— Тристан, ты не мог бы отвезти Эмили домой, пожалуйста? — просит Стефан.

В его голосе явно слышится страдание.

— Да.

Я оставляю Стефана оплакивать своего сына. Как бы я не ненавидел его за то, что он причинил боль моей маме, я не монстр, чтобы получать удовольствие, наблюдая, как его мир рушится.

*****

Я смотрю, как ее губы изгибаются в улыбке, когда она засыпает на диване. Дом вокруг нас погружен в темноту, за исключением включенного телевизора. Вопреки испытываемой мной необходимости рассказать ей о своих чувствах, я оставляю все как есть.

Я оставляю ей на память книгу стихов Лорда Байрона, подсунув её ей под руку. Это единственная вещь из библиотеки Стефана, которую я хранил все эти годы. Мысль о том, что я оставляю книгу, чтобы она ее читала, успокаивает больше, чем все удовольствие, которое я получу от повторного прочтения. Эмили мгновенно открывает глаза, когда я касаюсь ее, а затем быстро закрывает их снова. Я наклоняюсь, захватив ее губы в невинном поцелуе. Память о нем останется со мной навсегда.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

ТРИСТАН

ЧЕТЫРЕ ГОДА СПУСТЯ...

ДВА ЧАСА НОЧИ.

Громкий звонок моего мобильного телефона насильно вырывает меня из моего сна. Звук разносится по моей художественной студии с такой настойчивостью, что может и мертвого поднять. Я моргаю, глядя на прикроватную тумбочку, пытаясь нашарить рукой свой телефон. Кто, мать твою, звонит мне в такой час? Несмотря на льющийся свет огней города, окружающих мою студию снаружи, внутри помещение остается в полной темноте.

Я нахожу свой телефон почти на краю тумбочки. Меня разъедает любопытство, когда я провожу пальцем по экрану и ввожу пароль. Не так много людей знают мой личный номер. Большинство моих клиентов связываются со мной по электронной почте. К своему удивлению, помимо пропущенного звонка от скрытого номера, у меня имеется уведомление о голосовом сообщении. Я прикладываю телефон к уху и воспроизвожу запись. В динамике звучит знакомый голос.

Николас Стонхейвен.

— Привет, я знаю, что ты возможно занят или спишь, но я надеялся, что ты приедешь и выпьешь со мной. Мне очень нужно поговорить с тобой, дружище. Ладно, позвони мне.

Мой взгляд задерживается на телефоне, пока я прокручиваю контакты. До недавнего времени держаться на расстоянии от семьи Стонхейвенов было удивительно легко благодаря четырем годам учебы в школе, а потом работая над своими картинами. Я никогда не уходил с головой во что-либо так, как ушел в свои картины после разрушительного "эффекта домино", последовавшего со смертью моей матери. Мне потребовалась вся моя сила, чтобы не искать Эмили, когда я узнал, что ее мать продала подробности смерти Алекса желтой прессе. Мне никогда не нравилась Эвелин, но я не думал, что она так низко падет ради денег.

Я думал, что со временем и на расстоянии я смогу забыть о своих чувствах к Николасу и Эмили, но правда такова, что я не забыл. Злость на Стефана не исчезла, и я не уверен, что она вообще когда-нибудь пропадет, но я отказываюсь ненавидеть Эмили и Николаса. Я не сделаю их пешками. Гнев, который я носил в себе со дня смерти мамы, уже достаточно выветрился.

Я еще раз прослушиваю сообщение Николаса, и волна вины накатывает на меня при звуке отчаяния в его голосе. Мне просто стоит удалить это сообщение и притвориться, что я никогда не слышал его. Если он позже спросит меня об этом, я просто скажу ему, что ничего не получал. Последние четыре года мы поддерживали связь, но я держал его на расстоянии вытянутой руки.

Текстовое сообщение мигает в верхней части моего телефона зеленым значком.

Ник: Почему ты не перезвонил мне, мудак?

Я улыбаюсь. Он действительно знает, как польстить кому-то. Как только я разблокировал экран, приходит еще одно сообщение.

