Во всяком случае, история молодого пана Нововейского, на наш взгляд, является апогеем развития темы, которая впервые звучит в первом романе Трилогии и с новой силой возникает в третьем — в рассказах пана Мушовецкого и ксендза Коминьского о ненависти и жестоких кровопролитиях, свидетелями и участниками которых они были.
На смену ужасам братоубийственной гражданской войны, по мнению рассказчиков (несомненно, и самого Сенкевича), должна прийти любовь к ближнему.
Идея эта, наряду с идеей мужества и патриотизма, уже более века подкупает читателей Трилогии как в Польше, так и далеко за её пределами. Уильям Фолкнер писал после прочтения «Пана Володыёвского»: «„Для укрепления сердец“. Это касается каждого из нас, кто зачастую пишет развлекательные вещи, кто старается бежать от себя и своей собственной муки»[13].
Думается, не будет ошибкой сказать, что именно Трилогия Сенкевича положила начало тому феноменальному международному восприятию польской литературы, о котором мы упомянули в начале своей работы.
«Сенкевич не помышлял отрекаться от дел отечества, чтобы такой ценой завоевать мир: он писал о Польше и для Польши, а мир сам пришёл слушать его среди наших полей и лесов, наших поражений и триумфов», — сказал о Трилогии писатель и историк культуры Ян Парандовский (1895—1978).
Правда, уже среди современников Сенкевича, как уже говорилось, были и такие, кто смотрел на его произведение иначе. Так, крупнейший философ и теоретик культуры своего времени Станислав Бжозовский (1871—1911) писал: «Недостаточно любить что-то, хотя бы и до безумия. Недостаточно видеть что-то во всей красе и в солнечном сиянии.
Недостаточно словом придавать очертания своей любви. Надо ещё спросить себя, что такое твоя любовь, какова ценность того, что я люблю, какова ценность той формы, которая наполняет меня любовью».
Сенкевич — гражданин, художник, автор Трилогии — любил свою страну и своих героев безоговорочно, беззаветно. Рефлексию, сомнения он предоставил таким литераторам, как Бжозовский, Прус, Ожешко. Вопросами же, предлагаемыми Бжозовским, мог бы задаваться герой следующего романа Сенкевича «Без догмата».
*
В 1887 году Сенкевич, заканчивая работу над Трилогией, мечтал о том, чтобы приняться за современный роман. Менее чем через два года контуры новой книги стали вырисовываться: «Те, кто надеется, что найдёт здесь новых Иеремий, Чарнецких и т.д., должны будут разочароваться хотя бы потому, что таких людей теперь нет, — писал автор. — Но те, кто любит размышлять над разными вещами, найдут поле для размышлений над человеческой душой. Одним словом, там будет душа: сложная, больная, но настоящая».
Да, современность резко отличалась от славного рыцарского прошлого. «Эпоха „fin de siecle“[14], — пишет А. Ладыка, — изобиловала упадочниками, индивидуалистами, отчужденными от общества, эгоцентриками, гедонистами, скептиками, пессимистами, впечатлительными неврастениками».
Адресуя своё новое произведение «исключительно людям интеллигентным», Сенкевич указывал: «Роман должен быть выразительным предостережением против того, к чему ведёт жизнь без догмата — скептический, рафинированный ум, лишённый простоты и не имеющий никакой точки опоры. Это, правда, не спасёт Плошовских, но обратит внимание на причины, в силу которых Плошовские появляются».
Таким образом, речь с самого начала шла об определённом типе, хорошо известном под названием «лишних людей» — особенно в русской литературе, от Онегина до арцыбашевского Санина.
В Польше появление такого человеческого типа тесно связано с крахом идеологии позитивистов. «Идеалы героизма давно уже растоптаны, — писал Вильгельм Фельдман, — новые не родились, а во мраке, в хаосе множатся типы блуждающих, ищущих, больных, сомневающихся, бездомных бездогматцев».
