Темляков отшатнулся, пораженный этим шершавым и очень длинным языком, сделал шаг-другой назад и, пятясь, чуть не упал, споткнувшись о какой-то пенек. Падая, он обрел наконец силы, они подбросили его, как испуганного зайца или лося с лежки, и в огромном прыжке он кинулся прочь от чудовища, которое только что буйствовало и пело, кривляясь перед ним в образе похотливой красотки, от дьявольского этого оборотня, который совсем недавно вызывал в нем своей игривой откровенностью чуть ли не любовные чувства.
12
Он бежал не разбирая дороги, легко прыгая через поваленные деревья, через бархатисто-зеленые шишиги мха, лесные эти захоронения старых пней, перемахивал через канавы, поблескивающие застоявшейся черной жижей, вспугивал птиц, которые с криком разлетались, бросая свои брачные игры и гнезда. Ноги его мелькали, как ноги бегуна, перемахивающие через барьеры в ритме хорошо отлаженной машины, голова его с птичьей ловкостью увертывалась от ветвей, грозящих выколоть глаза и расцарапать в кровь лицо. Он не испытывал никаких затруднений в стремительном этом беге, с каждым прыжком чувствуя себя все спокойнее и увереннее. Дыхание его было частое и неглубокое, но ему вполне хватало воздуху, чтобы насытить кислородом кровь, бушующую в жилах.
Ему уже чудилось, что посветлевший лес должен вот-вот кончиться и перед ним откроется простор широкой реки. Чистые и словно напудренные стволы березок, растущие среди туманно-зеленых листьев ландышей, приближали его с каждым прыжком быстрого бега к светлой опушке, заросшей лиловыми колокольчиками и розовыми метелочками щавеля, красной кашкой и крохотными звездочками дикой гвоздики. Душа его уже ликовала, освободившись от смертельного страха, он уже успел подумать, что сегодня же бросит в чемодан свой вещи и с вечерним поездом уедет домой, а завтра расплачется в блаженном счастье на груди Дуняши, мысленно прося у нее прощения за грехи беспокойной души...
Он уже замедлял свой бег, уже шел быстрым шагом, когда перед глазами его воздвигся, вознесся опять в небо черный дуб, облаченный в чешуйчатые латы из водочных жестянок.
Это было так неожиданно, что Темляков не поверил себе, продолжая шагать в сторону мертвого дуба среди белых берез, пока не увидел дощатый навес и страшную лежанку под ним, пока ноги сами не остановились, налившись страхом. Голова закружилась, все поплыло у него перед глазами, тошнотная слабость и липкий пот превратили его в безвольное существо, смяли душу, он как бы перестал быть, умер для самого себя, пронизанный одной лишь мыслью, или, точнее сказать, одним животным желанием провалиться сквозь землю, исчезнуть, обратиться в смелую бронзовую муху, во что угодно, лишь бы не видеть того, что он увидел на сей раз.
Дощатая лежанка была пуста.
Темляков присел, зыркнул взглядом по сторонам и, не заметив ничего вокруг, осторожно выпрямился. Но тут же, крадучись и озираясь, чуть слышно сделал несколько шагов в сторону, уйдя с открытого места, и спрятался за пушистыми елочками. Глаза его молниевым взглядом выхватили в небе слепящий комок света. Он вспомнил, что когда они с Ингой шли сюда... Они шли сюда, с кем он шел сюда? Мысли его путались, но он уже отчетливо понимал, что произошло с ним, и заставлял себя думать, думать, думать. И хоть это было нелегко, он все-таки вспомнил, что когда они шли сюда, желтые волосы Инги... Какой Инги? Когда они шли, солнце светило прямо в лицо, потому что ему однажды показалось, когда он шел за этой нелюдью, что над волосами у нее сиял пушистый нимб, который умилял его своей небесной чистотой и серебристостью... Итак, если они шли сюда против солнца, то теперь ему надо, учитывая время... А сколько прошло времени? Не важно... Главное — выбрать правильное направление. Важно не терять этого направления, не спешить и не упускать из виду солнце, которое теперь должно светить ему в затылок или чуть-чуть левее с учетом времени, чтобы луч его скользил по левому уху. Ну да, уху... Нормальному его уху. Темляков невольно ощупал свои уши, убедившись, что у него есть мягкая, слегка отвислая, как у нормального человека, мочка и хрящеватый эллипс раковины.
