Он не договорил; дверь медленно начала открываться, потихоньку, будто открывавший ее не совсем был уверен, что делает. Внутри у Леарзы что-то опустилось. Ему показалось на мгновение, что сейчас оттуда шагнет чудовищный монстр, и дети разбегутся с воплями ужаса, но вот наконец солнечный свет скользнул внутрь лаборатории, и через порог осторожно переступило новое существо, только начавшее жизнь.

Он был худенький, почти что хрупкий, невысокого роста, с тонкими музыкальными пальцами, а на его узком лице жили ясные светло-карие, на свету совсем золотые глаза. Дети замерли, глядя на него, а он посмотрел на них в ответ и вдруг смущенно как-то улыбнулся.

Коридор взорвался восхищенными криками, и детишки кинулись к нему, хватали его за руки и за пояс, едва не сшибли с ног. Слов в этих криках разобрать не было, но их переполняла чистая радость.

Они поздравляли его с тем, что он появился на свет, а он немножко растерялся и был счастлив такому приветствию.

— Многих из нас встречают дети, — негромко заметил Сет, не отрывая взгляда от потолка. — Дети больше всего на нас похожи.

— Я пришел в мир глубокой ночью, — буркнул Корвин, — у моего отца не сразу хватило толку правильно все подключить. И потом он потащил меня на крышу, чтобы я посмотрел на звезды.

— Моя мать сделала меня копией своего первого сына, — сказал Сет. — Чтоб ему провалиться за его лысые гены!..Он погиб, когда ему не исполнилось и сорока, и Лекс поначалу не хотел разрешать ей создавать меня, но она очень упорствовала, как все матери.

Леарза молчал. Новорожденный младший уже болтал с окружившими его детьми, счастливо улыбаясь им, и его речь действительно была очень похожа на детскую, еще недооформившаяся, с ограниченным словарным запасом. Вышедшие из лаборатории создатели, — мужчина и женщина, — стояли в дверях и наблюдали за ними. Для чего они решили создать андроида? Быть может, потому что судьба отняла у них их собственного ребенка?..

Он смотрел на этого маленького младшего, на его тонкие, просвечивающие на солнце коралловым пальцы, на его беззащитную детскую улыбку. Казалось, что безвольное тело, лежавшее в лаборатории еще полчаса назад, и это безусловно живое создание не имеют друг к другу никакого отношения. Быть может, если зайти в лабораторию, тело так и будет лежать на своем старом месте?.. Может…

Потом уж Леарзе пришло в голову, что эти люди вдохнули в неживое тело дыхание жизни. Эту неуловимую искру, которая теперь и делала золотистые глаза младшего такими красивыми, совсем человечьими. Что это было, душа?.. заключенная в микросхемы…

Он перевел взгляд на Корвина и Сета, по-прежнему сидевших рядом. И чем эти двое хуже настоящих, живых людей, если у них такие человеческие лица? Как потешно, по-мальчишьи они пробирались сегодня через яблоневый сад, будто замыслившие пакость дети. И пусть в их титановых черепах электронный мозг, сердца у них живые, настоящие: он узнал это сегодня.

А эти люди, относящиеся к ним, как к равным себе, разве они не правы?..

* * *

Несчастные случаи на заводах происходят постоянно; даже самая хорошая, самая ответственная и бдительная команда рабочих не застрахована от этого. Проклятые машины ломаются всегда внезапно, и их поломки обычно убивают или калечат людей, но тут к этому все давно привыкли, а самые нищие задворки населены инвалидами, медленно умирающими от голода и холода.

Толстая цепь, на которой держался один из ковшей, от времени потрескалась и стала хрупкой, но об этом никто и не догадывался. В один час ей просто суждено было окончательно треснуть, когда машина медленно, натужно скрипя, поднимала ковш, полный раскаленного металла, и за этим ковшом не следили ничьи глаза, кроме светлых глаз надзирателя в каске.

На благо, ковш уже миновал платформу и находился над россыпями шлака, так что повредить никому не мог, пусть последствия его падения и пришлось бы долго разгребать. Наверное, перепуганные падением ковша с кипящим металлом рабочие сильно не сразу вспомнили бы про Черного, который в ту ночь, как и всегда, копался в шлаке со своей широкой лопатой, и только ругались бы, потому что им пришлось бы вытаскивать из наполовину застывшего металла обрывки одежды и куски обгорелой плоти.

