- Да, миледи.

- Вы знаете содержание?

- Нет, он очень осторожен.

- Уверена. Но он спит как убитый.

Грип вдруг словно стал ниже ростом. - Мы потеряли лошадь на реке. Чуть не утонули оба. Миледи, он еще не знает, но письмо в оловянной трубке не прочесть. Чернила смылись и растеклись, ничего не сделать. Но печать на пергаменте уцелела и она, вполне очевидно, из вашего имения.

- Сакуль, полагаю, - задумчиво сказала Хиш Тулла. - Он Корлас по крови?

- Так мы поняли, миледи.

- И предназначен Цитадели?

- Для попечения Детей Ночи, миледи.

- Дети, - сказала Хиш, - успели повзрослеть.

Грип промолчал.

Они лишь мимолетно встречались взглядами, но Хиш уловила в глазах Грипа что-то странное - краткие вспышки, едва заметные намеки на... что?

- Миледи, мальчик настаивал, чтобы мы первым делом нашли вас.

- Я так и поняла.

- Хотя я охотнее пошел бы к своему господину.

- Но не пошли.

- Он из знати, миледи. Моя обязанность - охранять его в пути. Он смелый, этот малыш, не жаловался на перенесенные тяготы. Но оплакивал умирающих коней.

Она метнула ему очередной испытующий взгляд и улыбнулась. - Как и сын Нимандера много лет тому назад. Ваш конь, помните? Сломал переднюю ногу, верно?

- Тому мальчишке не следовало посылать коня в столь резкий скачок, миледи.

- Ценой оказалась жизнь скакуна.

Грип отвел глаза, пожал плечами. - Его имя Орфанталь.

- Неприятное имя, - заметила она. И нахмурилась, вновь замечая странное выражение лица Грипа. - Вы хотите что-то сказать?

- Миледи?

- Я никогда не гневалась на вас. К чему стеснение? Говорите прямо.

Он опустил глаза. - Простите, миледи, но... Я рад снова вас видеть.

У нее сдавило горло. Хиш чуть не протянула руки, чтобы показать: его чувство ей вовсе не противно, она испытывает то же самое... Однако что-то ей помешало. Вместо этого она сказала: - Нога, похоже, готова под вами подломиться. Я настаиваю на вызове лекаря.

- Уже заживает, миледи.

- Упрямый старикан.

- Времени мало, если мы действительно хотим их застать.

- Разве вы не видите, что я готова? Ладно, давайте донесем неприятные новости вашему господину и как можно смелее выдержим ярость Андариста по поводу нашего военного вторжения. Тем временем мальчик отдохнет здесь.

Грип кивнул. - Полагаю, это было невезение, не попытка убийства. Мальчик мало что значит для кого бы то ни было.

- Кроме бродившей по дорогам смерти. Нежеланное дитя как символ нежеланного раздора в государстве. Лучше бы придумать ему иное имя. Идемте, пора ехать к вратам Цитадели.

Галар Барес ослеп, но ощущал присутствие Хенаральда рядом. Темнота в Палате Ночи была жгуче-холодной и странно густой, почти удушающей. Он пялился, ничего не видя, и слышал тяжкие вздохи владыки Хастов.

А через миг прозвучал женский голос, так близко, что Галар Барес ожидал ощутить ее дыхание на щеке. - Возлюбленный Первенец, к чему мое благословение?

Аномандер ответил, хотя Галар не сумел понять, откуда доносится голос: - Мать, если мы лишь твои дети, то потребности наши просты.

- Но удовлетворить их непросто, - возразила она.

- Неужели ясность не добродетель?

- Будешь говорить о добродетели, Первенец? Пол под твоими ногами вполне прочен, можешь ему доверять.

- Пока не поскользнусь, Мать.

- Думаешь, этот клинок уменьшит сомнения? Или тебе поможет мое благословение?

- Едва клинок скользнет в ножны, Мать, я получу двойное благо.

Мать Тьма замолчала на миг, потом сказала: - Владыка Хаст, что вы думаете о добродетелях?

- Я знаю многие, - отвечал Хенаральд, - но, боюсь, мысли мои незначительнее псов, что кусают коней за ноги, получая в ответ лишь удары копытами.

- Но ваши псы-мысли... быстры и увертливы?

Хенаральд крякнул, но Галар не смог понять, было ли это знаком одобрения. - Мать Тьма, могу ли я предположить здесь, что лучшие добродетели - те, что расцветают незримо?

- Мой Первый Сын, увы, ходит не по садам. По твердому камню.

- Но все ждут стука его сапог, Мать Тьма.

- Именно.