Уши его, которые, слава Богу, были на месте, внимательно ловили каждый звук, каждый шорох во враждебном, потерявшем все свои краски и запахи лесе. Глаза быстрым взглядом ощупывали всякий подозрительный куст или столпившиеся елочки. Но ничего, кроме пения беззаботных и очень счастливых птиц, Темляков не слышал; ничего, кроме поваленных берез, затянутых мхом, он не замечал, осторожно идя в избранном направлении.
Он часто оглядывался, но лишь однажды ему показалось вдруг... Ему померещилось, что из-за молоденькой рябинки, из-за ажурных ее листьев за ним внимательно наблюдает белое лицо Инги или как ее там. Лицо это, исполосанное легкими тенями листьев, было неподвижно и страшно. Но оказалось, что это белая кора сломанной ветром березы, высокий обломок которой торчал за пушистой рябиной, корой своей напоминая туловище и белое лицо.
Темляков был весь поглощен солнечным лучом, по которому как по канату шел он, боясь сбиться с пути, и это отвлекало его от страха встречи с молодой ослицей. Она, конечно, тоже бродила где-то в этом таинственном лесу и, может быть, искала его, очнувшись от пьяного сна или обморока. Он в этом нисколько не сомневался и был все время начеку.
Даже когда перед ним зазеленела нежная в своем цветении опушка, он и тогда, прежде чем выйти из леса на душистый луг, спускающийся к реке, внимательно огляделся и, только убедившись, что вокруг никого нет, быстрым шагом побежал вниз. Ноги сами понесли его под уклон, и ему оставалось поспевать за ними, бегущими все быстрее и быстрее, пока в лицо ему не пахнуло прохладой речной глубины величавого водного простора.
— Что же вы так опаздываете? — услышал он вдруг приятный мужской голос, заставивший его вздрогнуть. — Я уже полчаса стою здесь. Нехорошо, нехорошо...
Темляков увидел в ивовых кустах рыбацкую лодку и плотного круглолицего человека в ней, одетого совсем не по-рыбацки. Он вежливо приглашал его в лодку, подгребая меж тем веслами и наталкивая лодку кормой на глинистую кромку, отделявшую воду от травяного берега.
— Прошу вас не мешкать, у нас осталось всего лишь полчаса, — говорил вежливый бутуз, приятно улыбаясь.
— Какие полчаса? — спросил Темляков пересохшим, одеревеневшим языком. — Разве мне на ту сторону?
— Разумеется.
— Но ведь дом отдыха «Буревестник» на этой стороне. Вы что-то путаете. Я вас не знаю и вижу первый раз... Наверно, не я, а кто-то другой вам нужен. Вы ошиблись. Я тут случайно! Я никуда не поеду. Тем более я сегодня собрался домой... Нет, — решительно заявил Темляков. — Мне совсем не надо на ту сторону.
Он увидел, что человек в лодке несколько растерялся, стал рыться в кармане черного пиджака, достал какую-то бумажку, надел очки.
Лодка с брошенными веслами тем временем отошла кормой от берега и, покачиваясь, стала отдаляться.
— Простите, — крикнул странный человек; взмахнув клочком бумаги, — фамилия ваша Темляков?
— Да, — удивленно отозвался он.
— А зовут Василий Дмитриевич? Правильно?
— Да, правильно.
— Чего же вы мне голову морочите? Вы сами просили, чтоб вас перевели в хорошую палату, жаловались, что вам не дают отдыхать... Было такое?
— Было...
— Ну а чего ж тогда! За чем дело стало? Садитесь, не пожалеете.
— Ничего не понимаю. Ничегошеньки! — удивленно воскликнул Темляков, видя, как лодка, управляемая веслами, опять ткнулась кормой в прибрежную траву. — Кто вы такой? Откуда?
— А вам и не надо ничего понимать, дорогуша вы мой Василий Дмитриевич. Считайте, вам крупно повезло. Вы хорошо проведете свой отпуск, а вам больше ничего и не надо. Верно я говорю? Между прочим, вещички уже там. Все аккуратно, все как полагается, ничего не пропало. Вы в этом сами скоро убедитесь.
— Где это там? — холодно спросил Темляков, спускаясь между тем к лодке.
