В три часа пять минут операция «Джокер» вступила в свою заключительную фазу. С трех сторон королевский дворец атаковали бойцы алабинского штурмового батальона. Часовых сняли из коровинских бесшумок, а затем быстро нейтрализовали караулку и помещения гвардейцев. Пока выделенная группа лейтенанта Горохова заканчивала разбираться с теми, кто мог оказать хоть какое-то сопротивление, вторая группа под командой самого Белова быстро добралась до королевской спальни…

Сашка пнул ногой дверь. С раззолоченной кровати приподнялся, сонно озираясь, человек со щегольскими усиками.

Александр толкнул в плечо Али Кельменди, и тот спросил:

– Ахмет Зогу?

– А… э-э-э… Кто вы такой?!

– Ну, вас это, положим, не касается, да и не играет никакой роли, – выслушав перевод, хмыкнул Белов. – Я повторяю вопрос: вы – Ахмет Зогу?

Король дернулся, затравленно оглянулся.

– Можете и не отвечать… – Сашка махнул рукой. – Товарищ Кельменди, зачитайте ему приговор.

Албанец расправил плечи и, четко разделяя слова, произнес:

– Ахмет Зогу, за ваши преступления против албанского народа Коминтерн приговорил вас к высшей мере социальной защиты. Приговор привести в исполнение.

– Я… я… – сдавленным голосом пискнул Зогу, которого крепкие руки швырнули к ближайшей стене. – Я не признаю ваш приговор…

Сашка дождался перевода и расхохотался:

– Можете не признавать, ей-ей! Можете даже расстрел не признать! Огонь!..

Беззвучно полыхнули огнем ПБС Коровина, ночная рубашка албанского короля окрасилась красным.

– Ну, и что стоим? Что смотрим? Тут где-то еще его сын[193] должен быть. Ноги в руки и – бегом! Нам претенденты на трон без надобности!..

Захваченный дворец быстро и спокойно готовили к обороне. Причем не долгой. По графику прибытие итальянских частей в Тирану ожидалось не позднее двух часов пополудни, и хотя Сашка не очень верил в возможности потомков древних римлян выдерживать утвержденные сроки, все же он надеялся, что к концу дня итальянские берсальеры и краснорубашечники все-таки доберутся до албанской столицы. Кроме того, в самом городе, по сведениям Али Кельменди, имелась подпольная коммунистическая организация – пусть не многочисленная, но вполне надежная. И вполне боевая. Это позволяло рассчитывать еще на сотню-другую бойцов. Может быть, не слишком умелых, но храбрых и готовых умереть за свои идеалы. Контакты с местными коммунистами предоставил Исполком Коминтерна, и сомневаться в них не имелось никаких оснований.

А потому Али Кельменди с рассветом засел за телефон и принялся обзванивать тех, у кого имелись номера.

Ровно в шесть часов утра в ворота королевского дворца вошел первый доброволец. Он не говорил по-русски и весьма слабо знал итальянский, но слова «Коминтерн», «революция» и «Сталин» в переводе не нуждались, а потому один из бойцов штурмбата проводил пришедшего в тронный зал. Там на троне, положив ноги на чешский станковый пулемет, в обнимку с симоновским пистолетом-пулеметом, дремал Сашка.

– Товарищ Белов, тут вот… – Боец слегка подтолкнул добровольца вперед, добавив: – Со своим маузером пришел. Во. – И он продемонстрировал громоздкий пистолет в деревянной колодке. – А говорит – ни черта не понятно. Вы его поспрошайте, а я товарища Али Кельменди поищу.

– Кто вы такой? – по-немецки спросил Сашка, а потом повторил свой вопрос на французском.

Услышав речь берегов Сены, доброволец – молодой кудрявый парень лет двадцати пяти, встрепенулся:

– Меня зовут Энвер. Фамилия – Ходжа,[194] – быстро затараторил он. – Я – коммунист. Нам сообщали, что летом будет восстание, но я опоздал. Видите ли, товарищ Белов, я работаю секретарём консульства Албании в Брюсселе, и мы с товарищами слишком поздно узнали о провале восстания… – Он, извиняясь, чуть жалобно улыбнулся и слегка развел руками. – Вот мы здесь и остались. А тут вдруг звонок от товарища Кельменди… Мой друг пошел остальных известить, а я… Вот… – Тут он окончательно сбился, стушевался и замолк.