Аномандер раздраженно зашипел. - Если ты нашла новые силы, Мать, я желаю знать. Покажи или хотя бы намекни. Это твое правление, и как пустота жаждет заполниться, так все мы ожидаем исполнения веры.

- Могу лишь отступить под твоим напором, Первенец. Чем лучше понимаю дар Темноты, тем сильнее осознаю необходимость ограничения. Риск, думаю я сегодня, в сковывании того, чего нельзя сковать, в привязке к месту того, чему должно блуждать. Да, мера всякой цивилизации состоит в окончании скитаний; но при этом оканчивается и неизменность грядущего.

- Если ничто не меняется, Мать, надежда должна умереть.

- Владыка Хастов, вы назовете мир добродетелью?

Галар ощутил, как старик неловко зашевелился рядом. Наверное, меч в руках уже стал слишком тяжелым. - Мой мир - всегда мир утомления, Мать Тьма.

- Ответ старца, - сказала она без насмешки или презрения.

- Я стар, - сказал Хенаральд.

- Тогда нам нужно счесть утомление добродетелью?

- Ах, простите дерзость старику, Мать Тьма. Утомление - не добродетель. Утомление - неудача.

- Даже если она привела к миру?

- Вопрос для молодых, - сказал Хенаральд скрипуче.

- Однажды, старец Хенаральд, вы снова станете ребенком.

- Тогда и спросите снова, Мать Тьма. Когда придет время. И я дам простые ответы, коих вы так ждете, из простой жизни ребенка, в которой вопросы уплывают, а эхо требовательных голосов затихает вдали. Спросите дитя и, возможно, оно благословит вас во имя непонятного мира.

- Первый Сын, - сказала Мать Тьма, - война пришла в Куральд Галайн.

- Разреши поднять меч, Мать.

- Ради меня? Нет.

- Почему?

- Потому, дорогой сын, что я - награда. Что ты намерен защищать? Мою чистоту? Я сдала надоедливые границы. Добродетель? Эта лошадь ускакала, даже собаки не лают вслед. Святость? Я вела плотскую жизнь так недавно, что не успела забыть. И вообще готова признать, что не понимаю смысла святости. Где можно найти святое, если не в каждом из нас, и кто может найти святость в другом, если не находит в себе? Главный обман - смотреть наружу, искать где-то там и грезить о мире лучшем, нежели наш. Вечно в недоступной близости, чуть сильнее протяни руку и погладишь - и как мы тянемся, как мы жаждем! Я приз, Первенец. Тянись ко мне.

- Так ты не благословишь меч?

- Дорогой Аномандер, оружие благословляют при изготовлении. Оно ждет тебя в дрожащих ладонях лорда Хастов, для которого утомление - не мир и не добродетель. На редкость резвое дитя этот меч.

- Мать, - спросил Аномандер, - куда пропал Драконус?

- Он хочет преподнести мне дар.

- Похоже, ничего другого он не умеет.

- Я слышу недовольство, Первенец? Осторожнее. Драконус тебе не отец, так что не подобает делать его мишенью. Хотя в вас нет общей крови, но он мой и только мой. Как и ты.

- Ты заходишь слишком далеко, - проскрежетал Аномандер. - Я произношу твой титул, как велено, но ты мне не мать.

- Тогда смой темноту с кожи, Аномандер Пурейк.

Холодность тона заставила Галара Бареса задрожать. Хенаральд пыхтел рядом, словно от боли. Галар приблизился, ощутив контакт, принял меч из слабеющих рук лорда. И крякнул от неожиданности - казалось, не клинок он держит, а наковальню.

Хенаральд опустился на колени, непроизвольно содрогаясь.

Аномандер сказал: - Лишенная чистоты, забывшая о добродетели и не ведающая святого - какая же ты награда?

- Хочешь отыскать меня - смотри в себя.

- Может, этого достаточно для жрецов, Мать, когда ты глядишь, как извиваются перья над пергаментом, будто в насмешку над полетом твоих мыслей. Но я воин, ты нарекла меня своим защитником. Дай то, что можно защищать. Врагов перечислять не обязательно, я уже их отлично знаю. Не задавай стратегий, ибо это - мой сад, и он хорошо ухожен. Не касайся губами поднятого знамени, вся честь его - в воителях рядом, и только им я даю клятву. Дай мне причину биться, Мать, и причину умереть, если потребуется. Поведем войну за веру? Или будем сражаться во имя справедливости, против беззакония? Меч будет поражать демонов неравенства? Кампания спасет беззащитных или только их души? Мне сражаться за пищу на столе? За прочную крышу и теплую постель? За отсутствие страха в глазах детей? Называй себя наградой, если хочешь - но дай мне причину.