«Король ждал меня на берегу, — писал Фрейсине, — он был одет в английскую парадную форму капитана I ранга и стоял в окружении всех своих придворных. Несмотря на ужасающую бесплодность и засушливость этой части острова, вид причудливого сборища мужчин и женщин показался нам величественным и весьма живописным. Король стоял впереди, а его высшие офицеры держались на некотором расстоянии позади него; на одних были великолепные длинные плащи из красных и желтых перьев или из алого сукна, на других — гораздо более короткие плащи, типа пелерин, такого же цвета, но у них яркие полосы чередовались с полосами черного цвета; у некоторых на головах были шлемы.

Довольно большое число солдат, расставленных тут и там, придавали своими причудливыми и разношерстными «мундирами» еще большую живописность этому странному зрелищу».

Фрейсине обратился к монарху с просьбой о пополнении припасов, и молодой король пообещал, что в течение двух дней все желания капитана будут удовлетворены. Затем беседа в течение некоторого времени продолжалась, причем король проявлял свойственную дикарям быструю смену настроений, так как еще был не способен подчиняться строгим правилам этикета (чего, кстати, он требовал от своих придворных). Фрейсине же сохранял важный и невозмутимый вид все понимающего и все замечающего человека. Он слушал, иногда отвечал, был немногословен и в глубине души откровенно забавлялся. В общем, король Гавайев и французский капитан расстались совершенно очарованные друг другом после того, как в честь их знакомства был дан залп из ружей и пушек.

Некоторое время спустя офицеры «Урании» отправились с визитом к вдовам Камехамехи. Доктор Куа сделал следующую юмористическую зарисовку этого забавного и странного приема:

«Это было воистину странное зрелище, когда в тесном помещении мы увидели восемь или десять полуголых туш с человеческими формами, из которых самая меньшая весила, по крайней мере, триста фунтов; они лежали на земле, на животах. Не без труда нашли мы место, где могли бы, следуя обычаю, также лечь. Слуги постоянно держали в руках опахала из перьев и зажженные трубки, которые они поочередно вставляли вдовам во рты, а те делали несколько затяжек, а затем трубка перекочевывала по кругу. Легко себе представить, что наша беседа была не слишком оживленной, но прекрасные арбузы, поданные нам, оказались прелестным средством скоротать время и не томиться продолжительностью визита…»

А в это время первый министр молодого короля Рио-Рио, Краймокон, заметил на борту «Урании» корабельного священника, аббата де Келена, и был чрезвычайно поражен его одеянием. Как только он узнал, что это католический священник, так тотчас же выразил желание немедленно принять христианство и креститься. Его мать сподобилась благодати на смертном одре и крестилась. Она взяла с сына слово, что он при первой же возможности сделает то же самое. Аббат с радостью согласился, и было решено, что обряд крещения состоится на борту «Урании».

Так как королю заблагорассудилось присутствовать на этой церемонии, капитан Фрейсине отправил к берегу свой баркас, и Рио-Рио вскоре поднялся на борт в сопровождении пяти своих жен, а следом к «Урании» подошли пироги с приближенными короля и их женами. Сам король был одет в синюю гусарскую форму с золотыми галунами, на которой красовались огромные полковничьи эполеты. Один из офицеров нес королевскую саблю, другой — веер, еще двое тащили огромные мушкетоны, а пятый торжественно выступал с трубкой, и в его обязанность входило постоянно держать ее зажженной.

Прежде чем подняться на борт «Урании», король приказал снять с себя «табу», чтобы иметь возможность прятаться от солнца под зонтом или в шатре.

«При появлении короля, — рассказывает Фрейсине, — я приветствовал его одиннадцатью залпами из пушек, и он спустился вниз, к батарее, чтобы посмотреть, как стреляют артиллеристы.

Все было готово для крещения: алтарь, священник и новообращенный. Господин де Келен совершил обряд по всем правилам, и во время всей церемонии у министра Краймокона был чрезвычайно взволнованный вид.

