Но вот однажды задали сочинение на тему «Кем я хочу быть». Все ещё раздумывали да расписывали, а он сдал листок учительнице скорее всех и вышел в коридор.
Всем было любопытно, что написал так быстро этот увалень. Какую отметку он получит?
Похвалила учительница первых учеников, написавших на пятёрки, как они хотят быть инженерами, радистами, изобретателями.
Поставила четвёрки тем, кто хотел быть геологоразведчиками, моряками, лётчиками, — за торопливость и кляксы.
Несколько троек пришлось на долю будущих артистов, писателей, кинооператоров — за грамматические ошибки.
А Макееву отметки всё нет и нет. Может быть, учительница поставила ему пять с плюсом и приберегает это сочинение Напоследок, чтобы похвалить как самое лучшее?
Приберегла напоследок! Взяла листочек и говорит:
— А вот Макееву я даже подходящей отметки не нашла…
Кто-то громко шепнул:
— Шесть!
Кто-то ещё громче:
— Ноль!
Миша степенно поднялся и встал солдатиком, руки по швам.
— Что здесь написано? — спросила учительница, показывая классу Мишин листочек.
Миша молчал. Зачем же лишние слова, когда там написано?
Учительница поглядела на его спокойный вид и раздельно прочла:
— «Кем я хочу быть», сочинение Михаила Макеева. «Я хочу быть моим дедушкой».
Смешливые девчонки фыркнули. Мальчишки громко расхохотались. А Миша даже бровью не повёл.
— Очевидно, Макеев хочет быть не собственным дедушкой, а таким, как его дедушка?
Миша кивнул головой.
— Но он не объяснил нам, кто же такой его дедушка.
— Кряж, — сказал Миша.
— А чем он знаменит, на каком деле отличился?
— На пыже!
При этих словах наступила полная тишина. А потом весь класс рассмеялся так громко, что даже дверь приоткрылась сама собой.
А Миша пожал плечом, усмехнулся краешком губ, как это он один умел делать, словно хотел сказать: «Это мне над вами надо смеяться, что не понимаете таких простых вещей».
Учительница закрылась листом бумаги, потом, глядя не на него, а куда-то в сторону, спросила:
— Может, Макеев нам объяснит, что это такое?
— Кряж— это уличное прозвище. По фамилии дедушка, как и я, Макеев, у нас в посёлке Керчево половина Макеевых. Так вот, чтобы отличить, всем и дают уличные прозвища, — обстоятельно объяснил Миша. — А «пыж» — это у нас на Керчевском сплоточном рейде называется затор из брёвен, который образуется в запани…
Подумал и сказал:
— Да ведь вам непонятно: «запань». Это западня для брёвен. Когда они плывут молем… — Он опять запнулся. — Вам непонятно: «молем». Это значит — вразброс, не сплочёнными в плоты, не связанными в возы…
И тут задумался.
— Возы — это опять не такие, как обыкновенно, с сеном или дровами, запряжённые лошадью… Наш камский воз требует шестьсот лошадиных сил… Это несколько плотов, в каждом тысячи брёвен, на них избушки для плотогонов. Такой воз идёт — как деревня плывёт. На плотах, как на улицах, гармошки играют, ребята бегают. Собаки лают на берега.
Буксир как загудит: «Лес везу-у!»— так все пассажирские пароходы сторонятся. Если такой воз заденет…
Чтобы собрать такой воз, мы всем селом работаем. Отец мой — на сплоточной машине, мать — на сортировочной сетке, дедушка — у выпускных ворот в запани. А я им обед ношу. Только бабушка у нас дома по хозяйству.
И так у нас все. Нам за лето миллионы брёвен надо в возы связать и во все стороны отправить. И на Волгоград, и на Москву, и на Каспийское море, и на Цимлянское…
Наш рейд — Керчевский — на весь мир знаменитый. А мой дедушка — во всём Керчеве. Потому что он запанские ворота отворяет и на весь рейд брёвна выпускает. Бригадой самых ловких багорщиков командует. У него все наши лучшие футболисты. Ребята ловкие.
