Колин скривил рот и не смог удержать короткую ухмылку.

- Для меня это тоже было новым опытом - сидеть на корточках посреди ночи на мокрой черепице и играть с универсальным пультом дистанционного управления. Но видео было совпадением, одно из немногих гениальных в моей презренной жизни. Lullaby от The Cure. Между прочим, ты должна была бы слышать её уже раньше. Мне хотелось сделать тебе выговор за твою роковую неосведомлённость. Тем лучше, однако, она выполнила своё предназначение. Я рассмеялась, и моё веселье взяло верх над гневом и унижением, которые я испытывала во время схватки. Как всегда говорил мой отец? Юмор - лучшее лекарство.

- Тогда, значит, ты высосал из меня негативные чувства и отдал ему? - убедилась я с интересом.

Колин кивнул.

- Я не знал, сработает ли это. Но его жадность погубила его. Он проглотил твой коктейль чувств одним единственным махом. Но должен сказать, что я ранее совершенно его запутал, так же, как и тебя. Это было необходимо, чтобы довести твой страх до предела.

- Но ты сам казался отравленным, даже очень. Он что-то с тобой сделал? В тебе теперь есть что-то от него? - Это представление было отвратительно. Яд Францёза в теле Колина. Оставит ли он след, как яд Тессы у Тильмана?

- Нет, Эли. Случилось то, что может случиться, если высасываешь отравленную рану ...

- Это перешло на тебя, - добавила я, прежде чем мне стало ясно, что я, собственно, такое говорила. Не яд Францёза. А мой собственный. Я была ядом Колина. - Мои плохие чувства? Это я сделала тебя таким? - Это представление так сильно встревожило меня, что начали трястись мои руки.

- Нет ... нет. Ладно, немного. Но прежде всего это были гниющие остатки всех тех мечтаний и чувств, которые он носит в себе и не хочет переваривать. Он собирает всё, что может получить, но слишком алчен, чтобы переработать их полностью. Он сам себе враг, а его желудок обитель разложения.

- Поэтому эта вонь ...

- Его коричневая кожа. Его теплота тела, - добавил Колин, кивая. - Не жизнь, а тление.

Да, постепенно я понимала, что произошло. Вероятно, это тление было также причиной того, как трудно было определить его возраст. Девятнадцатилетний с мешками под глазами и морщинами ...

- Он может быть для нас ещё опасен? Кто он теперь - человек или Мар?

- Мар, который больше не может похищать. Людям он будет казаться мужчиной, который потерял рассудок. Он будет день и ночь блуждать по улицам, полный жадности и голодный, повисать время от времени на чьей-то спине и без особых усилий его также снова стряхнут. Тогда они объявят его представляющим для людей опасность, хотя он таким не является, и запрут. Он сбежит, его снова поймают, снова сбежит ... докучливое бремя, не больше.

Значит, таким было его наказание. Вечный голод, который не может быть удовлетворён. Он заслужил его, и всё же на одну секунду во мне зародилось что-то наподобие жалости, которая сразу, при мысли о Пауле и о том, что Францёз с ним сделал, была растоптана.

- Никакой жалости, моё сердце, - Колин коснулся прохладной рукой моей щеки. - Он хотел всех вас. Я видел его планы перед собой, когда отравлял. Ты была бы следующей. Потом Тильман. Потом Джианна. И что в этом было такого трагичного, так это то, что моя тактика работала на него. Потому что ты была на грани того, чтобы своим поведением прогнать от себя всех вокруг. Изолировать себя, так же, как, скорее всего, Палуь был тогда изолирован, прежде чем Францёз вступил в дело.

- Мои чувства были верными, - сказала я как будто самой себе.

- Да, они были. Верными и ценными. И они совершенно противоречили тому, что я требовал от тебя. Это была самая большая трудность. Помнишь, что я сказал тебе на Тришине, после первой тренировки?

Не только то, что он сказал мне. А также то, что он только несколько минут ранее сделал со мной. Слишком хорошо я помнила это.

- Что я должна тебе доверять, когда начнётся схватка.

Колин слегка поклонился, будто хотел показать мне своё уважение. Не подобострастное угодничество, а сильный жест верности воина.

- Почти невозможно доверять кому-то, кто наводит на тебя ужас. Ты всё же сделала это. В решающий момент ты это сделала.

