Дубинина Мария
МАЯК
Погода не менялась третьи сутки, и суровый штормовой ветер сотрясал старый маяк до основания. Крохотный островок в стороне от главных морских путей давно не нуждался в маяке, и место смотрителя долго пустовало, пока в самый разгар зимних бурь на Айлин-Мор не высадился новый смотритель, молодой еще мужчина по имени Альберт Нортон. Мистер Нортон не имел ничего против тишины и уединенности своего назначения, и все же маяк был так тих и так пуст, что невольно рождал в душе тревогу, необъяснимую с точки здравого смысла.
Когда-то жизнь на острове кипела, здесь селились люди, промышляли торговлей. И был маяк, и в нем жил смотритель, да только давно это было, и вспомнить о том уже некому — каменистый остров опустел, а смотритель с помощниками пропал. Может, уволился, а, может, и сбежал искать лучшей доли. Мистеру Нортону было решительно все равно, в жуткие истории он не верил и развлечений для себя не искал, и все было бы чудесно, если бы вдруг не переменилась погода.
Море бушевало третий день. Небо словно решило, наконец, уничтожить остров, что уродливым наростом выпирал над бесконечной гладью воды, стереть его раз и навсегда, чтобы даже памяти о нем не осталось. Новый смотритель скучал и, не находя себе лучшего развлечения, чем книги, отыскал в самом дальнем и пыльном углу потрепанную ветхую тетрадь. Обложка выцвела, и букв было не разобрать, однако склеенные пожелтевшие листы еще хранили вполне разборчивый текст. Все могло бы сложиться иначе, если бы он вдруг решил покинуть остров или вообще бы никогда здесь не появлялся, но судьба распорядилась по-своему.
Итак, одним ветреным холодным вечером мистер Нортон открыл первую страницу.
«Год 1837 Anno Domini[1], февраль, 14-е.
Меня зовут Дуглас Маккензи, капитан торгового судна «Святая Тереза». Три дня тому назад мы потерпели крушение в незнакомых водах, сбившись с курса. Страшная буря возникла внезапно и была столь свирепа, что лишь милостью Божьей части команды удалось вплавь добраться до острова. Бортовой журнал канул в бездну вместе с кораблем и ценным грузом, что мы перевозили в трюме, и я вынужден начать новый, дабы все, происходящее с нами на сей забытой Богом и людьми земле, не истерлось из памяти. Остров, на который нас выбросило милостью волн, необитаем, но на самом крутом и неприступном склоне его высился маяк, однако ночью ни единого проблеска света не было в полосе ливня. Я вижу в том добрый знак, мы поднялись к маяку и развели огонь на вышке как сигнал проплывающим судам, что нам требуется помощь».
Мистер Нортон отставил стакан с подогретым вином в сторону, всецело обратившись к интересной находке. Под шум дождя и завывания штормового ветра перед ним разворачивалась драма, случившаяся много лет назад, прямо здесь, на Айлин-Мор, где уже тогда не было своего смотрителя. Буквы плясали в неровном свете масляной лампы, складываясь в историю, канувшую в Лету.
«19-е февраля. На острове творятся странные вещи. Мы поддерживаем огонь, но ни одно из проходящих мимо судов его не заметило. Пропал Томас, наш рулевой, никто не видел и не слышал, чтобы он покидал маяк, мы обыскали остров вдоль и поперек, но не обнаружили его следов.
Шторм все не стихает. Я велел ребятам держаться вместе, но наутро обнаружилась пропажа матроса Салливана. Если бедолага вышел наружу, беспощадные волны смыли его в море, и мы никогда его боле не увидим. Люди напуганы и подавлены. Они слышат то, чего не может быть, вспоминают древние суеверия. Тогда я посоветовал им усерднее молиться.
Я не должен им верить, однако я тоже слышал это. Звуки в ночи, похожие и одновременно не похожие на людские голоса. Шепот, проникающий даже сквозь рев взбешенного океана. Чем скорее мы выберемся с острова, тем лучше. Мой долг — вернуть своих людей к их семьям целыми и невредимыми. Мне страшно, и я не стыжусь этого страха, потому что Господь посылает мне испытание, которое я преодолею или умру».