Ник: Я просто буду продолжать слать тебе СМСки, пока ты не приедешь со мной выпить.

Вот же настырный придурок. Я уверен, что это стоит рассматривать, как отрицательную черту, но Николасу каким-то образом удается очаровывать этим женщин. Я набираю сообщение.

Я: Я тоже рад тебя слышать, Ник. Выпьем завтра?

Ник: Слишком поздно. Я уже начал без тебя.

Я: Ты напился?

Ник: Бббббл*дь да.

Я: Пожалуйста, только не говори, что ты за рулем.

Ник: Служащие отеля отобрали у меня ключи. Забери меня.

Я: Ты нисколько не изменился, дружище.

Ник: Мы так давно не тусовались. Черт. Здесь папарацци.

Я смотрю на сообщение, и в памяти всплывают предсмертные слова моей матери.

"Они погубят все хорошее в тебе. Не позволяй им этого".

Вопреки здравому смыслу я отвечаю Николасу.

Я: Название отеля?

Николас: Сомерсет.

Я: Оставайся на месте. Я еду за тобой.

*****

Я подъезжаю к парковочному карману перед прославленным отелем Сомерсет. Это здание сложно не заметить, особенно, когда оно почти все отделано золотом. Завернув за угол, я замечаю Николаса, горячо спорящего с кучкой папарацци. Это не к добру. Прежде чем я успеваю передать парковщику свои ключи, Николас с размаху бьет фотографа, стоящего перед ним. ЧЕРТ. Парковщик ахает, когда я торможу, бросаю ему ключи и выскакиваю из машины.

Я проталкиваюсь через других постояльцев отеля как раз вовремя, чтобы остановить Николаса от причинения еще большего ущерба. Ему требуется несколько секунд, чтобы понять, что это я не даю ему выбить всю дурь из фотографа, лежащего перед ним. Удивление на его лице быстро сменяется облегчением. Он сильнее сжимает мою руку и наклоняется, чтобы быстро обнять меня, когда вспышки фотоаппаратов сверкают вокруг нас. Даже если Ник не говорит этого, я знаю, что он не был уверен, появлюсь ли я сегодня ночью. Я морщусь от запаха виски, которым провоняла его одежда, когда он пропитывает меня.

Папарацци, которого Николас ударил, медленно встает и осторожно отходит от нас. Он потирает свое лицо, а кожа под его глазом начинает опухать. От ярости его лицо покрывается красными пятнами.

— Ты должен мне чертову камеру! — говорит он, плюнув прямо перед нами.

Николас поворачивается к нему с хмурым видом.

— Размечтался, придурок. Я не собираюсь платить за дерьмо.

— Ник, пойдем.

— Да, иди домой, богатенький сынок. Не могу дождаться, когда продам твои фотки US Weekly. Могу поспорить, я выручу за них кругленькую сумму.

От вида чистого удовлетворения на лице папарацци меня охватывает ярость. Что за мудак. Я думаю, мне не стоит удивляться, что семья Стонхейвен по-прежнему остается основной мишенью для прессы. После смерти их брата Алекса, папарацци стали более агрессивными. Не было ни одного представителя прессы, который не желал бы опубликовать сенсационную историю о смерти наследника многомиллиардной издательской компании. Я не могу сосчитать количество статей на эту тему, которые я прочел. Мне хотелось сжечь каждый газетный киоск, который продавал эти газеты.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

ЭМИЛИ

ИТАК, КУДА мы опять направляемся?

Мой сосед по комнате, Оги, раздраженно смотрит на меня. Он в бешенстве, потому что мы опоздали на вечеринку в общагу Нью-Йоркского университета и катаемся по Манхэттену, пытаясь найти моего пьяного братца.

— Мы ищем отель Сомерсет.

— Я говорил, что собираюсь прибить Николаса?

— Займи очередь. — смеюсь я. — Я уверена, что мой отец сделает это раньше тебя.

Оги закатывает глаза, доставая сигарету из кармана его футболки. Он прикуривает и открывает окно прежде, чем клуб дыма достигнет моего лица.