В руках у них багры, как длинные пики. Перед ними — ворота узкие. Течение бурлит. Брёвна теснятся. Надо не все сразу — по очереди пропускать. Из-под багров гладкие сосны щуками стреляют, скользкие осинки налимами проскальзывают, тяжёлые дубы, как сомы, идут. Сучковатый кряжина упирается, как ёрш! Всему делу может затор образовать. Заприметит его дед, как ударит багром, как развернёт, и он на струю попадёт и проскочит.
Плывут брёвна дальше, а там их багорщицы перенимают, по сортировочным дворикам разгоняют.
Чтоб не спутаться, не соскучиться, песню поют:
Осинку — на спички,
Дубочки — на бочки,
Ельник — подельник,
Сосняк — корабельник!
А вот кряжина, сучковатый ежина,
На дрова его заворачивай-ай!
У моей матери голос звонкий, глаз меткий, рука крепкая.
Дальше брёвна по закону плывут: все по своим дорожкам, и в конце каждой дорожки ждёт их сплоточная машина. Большущая, как этот вот дом!
Нажмёт мой отец рычаги — р-раз! — машина утопит руки-крюки. Подождёт он, пока брёвна набегут, — два-а! — и подымут их руки-крюки охапкой. Тр-ри! — обожмут. Четыр-ре! — проволокой стянут. А на пятом счету позади машины выбросят. И челенок готов!
А там уж из челенков плоты вяжут, а из плотов возы составляют…
Так, пока обед разнесёшь, весь рейд обойдёшь, всё посмотришь.
К деду, конечно, к первому: щец с мясом горяченьких, каши с маслом тёпленькой, огурчиков холодненьких…
Дед ест и похваливает.
Дед ест и похваливает.
Чтоб еда, которую из дома несём, не остыла, мы, ребята, способ изобрели: бегать поперёк реки. Не по воде, конечно, а по брёвнам… От самых наших домов до того берега у нас воды нет — река брёвнами заполнена. Бревно к бревну. Бежать надо по ним босиком и во весь дух. Запнёшься — к смоле пяткой прилепишься; задержишься — бревно покачнётся; остановишься — оно повернётся. И ты под ним — и станет меньше одним…
У нас запрещено это. Ну, да ведь я не один. Все ребята так. Вперегонки бегаем…
Притихшие ученики воображают, как бегут взапуски ребятишки по колышущимся брёвнам через широкую, глубокую реку, и удивительная, заманчивая картина встаёт перед глазами, заслоняя чёрную классную доску, раздвигая белые стены, раскрывая школьные окна в далёкий, широкий мир…
— Ну, бывает и неустойка. Сгрудятся иной раз брёвна, и вот в воротах пыж! Затычка. Всему делу затор. Передние брёвна ход запирают, а задние на них налегают. Иные лезут вниз, другие — вверх. Растёт пыж, как дом… Как гора, как тёмная туча…
Пыжится пыж! Слабые осины крошит. Берёзы в дуги гнёт. Сосны в щепы щеплет. Елки, как стрелы из лука, летят. Дубами, как из пушек, палит… Такой гром пойдёт!.. Весь рейд всколыхнётся. Механикам, сортировщикам, сплотчикам — всем тревожно. Диспетчеры друг другу по телефонам звонят: «Как там Кряж на пыже?»
И когда дедушка с пыжом справится, всем народом вздохнут: «Сдюжил наш старый Кряж!»
Дедушке уже семьдесят лет, а сильней его пока в нашем Керчеве никакого человека нет… Сильней его только машина….
И ничего, всё обойдётся. Идём вечером домой, а дедушка впереди. Он первый работу на рейде начинает, первый и кончает… Он берегом идёт и видит, как буксир из его брёвен последний воз везёт… И ему это любо… Как запоёт старинную песню:
Ой ты Кама, Камушка,
Ты родная наша мамушка,
До чего же ты богатая река!
Что в цветах ковры персидские,
Заливны твои луга,
Что каменья самоцветные,
Блещут ночью берега!
Услышав в третьем классе песню, в дверь заглянул директор школы. И увидел: стоит за партой Макеев и поёт, а все слушают. И учительница за столом подпёрла щёку рукой…
— Это что такое? Разве урок пения?
— Тсс! — шепчет она. — Не мешайте, одну минуточку!