- Но я даже не думала об этом! - крикнула я. Да, за день до схватки Тильман ещё вбивал в меня, что надо доверять Колину. Но когда он позвал меня, я совсем об этом не думала. Просто забыла.

- Именно это и зовётся доверием, Эли. Когда больше не задумываешься, а просто делаешь. Если бы я ещё был твоим учителем, сказал бы сейчас, что горжусь тобой. Но это было бы слишком пафосно. Лучше я покажу тебе это другим способом.

Колин притянул меня к себе и прижал мою спину к своей груди. Его прохладная рука скользнула под мой пуловер, чтобы нежными кругами гладить мой голый живот, будто хотел исцелить его. Только теперь я заметила, как сильно он болел и ныл. Но прикосновения Колина сразу же облегчили муки.

- Расположение чувств, - пробормотал Колин, его губы возле моей шеи. - Я должен был пнуть сюда, потому что вряд ли существует что-то более гнусное, что я мог сделать. И боль сфокусировала твои страдания. Мне очень жаль. Я ничего такого не уничтожил, что тебе ещё понадобится. Позже. - Я знала, на что он намекал. На детей. С другим мужчиной. Нормальным мужчиной. Нормальным мужчиной, который не делал такие вещи. Это имел в виду Колин.

- Именно, позже. Не сейчас, - уточнила я. Чтобы не было этим позже - одна секунда, один час, один год. Сейчас это не считалось. Я сидела рядом с ним, я больше не боялась его, я понимала, что он сделал, и почему это должно было случиться, и, как и прежде, по мне проносилось чувство, что всё будет хорошо - эхо моих полученных назад воспоминаний, которые обволокли боль в животе, как греющее лекарство. Прекрасные прикосновения Колина должны победить плохие.

- Но одна вещь ещё не сходится. Сон с Гришей - зачем? Почему у меня было это чувство уверенности, что ему нужна моя помощь? Почему внезапно он снова был так близок ко мне, незадолго до схватки?

Рука Колина напряглась, но он оставил покоиться её на моём пупке. Над нами дятел начал во всеуслышание с усердием обрабатывать ствол дерева.

- Я не посылал тебе сна о Грише, - сказал Колин после небольшой паузы. - Я не знаю, Эли. Я думал, вопрос с Паулем был решён, но, наверное, ещё нет. Я не ревную - мне просто интересно.

- Мне тоже, - сказала я с безнадёжностью, которая мне самой показалась странной. Потому что была неуместной. - Ты ведь хорошо осведомлён о моей душе. Почему он там? - Я потянула за застиранный воротник его рубашки. Потрёпанные петли сразу же уступили, так что я могла положить мою щеку на его голую, прохладную грудь.

- О, Эли. - Колин тихо рассмеялся, и его рука перекочевала немного вниз, чтобы залезть под пояс моих джинсов. Нехорошо для размышлений. - На тебе надеты слишком узкие брюки. Я не осведомлён о твоей души настолько, чтобы знать причину тех ран, которые причинили тебе другие передо мной. Тогда я тебя ещё не знал. Может быть, он так глубоко впечатлил тебя, что твоё чувство памяти, всё, что с ним связано, навсегда сохранилось.

Да, так я это и чувствовала, когда мне снились о нём сны. Как только я просыпалась, казалось, будто я видела его в последний раз только вчера. Предложение Колина украсть у меня эти сны точно уже больше не было в силе. Я должна была справиться с этим в одиночку.

- Сначала ты меня мучаешь, потом трогаешь. Так не пойдёт, Колин, - вздохнула я лениво, потому что его рука удивительно искусным способом пробралась дальше вниз до моих трусиков и приблизилась к некоторым очень деликатным местам. Но она вовсе не трогала. Она просто лежала там. Возмутительно близко и чётко. Так сказать, невозможно не заметить.

- Я знаю, - пробормотал он. - Не получится. Не сейчас.

- Почему, собственно, нет? Я даже думаю, что получится именно сейчас, - прошептала я и повернула голову, чтобы поцеловать маленький кусочек голой груди, который я ранее оголила. Теперь я научилась ценить пользу не хватающих пуговиц на рубашке. А его рука всё же двигалась. Я тихо ахнула. Дятел над нами выстукивал старательно одобрение.