Мьюриель тогда удивленно посмотрела на него и решила выяснить, что он имел в виду, однако, отец попытался уйти от темы и отвечал уклончиво. Он хотел донести до нее только одно: чтобы она ни в коем случае не обращалась в полицию. Дочь это четко уяснила.

У Мьюриель в голове промелькнула сумасшедшая мысль о возможном самоубийстве отца, она представила тело, висящее на веревке, прикрепленной к балке у потолка, и бросилась наверх.

Как и все подобные места, огромный чердак в доме Джилманов был заполнен старыми коробками, чемоданами, развалившимися стульями, сломанной мебелью. Чувствовался запах некрашеного дерева. Поднимаясь на чердак старого дома человек всегда ощущает особую атмосферу спокойствия и уединенности. На нижних этажах бурлит жизнь, темп которой постоянно увеличивается с развитием цивилизации, однако, на чердаке, отделенном от остальной части дома и заполненном предметами давно ушедших дней, все тихо, никто никуда не торопится, пытаясь шагать в ногу с современностью. Время здесь, похоже, останавливается.

Атмосфера чердака успокоила Мьюриель. Она заглянула во все уголки, чтобы удостовериться, что там никого нет. Спускаясь по лестнице, она уже не рисовала в уме жуткие картины.

Внизу лестницы ее ждала сводная сестра, Гламис Барлоу, кипевшая от негодования.

Гламис предпочитала спать в чуть ли не абсолютно прозрачных одеждах, облегающих фигуру. Волосы цвета меда обрамляли горящие гневом голубые глаза.

– Что ты там бродишь среди ночи? – проворчала Гламис.

– Прости, Гламис, – извинилась Мьюриель. – Я... я искала...

– Что? – потребовала ответа Гламис, когда Мьюриель замолчала.

– Мне требовалось туда подняться. Я старалась двигаться тихо.

– Мне показалось, что там бесится табун лошадей, – сказала Гламис. Ты ходила прямо над моей комнатой.

– Извини.

Внезапно Гламис рассмеялась.

– Прости, Мьюриель. Я ужасно ворчлива так рано утром. Кофе готов?

Мьюриель кивнула.

– Я не чувствую себя человеком, пока не выпью кофе. Сейчас спущусь, и налью себе чашечку, а потом пойду дальше спать. Ты закончила свои дела на чердаке?

– Да, – кивнула Мьюриель. – Не беспокойся, Гламис. Если хочешь, я принесу тебе чашку сюда. Черный?

– Да.

– Прости, что я тебя разбудила, – еще раз извинилась Мьюриель. – Я готовила завтрак папе.

– На чердаке? – рассмеялась Гламис.

Мьюриель похлопала ее по плечу.

– Возвращайся в постель, Гламис. Я сейчас принесу кофе. Я не хотела будить тебя.

– Да все в порядке. Однако, у нас ночует Хартли Эллиотт, а ему нужно выспаться.

– Правда? – воскликнула Мьюриель.

– Да. Он в розовой комнате. Мы вернулись уже утром, да еще посидели немного на крыльце. Когда Хартли стал заводить машину, оказалось, что он забыл выключить зажигание, и сел аккумулятор. Так что я предложила ему остаться у нас ночевать.

– А твоя мать знает? – поинтересовалась Мьюриель.

– Конечно, нет, она спала. Ты что, предполагала, что я разбужу мать, чтобы сообщить ей, что я пригласила кого-то у нас переночевать? Мне двадцать лет, а если тебя беспокоят вопросы приличия... – Внезапно Гламис замолчала и в уголках ее рта появилась улыбка. – Я – просто свинья по утрам, не так ли? – усмехнулась она.

Мьюриель снова похлопала ее по плечу.

– Я принесу тебе кофе, Гламис. Иди в кровать, а то замерзнешь, ты ведь практически голая.

– Да? – переспросила Гламис, проводя руками по прозрачной одежде.

Она расхохоталась, а потом босыми ногами бесшумно пошла по покрытому ковром коридору.

Мьюриель спустилась на первый этаж, уверенная, что по какой-то причине ее отец мгновенно сорвался к себе в контору, не успев попрощаться. Возможно, вспомнил что-то, что забыл сделать. Не исключено, что на утро была назначена встреча, о которой он совершенно забыл.

Мьюриель пребывала в отличном расположении духа, наливая Гламис кофе из электрокофеварки. Она положила на тарелку тонкий кусок прожаренного хлеба. Гламис очень внимательно следила за фигурой и хотела иметь ее именно таких объемов, чтобы быть наиболее обольстительной. Вечером она иногда допускала пару лишних калорий, однако, ее завтрак всегда состоял только из черного кофе и тонкого, сухого гренка.

Гламис сидела в кровати, поджав колени.

– О, Мьюри! – воскликнула она. – Ты вспомнила даже о гренке!

Она с благодарностью посмотрела на сводную сестру.

– Проголодалась? – поинтересовалась Мьюриель.

– Ужасно, – призналась Гламис. – Я всегда просыпаюсь с волчьим аппетитом. Если бы я только позволила себе расслабиться, я бы, кажется, целую гору съела. – Она потянулась, затушила сигарету в пепельнице, протянула руку за кофе, подняла глаза на Мьюриель и заметила: – Не представляю, как тебе это удается.

– Что удается? – не поняла Мьюриель.

– Ты все делаешь, словно хорошо смазанная машина. Ты всегда спокойна, у тебя все получается, из тебя ключом бьет энергия. Я не в состоянии ногой пошевелить, пока не выпью кофе, а потом мне еще требуется где-то с полчаса, чтобы прийти в себя.

Гламис отломила кусочек хлебца, положила в рот и запила кофе.

Внезапно она отодвинула тарелку и чашку от кровати, улыбнулась Мьюриель и опустила голову на подушку.

– Спасибо, дорогая, – поблагодарила она. – Я еще пару часиков поваляюсь.

Мьюриель, тихо закрыв за собой дверь, вышла из комнаты и вернулась в столовую. Сегодня у повара был выходной, а горничная обычно приходила позднее, чтобы вымыть посуду и убрать дом.

Мьюриель снова почувствовала себя неуютно, взглянув на обеденный стол, яичницу с колбасой на тарелке и на газету на полу. То, что отец ушел, не попрощавшись, было ему не свойственно, потому что он всегда проявлял внимание к людям, даже в мелочах, и он точно знал, что Мьюриель находится в кухне...

И тут она заметила его портфель.

Отец ни при каких условиях не отправился бы к себе в контору без портфеля. Девушке было точно известно, что в нем лежат бумаги, над которыми отец трудился вчера вечером и сегодня первым делом собирался что-то по ним диктовать своей секретарше. За завтраком он даже на минутку вынимал картонную папку, в которой они хранились, чтобы уточнить какой-то вопрос, и сделал для себя пометку.