– Насчет живописи?

– Что эффекты любишь, что ершистый, – это я знал… Но чтобы еще и лесть любил… У меня сегодня день открытий в тебе, Казаченко! Запомни, я – предпенсионер, а значит, – либерал… С другими так не остри… Обрежешься! Усвоил? Теперь – ступай!

Когда Олег отпирал дверь собственного кабинета, у него в ушах продолжали звучать слова шефа: «Я – предпенсионер, а значит, – либерал».

«Плохо, если старик уйдет. Да и старик ли? Что-то рано он засобирался. Может, наверху не жалуют и хода не дают? Быть того не может! Он же в фаворе у самого председателя значится! Значит, что-то другое… Но что?! А голова у шефа светлая, слов нет! Умница! Чего стоит, один лишь способ взять на крючок Пророка! До этого ведь еще никто не додумался!»

Вечером была получена санкция руководства Комитета на проведение операции «Пророк» и использование в ней капитана милиции Аношина Ганнибала Ганнибаловича.

Еще через два дня Арап был поселен на загородной конспиративной квартире по Успенскому шоссе. Согласно предложенной Казаченко легенде, руководством ГУВД Москвы до матери и сослуживцев была доведена информация, что Аношин срочно помещен в инфекционное отделение эмвэдэшного госпиталя по поводу вирусного гепатита. Диагноз и местонахождение больного исключали возможность навещать его.

Обучением Арапа на «курсах бойцов невидимого фронта» занимались бывшие нелегалы советской разведки, проработавшие много лет в африканских странах проамериканской ориентации.

Контроль за продвижением курсанта через «тернии к звездам» генерал возложил на Казаченко, который каждую пятницу приезжал на загородную явку, где в течение 2–3 часов общался с обучаемым, чтобы последний мог расслабиться и излить душу в присутствии знакомого человека.

Через месяц интенсивных занятий, во время их очередного свидания, Арап, заговорщицки подмигнув и придвинувшись к Олегу, сказал:

– Олег Юрьевич, между нами, шпионами, говоря, я в недоумении…

Казаченко насторожился. Чего стоила одна форма обращения! Если бы не обезоруживающая улыбка адепта, Олег решил бы, что Аношин перезанимался. Мало ли, – нервное истощение. Работать-то, кроме воскресений, капитану приходилось по 14–16 часов ежесуточно. Да еще в отрыве от привычной обстановки, матери и друзей. Английский язык, аутотренинг, проработка легенды прикрытия, занятия по практической психологии, инструктаж о светских манерах и т. д. и т. п.

– Говори! – невозмутимо бросил Казаченко.

– Да вы наверняка в курсе, – улыбаясь и не сводя глаз с собеседника, нараспев произнес капитан.

– Нет! – отрезал Олег.

– Видите ли, Олег Юрьевич, со следующей недели в мою учебную программу вводится еще один предмет.

Арап по-прежнему протяжно смотрел на подполковника.

«Черт побери, – мысленно выругался Казаченко, – зерна упали в благодатную почву. Ученик в достаточной мере овладел механизмом выведывания: ничего конкретного не спрашивая, недомолвками подвигает меня к раскрытию моих же собственных карт, провоцирует на непроизвольное речевое высказывание. То есть, меня пытается превратить в полигон только что приобретенного им оружия. Ловок, стервец!»

Оба молча смотрели друг на друга. В глазах Арапа Казаченко читал немой вопрос: «Ну как, удался мой психологический этюд?»

– Знаешь, Пал Палыч, похвально, что ты блестяще демонстрируешь усвоенные навыки психологического манипулирования собеседником. Не обижайся, но я ведь давно это уже проглотил и успел переварить, а переваренное, оно вошло в мою кровь и плоть. Ты же – только начал откусывать…

– Нет-нет, погоди! – Олег поднял руку, заметив, что Аношин намерен возразить. – Еще раз прошу: не обижайся. Просто знай, что я здесь еще и для того, чтобы тебе не быть всё время другим, чтобы ты мог побыть самим собой. Умей переключаться, выпускать пар из котла, выходить из роли в присутствии своих, иначе от постоянного напряжения получишь нервный срыв. Хотя, с другой стороны, оттачивать тот клинок, который ты мне сейчас продемонстрировал, вернее, не давать ему тупиться, – надо! Пусть непричастные, сидя перед экраном, восхищаются умением разведчика жить двойной жизнью. Они ведь не знают, что привычка к раздвоению оказывает разрушающее воздействие на человеческую душу, убивая в нем самом некоторые качества, которые являются необходимыми для нравственного здоровья человека.