Черный как раз поднял голову, вытирая пот со лба тыльной стороной ладони, когда увидел, как оборвалась цепь.

Он не успел даже сообразить, что происходит, только стоял и смотрел, как ковш кренится, как показалась раскаленная добела густая жидкость, как полетели вниз первые ее капли. В следующий момент мир перекрутился перед его глазами, острая боль ожгла его в том месте, где его схватили чужие стальные пальцы, и Черный по инерции пролетел еще сколько-то и ударился плечом о перила платформы.

Кэнги, стоявший рядом, грязно выругался; его глаза неотрывно следили за тем, как металл кипящим потоком обрушился в черные горы шлака, как цепь соскользнула с крюка с лязгом и вниз полетел сам ковш.

Черный, все еще чувствуя боль в плече и предплечье, отупело смотрел туда же. В грохоте работающей печи уже раздались крики, топот бегущих ног; кто-то спешил к ним, кто-то побежал звать управляющих.

— О, — выдохнул один из надзирателей, прибежавших на платформу. — А я-то думал, нашему Черному каюк. Вовремя ты поднялся оттуда, чумазый!

— Я не поднялся, — произнес Черный своим ровным ничего не выражающим голосом.

— В смысле?

— Кэнги вытащил меня.

— Говорят, в минуту опасности человек становится быстрым и сильным, — рассмеялся тот, — я и сам не ожидал, что сумею оттащить этого гиганта.

— Надо же, — сказал подошедший к ним рабочий. — Кто-то потрудился спасти шкуру Черного.

— Да уж, нашел ради чего рисковать, — согласился надзиратель. — Если бы он и помер, потеря невелика.

— Ну, все закончилось благополучно, и никто не пострадал, — сказал тогда Кэнги и с беспечным видом сунул руки в карманы комбинезона. — Даже печь останавливать не придется, я думаю, конечно, неприятно будет все это разгребать, но мы справимся.

Черный молча пошел прочь, не слушая, что ответят окружившие Кэнги люди, а они смотрели ему вслед.

— Даже спасибо тебе не сказал, — заметил один из рабочих. — Вечно он такой. Говорят, его мамка головой стукнула, когда рожала.

— А я слышал, все дело в его отце, — возразил другой. — Точнее, в его отсутствии, ха-ха.

— Человек просто перепугался, — сказал им Кэнги, оглядываясь на уходящего на негнущихся ногах Черного. — Отстаньте вы от него. Я бы тоже только и думал, что о бутылке чего-нибудь очень крепкого, после такой-то переделки! Кстати о крепком…

Черный в действительности не соображал, что делает; он брел по платформе, не замечая, что происходит вокруг, и в беспамятстве кое-как добрался до своей каморки, где сел в углу на корточки, — стульев в комнатке не было, только кривая железная кровать с тощим матрасом, — и прижался лбом к холодной стене.

Боль в руке понемногу стихала. Черный вдруг понял, что не помнит, каким образом оказался на платформе, все произошедшее было в его голове смазанным, словно сон. Одно он знал наверняка: Кэнги спас его, вовремя увидев падение ковша, соскочил с платформы, схватил Черного за руку и буквально вытащил наверх.

Облик Кэнги в голове Черного все более и более приобретал божественные черты, даже обзавелся неярким ореолом. Особенно Черного удивляла эта беспечная улыбка, почти что не сходившая с лица Кэнги. Что-то было в этой улыбке почти что нечеловеческое: нельзя в этом багровом аду все время оставаться таким веселым.

…Вечером темноволосый улыбчивый человек, которого все здесь звали Кэнги, сидел в одиночестве на кособокой скамье у самого входа в приземистое строение сталелитейного завода и будто бы наблюдал за тем, как рабочие грузят гигантские рулоны листового металла, и холод словно не касался его. Его лицо было безмятежно-ровным.

Каин был занят своими мыслями. Он успел разузнать, что сталь, отлитую на заводе, увозят на другой завод, где производят транспортные средства, но туда так просто чужаков не пускали, и никому из разведчиков пока что не удалось проникнуть туда. А между тем это было почти так же важно, как и вопрос об управляющих: каким образом устроены звездолеты Анвина, используют ли деформационное поле, и если да, — а очевидно было, что да, — то как