Бой был окончен. Трупы валялись на площади перед южными воротами Централа; никто не спешил убирать их. Стражи тоже понесли немаленький урон, и Тегаллиано, оказавшись за главного здесь, велел отступать и укрыться в домах. Кварталы бездушных смолкли, глядя на высокий Централ слепыми черными выбоинами окон.
Теодато бежал по засыпанной осколками и обломками кирпича улице, перепрыгивая через тела. Сколько было убитых!.. Несмотря ни на что, какой-то холодный ужас охватывал его, и он почти не оглядывался по сторонам, пока не достиг наконец здания бывшей пивной, где перед боем оставался Орсо Кандиано, отдававший распоряжения.
Кандиано по-прежнему был здесь, он стоял на столе и что-то говорил своим звучным голосом, а вокруг него собрались израненные, перепуганные люди. Теодато с облегчением вздохнул, опустился на стул у входа. Знакомое круглое лицо мелькнуло поблизости, и к нему подбежал Нанга.
— Господин Теодато, — воскликнул он. — Вы живы!
— Да, пронесло в этот раз, — криво улыбнулся Тео.
— У вас все лицо в крови!
— Да плевать, это просто царапины…
Нанга все-таки притащил какую-то мокрую тряпку и принялся вытирать лицо Теодато, а тот был настолько уставшим и потрясенным, что не попытался отбиться от него.
— Мы будем сражаться, — говорил Кандиано, — это нельзя так оставить! Погибли тысячи! Тысячи людей, таких же, как мы с вами, неужели мы позволим им остаться неотмщенными? Мы добьемся своего!
— Посмотрите, господин Теодато, — зачем-то шепотом сказал Нанга, оглядываясь на него. — Какое у него странное лицо.
— А?.. — Теодато не сразу сообразил, о чем это он, потом кое-как поднял голову. — Лицо как лицо, ты чего? Это ж Кандиано. Он и всегда, кажется, был немножко похож на сбежавший памятник…
— Сбежавший памятник?.. — не понял Нанга.
— Ну, как каменный. Да будет тебе, к тому же, у него сейчас тоже не лучшее время в жизни, а хотя-а…
Нанга умолк; в его темных глазах было какое-то странное выражение. Теодато не обратил внимания, в ушах у него все еще звенело, руки дрожали. Попытавшись примерно прикинуть, сколько людей погибло сегодня, он обнаружил, что не хочет и думать об этом.
В тот день в Тонгве все было тихо. Молчали кварталы бездушных; молчал Централ. Стражи несли караул на окраинах, закованные наблюдали за ними из своих разбитых, наполовину уничтоженных домов. До ночи никто не озаботился тем, что улицы города завалены трупами и обломками зданий. Луна уже была высоко, когда наконец люди осторожно вышли из своих укрытий и угрюмо, в тишине принялись стаскивать тела.
Во дворце в это время царила буря. Звуки взрывов слышно было даже здесь; Фальер быстро догадался о случившемся, и один из телепатов подтвердил ему.
— Где Гальбао? Вызвать его сюда, немедленно!
Гальбао явился; его лицо было по-прежнему бесстрастным, глаза за очками блестели.
— Кажется, я подчеркнуто запретил наносить удар, — прозвенел голос Фальера. — Чем вы думали? Вы что, решили пойти наперекор мне, на свой страх и риск?
— Однако теперь в городе тишина и спокойствие, — возразил тот, и не дрогнув. — Вот увидите, уже назавтра эти крысы придут сдаваться.
Фальер стиснул кулаки и еле сдержался, чтобы не выругаться; раньше он никогда еще не позволял себе такого в присутствии советников. В какой-то момент его осенило, и он резко спросил:
— Руосец разговаривал с вами, так? Это он сказал вам, что пора применить силу? Так?!
— Руосец знал, что говорит, — вызывающе ответил Гальбао. — Это решение избавило нас сразу от двух проблем: мятежа закованных и перенаселения Тонгвы. Я уверен, они еще не скоро решатся устроить подобное.
— Идиот! — не сдержался Наследник. — Я лишаю вас звания советника, Гальбао! Прочь с моих глаз! Если еще хотите применить силу, — отправляйтесь в ряды стражи Централа, сами увидите, к чему привела ваша глупость!
