– Да-да, конечно. – Тоути почувствовал, что ладони его вспотели. – Во время сенокоса я посещал ее нерегулярно, будучи, как вы понимаете, занят сенокосом в Брейдабоулстадуре.
– Каким образом ты готовился к беседам с осужденной?
– Я… я покривил бы душой, сказав, что поначалу долг спасения души осужденной не показался мне чрезмерно тяжким бременем.
– Чего-то подобного и я опасался, – мрачно заметил Блёндаль. И сделал пометку на лежавшем перед ним листе бумаги.
– Я думал, что осужденная может очистить свою душу от грехов только через молитвы и увещевания, – продолжал Тоути. – Я провел несколько дней, перебирая стихи, псалмы и прочие источники, которые, по моей мысли, привели бы ее к стопам Господа.
– И что же ты выбрал?
– Выдержки из Нового Завета.
– Из каких глав?
– Э-э… Тоути пугала стремительность, с которой сыпались вопросы сислуманна. – Евангелие от Иоанна. Послание к коринфянам, – запинаясь, выдавил он.
Блёндаль искоса глянул на Тоути и продолжал писать.
– Я пытался беседовать с ней о важности молитвы. Она попросила меня уйти.
Блёндаль усмехнулся.
– Меня это не удивляет. Во время суда у меня сложилось впечатление, что она – закоренелая безбожница.
– Нет, что вы! Она, судя по всему, весьма начитана в христианской литературе.
– То же самое, я уверен, можно сказать и о Сатане, – заметил Блёндаль. – Преподобный Йоуханн усадил Фридрика Сигюрдссона читать «Страстны́е псалмы»[12]. А также «Откровение Иоанна Богослова». Куда более полезное чтение.
– Возможно. Как бы то ни было… – Тоути выпрямился в кресле. – Мне стало очевидно, что осужденной для того, чтобы подготовиться к смерти и приобщиться к слову Господню, необходимы иные средства, нежели церковные назидания.
Блёндаль нахмурился.
– И каким же способом ты, преподобный, приобщал осужденную к Господу?
Тоути откашлялся и осторожно положил перо на стол перед собой.
– Боюсь, вы сочтете его не вполне каноничным.
– Так поделись же со мной, и мы оба узнаем, насколько обоснованны твои опасения.
Тоути помолчал.
– Господин сислуманн, – наконец сказал он, – я пришел к убеждению, что путь к душе Агнес Магнусдоттир откроет не суровый глас священнослужителя, грозящий неизбежной плахой, но мягкий и вопрошающий голос друга.
Блёндаль уставился на него во все глаза.
– Мягкий голос друга, – повторил он. – Надеюсь, я ошибся, сочтя, что ты говоришь всерьез.
Тоути залился краской.
– Нет, господин сислуманн, боюсь, что не ошиблись. Все попытки повлиять на осужденную проповедями производили противоположное действие. Поэтому я… побуждаю ее рассказывать о своем прошлом. Вместо того чтобы обращаться к ней, я позволяю ей говорить самой. Я предоставляю ей последнего слушателя, который внемлет ее горестному повествованию о прожитой жизни.
– Ты молишься вместе с ней?
– Я молюсь за нее.
– А она молится за себя?
– Я полагаю немыслимым, господин сислуманн, чтобы она, оставаясь наедине с собой, не молилась. В конце концов, она обречена на смерть.
– Обречена, – повторил Блёндаль. – Нет, преподобный, она приговорена к смерти и всецело заслужила этот приговор.
В дверь постучали.
– А, – сказал Блёндаль, поднимая взгляд. – Это ты, Сэунн. Входи.
Молодая испуганного вида служанка вошла в кабинет, неся перед собой поднос.
– Поставь на стол, будь любезна, – сказал Блёндаль, внимательно следя за тем, как служанка расставляет перед ним кофе, сыр, масло, копченое мясо и плоский хлеб. – Ешьте, если голодны, – предложил он и сам сразу принялся перекладывать на свою тарелку ломти баранины.
– Благодарю, я сыт, – сказал Тоути. Он наблюдал за тем, как сислуманн сунул в рот солидный кусок хлеба с сыром. Блёндаль неспешно разжевал порцию, проглотил и достал носовой платок, чтобы вытереть пальцы.
– Младший проповедник Торвардур, – сказал он, – тебе простительно помышлять, будто дружеское отношение может направить эту убийцу на путь истины и раскаяния. Ты юн и неопытен. Отчасти здесь и моя вина.
