они по-прежнему в этих водах, рано или поздно их найдем.
Капитану де Луне даже в голову не могло прийти, что в эту минуту «Чудо» находилось всего в двухстах милях от его корабля, и если бы они вместо того, чтобы лениво тащиться, прибавили бы ходу, чуть изменив курс на несколько градусов к западу, то уже на рассвете четвертого дня впередсмотрящий не замедлил бы возвестить: «Корабль на горизонте!».
А впрочем, донья Мариана тоже не подозревала, что враг совсем близко, поскольку все ее мысли были поглощены тем, сможет ли любимый Сьенфуэгос разгадать смысл ее многочисленных сообщений, оставленных на скалах на всем побережье Твердой Земли, от полуострова Гуахира до залива Ураба.
— Если мы его не найдем, — обещала она своим людям, — если нас снова постигнет неудача, то через три месяца мы вернемся на Эспаньолу. Там мы высадим тех, кто захочет остаться, а я отправлюсь в Лиссабон, где продам корабль и навсегда вернусь в Баварию.
Мало кто на корабле сомневался, что именно таким и будет финал этой странной авантюры, но все были уверены, что больше нигде не получат лучшего обращения, и со временем стали уважать и любить свою храбрую хозяйку. Жалела команда лишь об одном: что поиски не продлятся еще год, включая новую продолжительную стоянку на прекрасных пляжах Ямайки.
Трое моряков и три шлюхи решили последовать примеру Сораиды и Хуана де Боласа и создать новые семьи, поселившись неподалеку от их хижины, а две оставшиеся потаскушки должны были в ближайшее время вернуться в Санто-Доминго, торжественно поклявшись никому не рассказывать, где и с кем они так долго «отдыхали», поскольку чем меньше будет об этом знать бывший муж их благодетельницы-немки, тем лучше.
С того дня, как она узнала о том, что Леон де Луна снова оказался по эту сторону океана, да к тому же, по всей видимости, превратился во влиятельного человека в свите недавно назначенного губернатора, донья Мариана пришла к выводу, что ее пребывание в Индиях подошло к концу — пускай Колумбы и назначили цену за ее голову, но гораздо хуже быть преследуемой человеком, от которого не стоит ждать пощады.
— Как жаль покидать эту землю, — призналась она дону Луису во время одной из прогулок по золотым пляжам Ямайки. — А еще печальнее увозить отсюда Гаитике. Но что делать: у меня здесь слишком много врагов, хотя я вовсе не хотела ни с кем ссориться.
— А как же Сьенфуэгос?
— Мне следует о нем забыть... — улыбнулась она. — Вы знаете, как его имя произносится по-немецки?
Бывший королевский толмач слегка задумался.
— Думаю, Хундертфёйер, — ответил он.
— Сложновато, вам не кажется? Всю жизнь грезить о человеке по имени Хундертфёйер — совершенно непрактично. Мне стоит найти Ганса.
— Или Луиса... — осмелился предложить он. — Хотя я говорил не об этом, а лишь о том, что произойдет, если мы его найдем. Вы представляете его в Баварии?
— Козопаса Хундертфёйера? Нет, не представляю. Я не могу представить его ни в Баварии, ни в каком-либо другом месте, кроме гор Гомеры. Но если произойдет невероятное, и мы его найдем, то лишь он будет решать, где хочет жить, — она сделала многозначительную паузу. — И с кем.
— С кем?
— Я вас умоляю! — воскликнула она. — Или вы думаете, что, если я была верна ему на протяжении стольких лет, это дает мне право превращать его в своего раба на всю оставшуюся жизнь? Вы считаете, что можно силой заставить любить? — Она решительно покачала головой. — Быть может, он полюбил другую. В таком случае, я сделаю все, чтобы тоже его разлюбить. Я в ответе лишь за свои чувства, а никак не за его.
— Он будет просто глупцом, если не поцелует следы ваших ног.
— Он всегда был немножко сумасшедшим. И потом, он же дикарь!
— Кстати, это еще одно обстоятельство, которое меня весьма тревожит, — серьезно заметил дон Луис. — Кем может стать человек, проживший столько лет среди дикарей? Если хочешь выжить среди зверей, придется и самому превратиться в зверя.
— Главное, чтобы он смог выжить, а зверем он никогда не станет, — подчеркнула немка. — Нежность нельзя утратить даже в сельве, — она окинула его долгим взглядом. — Он всегда был нежным, а я знаю множество настоящих зверей, что родились и выросли во дворцах.
Хотя донья Мариана и не хотела этого признавать перед лицом своего друга, ее весьма тревожило, в какой степени на нежного юношу, с которым она познакомилась в идиллических лесах Гомеры, повлияли ужасные превратности его судьбы. Она долгие часы воображала, каким стал этот незнакомый Сьенфуэгос, скитающийся в обществе негритянки по далеким землям.
Она погрузилась в глубокую депрессию, желая вновь обрести давнюю мечту, ради которой готова была тысячу раз без раздумий выбросить за борт чудесную жизнь, лишь бы превратить грезы в реальность.
Красивая, умная и образованная Ингрид Грасс имела возможность выбирать из тысяч мужчин, и ее избранником стал богатый и видный испанский кабальеро, который обожал ее и сделал королевой далекого острова с мягким климатом и экзотическими пейзажами. Всё было в ее руках, всё принадлежало ей, кроме одного — того, чем не владеет ни один человек: собственных чувств.