Когда все было кончено, я приказал подать моим высокопоставленным гостям угощение прямо на палубу. Это было поразительное зрелище! Просто чудо! С какой невероятной быстротой опустошались бутылки с вином и водкой! Все придворные и сам король так перепились, что я опасался, что его величество будет не в состоянии добраться до берега. К счастью, спускалась ночь. Рио-Рио выразил желание вернуться домой, но мне пришлось дать ему еще две бутылки водки, чтобы он мог, по его словам, выпить за мое здоровье и за счастливое плавание. Старая королева получила такой же подарок, и все придворные, следуя примеру своего господина и повелителя, сочли своим долгом попросить и для себя по две бутылки каждый. Не будет преувеличением сказать, что сия королевская компания выпила за два часа и унесла с собой такой запас спиртного, коего хватило бы на десятерых, да не на один месяц, а на три.

Еще до начала церемонии мы с королевской четой обменялись подарками, и молодая королева подарила мне плащ из ярких перьев, одеяние, ставшее весьма редкостным в наши дни даже на Сандвичевых островах.

При отбытии короля с «Урании» я вновь велел отсалютовать ему одиннадцатью залпами корабельных пушек».

Восполнив припасы, экспедиция окончательно распрощалась с Гавайским архипелагом 30 августа. Каждый занялся своей обычной работой, немного подзабытой среди всех этих приемов, шумных пиров, блестящих празднеств и продолжительных экскурсий по острову. Офицеры вернулись к своим расчетам и картам, натуралисты Куа и Гемар принялись классифицировать и снабжать этикетками собранные на острове растения и насекомых, анализировать сделанные прямо на месте зарисовки Жака Араго и описывать редкостных животных, хранившихся в заспиртованном виде в больших стеклянных банках. Годишо, со своей стороны, взялся за лупу и микроскоп и, сидя у себя в каюте, превращенной в настоящую лабораторию, при свете дня, проникавшего через иллюминатор, пытался разгадать тайну размножения растений и с увлечением, даже со страстью, предавался своему любимейшему занятию — составлению гербария. Следует сказать, что пока Годишо был в плавании, он стал действительным членом Академии наук.

Седьмого октября «Урания» вошла в южное полушарие. Почти тотчас же к востоку от архипелага Мореплавателей был открыт островок, не обозначенный ни на одной карте, и он получил название острова Розы[214], в честь госпожи де Фрейсине. 13 ноября корвет прибыл в Порт-Джексон, который к тому времени уже превратился в настоящий европейский город, что составляло разительный контраст с дикой австралийской природой.

Губернатор Маккуори очень хорошо принял французов. Представители властей наперебой старались проявить внимание к начальнику экспедиции и его офицерам. Корабль простоял на якоре до 25 декабря, и члены экспедиции успели провести важные научные исследования, высоко оцененные впоследствии.

«Урания» вышла в море и направилась сначала к берегам Новой Зеландии, а оттуда — к мысу Горн. Обогнув мыс Горн, корвет прошел проливом Ле-Мер. Здесь моряков встретил сильнейший ветер. И Фрейсине принял решение стать на якорь у Мальвинских (Фолклендских) островов. В тумане корабль прошел мимо острова Конти[215], залива Марвиля и мыса Дюрас. Ветер нес «Уранию» к заливу Франсез, и вот тут-то на пути возник подводный коралловый риф, буквально пропоровший днище корабля. У моряков едва хватило времени, чтобы подвести несчастную, смертельно раненную «Уранию» к острову Пингвинов и буквально выброситься на берег.

Французы провели на пустынном острове три месяца и все это время пытались отремонтировать «Уранию», но тщетно. Потеряв всякую надежду на то, что в бухту зайдет какое-нибудь судно, Фрейсине уже было собрался направить в Монтевидео за помощью баркас, на котором можно было сделать палубу и нарастить борта, когда в бухту одна за другой вошли две американские шхуны «Генерал Нокс» и «Меркурий». От имени французского правительства Фрейсине купил «Меркурий» и переименовал эту шхуну в «Физисьен» («Физик»). На этой шхуне французы благополучно добрались до Рио-де-Жанейро, а затем и до Гавра, куда прибыли 13 ноября 1820 года.