Знаешь, японские регулировщики на особо загазованных улицах Токио каждые двадцать минут меняют друг друга. Сменившийся сразу же припадает к кислородной маске и двадцать минут от нее не отрывается. Так и у разведчиков: с чужими играешь роль, то есть дышишь угарным газом, – со своими же, став самим собой, – насыщаешь кровь кислородом. По-другому – хана! Сам себя перехитришь… Всё! Теперь говори ты – я слушаю.

– На следующей неделе, – Аношин вновь заулыбался, – мне предстоит пройти краткий курс истории КПСС и марксистско-ленинской подготовки. Лекции будет читать генерал Уткин. Возможно, будут семинары. Он сообщит дополнительно. Я, конечно, судить не берусь… Может, в вашей системе так принято. Но всего лишь месяц назад я получил диплом об окончании факультета партийного строительства в московском Университете марксизма-ленинизма. Так ли нужно через месяц начинать всё заново? Если предстоят семинары, то мне не помешали бы мои конспекты, которые у меня в сейфе на работе… Но как объяснить моим сослуживцам, что мне вдруг для лечения гепатита понадобились теоретические труды классиков марксизма-ленинизма? Разумеется, если кто-то возьмется мне их передать в больницу… В противном случае, мне придется всё, что скажет Уткин, конспектировать, готовясь к семинару…

Олег не верил своим ушам. Всё, что угодно, даже обучение искусству икебаны, даже изучение римского права, но история КПСС?! Маразм крепчает. Похоже, кто-то в руководстве Комитета решил, что коммунизм – это советская власть плюс идиотизация всей страны.

А почему бы не прочитать «Краткий курс ВКП(б)» в детском саду, психбольнице?

…Казаченко наслышан был о генерале Уткине. Долгое время тот был секретарем парткома КГБ СССР. Величина! А лет пять назад, уйдя в запас, начал объезжать союзные веси с лекциями о развитом социализме. Не хватало, видно, генеральской пенсии! Ну не сводил старик концы с концами, и всё тут! А так – 12 рублей за лекцию, плюс оплаченные гостиница и проезд в оба конца, плюс суточные, плюс машина с водителем, опять же при деле, на виду!

Как сказал бы генерал Козлов, Олегу был нанесен удар «ниже пейджера». Он внутренне посуровел. Наконец, мысленно одернув себя, пристально посмотрел на Аношина. Во взгляде можно было прочесть:

«Не дрейфь, мой смуглый губошлеп! Козлов, твой ангел-хранитель, в обиду уткиным тебя не даст». Вслух же произнес совсем другое:

– Ну, во-первых, не «в вашей системе», а уже в нашей… А во-вторых… Ничего не конспектировать… Перевяжешь руку… Порезался… На кухне!

Зная обыкновение шефа работать по субботам – не отвлекают звонки, доклады, не вызывает руководство, – Казаченко утром следующего после общения с Арапом дня вошел в приемную генерала. Переступив порог кабинета, застал Козлова над ворохом бумаг.

Генерал оценивающе взглянул на подчиненного. Неожиданное появление без вызова и предварительного согласования по телефону свидетельствовало о необходимости безотлагательного принятия им, начальником, какого-то серьезного решения. Второстепенные по значимости и обстоятельствам решения подчиненные Козлова умели принимать сами. Поэтому генерал, после взаимных приветствий, лишь кивнул головой на стул.

Не дослушав до конца доклад Казаченко о нелепости введения в курс обучения Арапа дополнительной спецдисциплины, генерал поднял руку.

– Я в курсе. Лекции и семинары по «Краткому курсу ВКП(б) – КПСС» я отменил. Арапу будет рекомендовано ознакомиться со сборником речей Генерального секретаря…

Козлов явно был не в духе. В таком случае вопросы ему лучше было не задавать. И всё же…