Герой романа Сенкевича Леон Плошовский — последний потомок знатного дворянского рода, тонкий знаток и ценитель искусства, богатый, абсолютно бездеятельный и бесконечно сомневающийся: в общественных моральных устоях и науке, в друзьях, в женщинах и в себе самом. Его дневник, составляющий содержание романа, — это цепь патологических вывертов интеллекта. Не зря А.П. Чехов, не питавший особой любви к книгам Сенкевича, назвав «Без догмата» «вещью умной и интересной», добавил: «но в ней... много кокетства и мало простоты».
Прожив все тридцать пять лет своей жизни за границей, Плошовский сравнивает себя с «деревом, вырванным из своей земли и плохо пересаженным на чужую», и этим напоминает схожие рассуждения тургеневского Лаврецкого. В отличие от своих русских «собратьев», Леон не задаётся какими-либо великими целями: «Моё самопознание, — признаётся он, — докучает мне, не давая сосредоточиться и всецело отдаться одному делу».
Но беда Плошовского гораздо серьёзнее. Он не в состоянии не только заняться чем-нибудь достойным, но даже испытывать простые и прекрасные человеческие чувства.
«Я не чувствую к Лауре Дэвис ни капли привязанности и нежности, только восхищение шедевром красоты и физического влечения... В минуты внутреннего разлада я искал в её объятиях не только успокоения, но и унижения, и теперь злюсь на неё за это». Или: «Моё отношение к Лауре — наилучшее доказательство, что чувство, основанное только на увлечении внешностью, недостойно даже называться любовью. Впрочем, Лаура — исключение».
Лаура Дэвис — светская львица и искательница любовных приключений. Увлёкшись ею, Леон теряет Анельку, которую любит и которую прочат ему в жёны, советуя «не профилософствовать» своё счастье. Девушка выходит замуж за беспринципного коммерсанта Кромицкого, и тогда Плошовский вдруг решает вернуть её себе, пусть и ценой нравственного падения. Но даже с ролью соблазнителя справиться не может. И дело не только в высокой моральной чистоте Анельки, которую не убеждают софистические доводы Леона («Всё можно доказать рассуждениями, но, когда поступаешь дурно, совесть всегда твердит: „Нехорошо, нехорошо“, и ничем её не убедишь», — возражает она). «Будь Анелька и сейчас незамужем, я стал бы без конца анализировать свои чувства, — до тех пор, пока кто-нибудь не отнял бы её у меня», — признаётся себе Плошовский. Тогда, как компромисс, ему приходит в голову возможность платонической любви, но тут он понимает, что «платоническая любовь — бессмыслица, как несветящее солнце», что он «во имя любви жертвует любовью». Плошовского раздражает верность Анельки законному супругу: «Законнейший союз мужчины и женщины становится постыдным, если он не основан на любви». Надо признать, не без оснований он убеждён, что, «покоряясь этой законности, она себя позорит, опошляет». Когда же становится известно, что Анелька ждёт от мужа ребёнка, Плошовский в пароксизме негодования уезжает за границу. Там он встречает талантливую пианистку Клару Хильст, которая давно любит его. В дни тяжёлой болезни Леона Клара, жертвуя своей репутацией, поселяется с ним в отеле и выхаживает его. Сознаваясь себе, что не питает к женщине ответного чувства, Плошовский из благодарности предлагает
Кларе стать его женой. К облегчению читателей, Клара, понимая природу этого предложения, отказывается от него. Возвратившись на родину, Леон застаёт Анельку смертельно больной. А после её скорой кончины сам сводит счёты с жизнью.
За пять лет до работы над романом Сенкевич пережил кончину любимой жены. Болезнь Анельки описана скороговоркой — возможно, автору было тяжело вдаваться в подробности недуга героини, но в то же время нужно было использовать этот мотив, чтобы объяснить мотивы самоубийства Плошовского. Впрочем, ему хватило бы их и без того. Ведь Леон сам назвал себя человеком «вывихнутым»; мы бы сказали даже, что из всех известных нам «лишних людей» он — самый лишний. И о своём изощрённом самокопании сам же сказал он как нельзя более точно: «Так анализировать — это всё равно, что ощипывать цветок. Только губишь этим красоту жизни, а значит, и счастье, т.е., единственное, ради чего стоит жить».