Ветер свистел за каменными стенами. Гул бешено вздымающихся волн точно желал проникнуть внутрь. Мистер Нортон поёжился от внезапного холода и потянулся к стакану. Тот оказался пуст и затянут тонкой паутинкой. Ветер завывал, и смотрителю почудился в этом протяжном вое голос. Голос шептал, голос звал и просил, плакал и смеялся. А потом вдруг стих.
Дрожащими руками Нортон закутался в линялый клетчатый плед, перевернул следующую страницу и попытался найти спокойствие в неровных строках вахтенного журнала.
«21-е февраля, кажется. Я путаю даты, словно прошли не дни, а месяцы или даже годы. Еда и вода подходят к концу, как и наши силы. Двое матросов пропали вчера. Мы молимся за их души, но кто станет молиться за наши? Голоса все громче, все ближе. Я различаю слова, это крик о помощи. Они в такой же западне, что и мы. Господи, только бы закончилась буря или мы сойдем с ума!
Нас осталось всего трое, но разум наш гаснет на глазах. Нельзя разделяться, в одиночку мы все погибнем. Те, что пропали, зовут в ночи. Их души навечно прикованы к проклятому маяку, до Страшного Суда…»
Нортон откинулся на спинку стула, опасно затрещавшую под его весом, и вытер пот со лба. Стало душно и страшно, до дрожи, до мурашек на спине. Дневник давно покоившегося в могиле капитана манил, и шепот привидений, разливающийся в сгустившемся воздухе, умолял продолжать.
Шум стихии незаметно отдалялся.
«Господь покарал нас, грешников, и не будет спасения, лишь нескончаемое скитание под грохот волн и крики чаек. Отчаянные мольбы погибших товарищей преследуют меня и днем и ночью, я верю, они здесь, рядом, и не отпустят меня живым никогда.
Я последний из выживших, капитан Дуглас Маккензи, и это моя последняя запись. Я привел свою команду прямиком в объятия смерти — нет, того, что гораздо страшнее смерти. К вечному проклятию. Сегодня они придут за мной, и я с честью приму свою судьбу. Пусть сей дневник послужит предупреждением всем отчаявшимся и заплутавшим, что по воле злого рока попали в плен острова. Бегите! Спасайте ваши души и да поможет вам Господь и ангелы его. Аминь».
Нортон захлопнул тетрадь, подняв облако недельной пыли. Оглядевшись, смотритель с изумлением отметил, как изменилась обстановка за одну только ночь. Паутина колыхалась на сквозняке, и крысы бегали по углам, ничуть не скрываясь. Лампа, на дне которой осталось совсем немного масла, вспыхнула напоследок и погасла, оставив его в темноте. Нортон трясущимися пальцами с трудом зажег свечу и окаменел — за спиной его стояли незнакомые люди и смотрели на него. Бледные, в странной одежде, пришельцы были настолько неподвижны и зыбки, что казалось, будто они и не дышат вовсе. Взгляд смотрителя перебегал от одного каменного лица на другое и не узнавал.
— Кто вы? — спросил он, — Что вы такое?
Люди молчали и смотрели на него пустыми остекленевшими глазами мертвецов.
Маяк вдруг наполнился топотом ног, кто-то взбирался по лестнице и звал Нортона по имени. «Я здесь!» — крикнул он, но остался не услышанным. Береговая охрана, взволнованная длительным отсутствием нового смотрителя, выломала дверь, однако не нашла никого. Маяк был пуст. Нортон кричал до хрипоты и махал руками, тени за его спиной обретали плотность и цвет, но люди с большой земли не видели этого. Они не видели ничего и никого в темной пыльной комнате, пустующей уже давно. Скорбно сняв фуражки, они опустили головы и перекрестились:
— Еще одна заблудшая душа, упокой ее Господь, пусть ей будет легко, где бы она ни оказалась. Да, зря он приехал, зря…
Нортон слушал их и не верил. Призраки окружили его, протягивая руки и шепча неразборчивые слова.
«Ты наш», — шептали они, — Нет выхода».
И тут новый смотритель маяка Айлин-Мор понял, что никогда больше не сможет покинуть своего поста…