Гальбао только высокомерно поднял подбородок, обернулся и вышел. Фальер с ненавистью смотрел ему вслед.
— …Разрешите заметить, господин Фальер, — робко произнес Реньеро Зено, — господин Гальбао не совсем неправ… в кварталах бездушных после авиационной атаки царит мертвая тишина. Мои люди докладывают, что они убирают трупы. Я думаю, восстание можно считать подавленным…
— Погодите с выводами, — резко оборвал его Фальер. — И смотрите, чтобы никто не вздумал передавать новости в другие города…А, бесполезно! Такого не утаишь!
…Он был прав; к этому моменту кто-то уже сообщил в Вакию, Доченто и Тьерре о том, что мятеж в Тонгве подавлен, даже в подробностях описывалась авиационная атака и ее последствия; оттуда весть полетела в более далекие города. Аристократы ликовали, однако закованные сделались очень молчаливы и угрюмы.
В одном из разрушенных домов Тонгвы тем временем кричала и рвала на себе одежду обезумевшая Токо, жена Гваны; их младшую дочь, четырнадцатилетнюю горбунью, убило осколком снаряда. Осколок попал девочке в бок между ребрами и глубоко засел там; ее возможно было спасти, если бы они вовремя нашли ее, но они добрались до нее только уже в сумерках, когда она умирала от потери крови. Токо была с тех пор не в себе, и Гвана стоял рядом с телом дочери и смотрел в пустоту каким-то страшным взглядом, от которого у заставшего их так Теодато побежали по спине мурашки.
Однако Орсо Кандиано не тратил времени на жалость.
— Гвана, — сказал он, поймав бездушного за плечи. — Это нельзя так оставлять, понимаешь? Они убили твою дочку! Они убили ребенка!
— Да, господин, — без выражения отозвался тот; глаза у него остекленели.
— Нам нужна помощь, — продолжал Кандиано. — Возьми своего старшего сына, Гвана, и отправляйся в Вакию. Вы доберетесь туда меньше, чем за сутки, мы добудем лошадей. Расскажите, как погибла маленькая Макто!
— Да, господин, — повторил Гвана.
Старший сын его, впрочем, был в более решительном настроении, услышав о предложении господина Кандиано, он хищно оскалился.
— Пойдем, отец! Пойдем!
Теодато только поежился, наблюдая за ними. Он понимал, что Кандиано теперь движет одна-единственная Идея, вокруг которой собралось все его существо; от этой Идеи самого Теодато пробирала дрожь. Он знал и то, чего не знал здесь никто, кроме него.
Орсо Кандиано перестал быть прежним; многие люди теперь перестали быть прежними. Леарза предупреждал Теодато об этом. Какие-то изменения происходили у них в головах, и Теодато понимал, что даже он сам не избежит подобной участи, и все равно ему было страшно и не по себе.
Он не знал только, что Нанга, стоявший чуть позади него, угрюмо смотрел на Орсо Кандиано, а в мозгу у бездушного вертелись свои мысли. Эти мысли никогда еще не бывали столь сложными, как теперь; Нанга следил за Кандиано и все больше уверялся в том, что перед ним — не настоящий человек. Настоящий человек не будет так равнодушно смотреть на труп девочки! И господин Теодато как будто ничего не замечает. В один прекрасный день Кандиано нападет на господина Теодато, а тот растеряется и не сможет защитить себя. Он, Нанга, должен быть настороже: жизнь господина Теодато зависит от него.
23,18 пк
Слова Гальбао не воплотились в жизнь; хотя в кварталах бездушных еще несколько дней стояла поистине мертвая тишина, никто не явился просить о перемирии и уж тем более о прощении. Марино Фальер знал, что дальше будет только хуже.
— Будьте готовы ко всему, — предупредил он на последнем собрании советников; они угрюмо молчали в ответ. Глаза Зено как-то странно бегали; Дзиани будто без конца прислушивался к чему-то у себя в голове, возможно, действительно принимал сообщения, а возможно…
На пятый день из Вакии пришло известие: бездушные подняли вооруженное восстание и окружили центральный квартал города, но большая часть их снялась с места и ушла в неизвестном направлении. На шестой день точно такая же новость получена была из Доченто.
Фальеру не было нужды спрашивать, куда именно ушли эти люди.