Александр почесал в затылке. Насколько он помнил, этот человек был в той, другой, прошлой будущей жизни лидером Албании и самым верным сталинцем. Да к тому же отличался абсолютным бесстрашием и какой-то холодной яростью ко всем изменникам делу Ленина-Сталина. Но сейчас перед ним стоял мальчик с еврейской или цыганской внешностью, которому только скрипочки в руках не хватает.

Силен дьявол соблазна! Сашка уселся поудобнее и спросил:

– На скрипке играешь?

– Да… – растерянно ответил Ходжа. – Правда, не очень хорошо… А что, надо сыграть?

Белов засмеялся и хлопнул его по плечу:

– Пока ничего не надо. Вот с этой скрипкой, – он указал на пулемет, – управляться умеешь?

Энвер Ходжа осторожно оглядел произведение чешских оружейников и честно сознался:

– Нет. С этой моделью я незнаком. Я «Гочкис» знаю…[195] – Тут он тоже улыбнулся. – Хотя это не скрипка, а скорее – виолончель.

Сашка снова рассмеялся и отправился вместе с новоприбывшим в «арсенал» – одну из караулок, куда свалили трофейное оружие. Там он вручил Ходже маузеровскую винтовку и подсумок с патронами, попутно разъяснив, что пистолет Маузера – вещь хорошая, но и винтовку тоже иметь полезно.

– Парк большой, твой пистолет не добьет. А тут хоть по самолетам лупи…

Передав будущего лидера новой Албании подошедшему Кельменди, Сашка связался с Римом. Муссолини клятвенно заверил его, что наступление итальянской Красной Армии развивается и вот-вот передовые части войдут в Тирану. Успокоенный, он снова уселся на трон и задремал, руководствуясь мудрым правилом: «Солдат спит – служба идет…»

Однако наступления на Тирану в тот же день не последовало. Генерал Гуццони сперва долго ожидал парламентеров от албанского правительства, и потому отложил военные операции на шесть часов, с тем чтобы проконсультироваться с Муссолини. К тому же оказалось, что моторизованные части остались без горючего, по неизвестным причинам не работала связь, не вовремя подходили подкрепления. Некоторые воинские подразделения даже не были осведомлены о том, против кого и где им предстояло сражаться. Многие солдаты были уверены, что едут на завоевание колоний в Африке, и распевали антифранцузские песни, а другие, высаживаясь в Дурресе, справлялись, не Абиссиния ли это?

Бруно, с большим риском приземлившийся на ровной площадке рядом с городом, честно доложил отцу обо всем, что происходило в зоне высадки. Муссолини орал так, что буквально сотрясались динамики. Альфредо Гуццони был немедленно отстранен от командования и взят под стражу людьми из ODVERDA, но ситуацию это практически не изменило. Командовать высадившимися войсками дуче поручил комиссару корпуса Умберто Террачини,[196] но это оказалось не самой удачной идеей: весь военный опыт Террачини ограничивался службой рядовым во время Мировой войны. И хотя комиссар Умберто пытался привлечь к руководству корпусом старших офицеров – командиров дивизий, бригад и отдельных полков, получалось только хуже, ибо армия не терпит демократии. Так что наступление на Тирану началось лишь в двадцать один час тридцать минут, когда на окрестности уже опустилась темнота…

– А, чтоб тебя! – Сашка чуть опустил ствол ручного пулемета и дал короткую очередь.

Трое албанских жандармов рухнули на изрытую взрывами землю парка. Один попытался отползти назад, а остальные двое уже не подавали признаков жизни. Откуда-то с первого этажа дворца ударил одиночный винтовочный выстрел, поставивший точку в короткой и явно неудачной жандармской карьере…

– Товарищ Белов, броневик!

– И что?! – рявкнул в ответ Александр, не оборачиваясь. – Я что, должен его зубами загрызть?!! Разобраться и доложить!