С этими словами сислуманн медленно подался вперед и утвердил локти на столе.
– Позволь, я буду с тобой прям. В марте прошлого года Агнес Магнусдоттир спрятала Фридрика Сигюрдссона в коровнике хутора Идлугастадир. Натан Кетильссон вернулся с хутора Гейтаскард вместе с тамошним работником Пьетуром Йоунссоном…
– Прошу прощения, господин сислуманн, но мне думается, я уже знаю, о чем вы намереваетесь…
– А мне думается, что всего ты не знаешь, – перебил Блёндаль. – Натан вернулся домой после визита в Гейтаскард, где он пользовал Ворма Бека, местного старосту. Бек был серьезно болен. Натан отправился в Идлугастадир, чтобы справиться со своими книгами и – насколько я понимаю – прихватить еще кое-какие снадобья, а Пьетур вызвался его сопровождать. А час, преподобный, был уже поздний. Они решили заночевать в доме Натана, а поутру вернуться к больному.
Тем вечером Фридрик Сигюрдссон тайно явился на хутор из Катадалюра, и Агнес укрыла его в коровнике. Всю зиму они замышляли убить Натана и завладеть его деньгами – и именно так поступили. Агнес дождалась, когда мужчины заснут, и позвала Фридрика. Это было хладнокровное нападение на двоих беззащитных людей.
Блёндаль помолчал, наблюдая, какое впечатление его слова произвели на Тоути.
– Фридрик признался в убийстве, преподобный. Признался, что принес в бадстову молоток и только что наточенный нож из кухни и убил вначале Пьетура, проломив ему голову одним ударом молотка. Считал ли он, что перед ним Натан, либо хотел избавиться от свидетеля – не знаю. Однако затем он, вне всяких сомнений, попытался убить Натана. В своем признании Фридрик сообщил, что поднял молоток и нанес удар Натану по голове, но промахнулся. Он сказал, что услышал хруст костей, и, преподобный, обследование останков показало, что у Натана действительно была сломана рука.
Фридрик поведал мне, что Натан после этого проснулся и решил, по всей видимости, помрачась умом от боли, что он в Гейтаскарде и что перед ним его друг Ворм.
Вот слова Фридрика: «Натан увидел в комнате меня и Агнес и стал умолять нас остановиться, но мы продолжали, пока он не испустил дух». Обратите внимание, преподобный, – «меня и Агнес». Фридрик сказал, что Натан был убит ножом.
– Значит, Агнес их не убивала.
– Но она была в комнате, преподобный, и это – неоспоримый факт.
– Однако не она наносила удары.
Блёндаль откинулся на спинку кресла, соединил кончики пальцев. И улыбнулся.
– Преподобный, когда Фридрик признался в убийстве, он не проявил ни малейшего раскаяния. Он полагал, что исполняет волю Господа. Он считал, что это расплата за дурные дела Натана, и заявлял, что оба убийства – дело его рук. Мое мнение таково, что на самом деле это было не совсем так.
– Вы думаете, что Агнес убила Натана.
– У нее были на то причины, преподобный. Причем куда более веские, чем у Фридрика. – Блёндаль принялся возить пальцем по крошкам, оставшимся на тарелке. – Я верю, что Фридрик убил Пьетура. Этот человек был убит одним ударом, а молоток – довольно тяжелое орудие для женской руки.
По словам Фридрика, Натан проснулся и понял, что с ним собираются сделать. Я уверен, преподобный, что именно тогда Фридрик потерял присутствие духа. Как же легко забыть, что Фридрику в ту роковую ночь было всего семнадцать! Совсем юнец. Головорез, безусловно – уже установлено, что между ним и Натаном существовала своего рода вражда. Но задумайся, преподобный… – Блёндаль подался ближе. – Задумайся, каково это – убивать человека ради его денег. Представь – что, если он молит тебя о пощаде? Обещает заплатить любой выкуп, ни слова не сообщать властям, только бы ты оставил его в живых?
В горле у Тоути пересохло.
– Я не могу представить подобного.
– А я – обязан смочь, – сказал Блёндаль. – И смог. По моему разумению, Фридрик, увидев, что Натан проснулся, услышав, как он молит о пощаде, потерял самообладание и дрогнул. Он хотел денег, а они в тот момент ему, безусловно, были предложены. – Блёндаль понизил голос. – По моему разумению, Агнес схватила нож и убила Натана.
