И сразу вспомнился давний выпускной моей любимой группы. Участвовали в нем все вплоть до нянечек, потому что ролей было огромное количество. Вояж по сказкам: «Шапокляк», «Простоквашино», «Колобок», «Чунга-Чанга» и так далее. Сложно, но интересно — жуть!

Роли распределены, некоторым даже по две досталось, но завис Шарик и Корова. С первым разобрались быстро, сплавив мне (обойдемся одним ведущим), со второй возникли проблемы — где взять костюм? Кризис (спасибо Горбачеву), денег нет, но повеселиться хочется, поэтому берем толстенный картон от коробки и рисуем на нем морду коровы с вот такенными рогами. Повязываем сверху платок с бахромой, пришив к нему кокетливую челку из пряжи, в рот вставляем ромашку, на двух добровольцев одеваем валенки и накрываем их разноцветным покрывалом с хвостом. Готова.

Я думала, мы умрем от хохота во время репетиций: «корова» путалась в копытах и хвосте и стихотворно ругалась, когда с нее сползало покрывало, к которому потом пришили завязки. После этого буренка стала худа, как новорожденный месяц, так как настолько откормленных женщин в нашем детском саду не было, но тут в чью-то золотую голову пришла идея о подушках, и корова резко набрала вес (почему-то сразу возникла мысль о мясокомбинате).

Час икс. Все сотрудники заняты, поэтому попросили всех родителей забрать детей пораньше, и детский сад пуст. С нашей группой проблем нет — она выпускная, кроме одного ребенка, которому в школу в следующем году. На утренник родители оставаться не захотели, отложив на следующий год. Мы их немного не поняли: ребенок-то ходил вместе со всеми, почему бы не проводить друзей, но спорить бесполезно. Я убегаю гримироваться, а нянечка закрывает входную дверь на крючок и говорит папе, чтобы выходил через внутреннюю, показывает, и тоже убегает — скоро ее выход. Папа кивает, мол, все понял, беспокоиться не о чем. Прекрасно.

Утренник идет на ура. Зрители лежат, стены трясутся от хохота.

В самый разгар праздника кто-то из детей кричит Шапокляк: «Ты обманываешь!». Она же отрицательный герой, всех дурит, всем пакостит. Среди родителей возникает заминка, кто-то грозит чаду пальцем, но умница Шапокляк останавливается, через плечо окидывает доброхотов уничижительным взглядом — разве можно наказывать за честность? — и с неподражаемой интонацией важно так говорит:

— Я не обманываю — я выдумываю, — и прежде, чем ребенок успевает ответить, исчезает.

Больше ее выходов нет, инцидент забудется, если родители не напомнят. А следом — выбегаю я. Роль в принципе серьезная, без шуточек-прибауточек, поэтому ничего такого не ожидается. Пулей проношусь по залу в поисках зайца, заглядывая по пути под стулья и не забывая полазить между родителями. Те смеются, дети визжат, но меня, слава богу, никто не узнает. Далее — конкурсы-розыгрыши. Дети собирают портфель в школу: тетрадки, ручки и так далее. Шарик «помогает»: косточки, колбаска, рогатка (надо же чем-то ворон отпугивать или хулиганов отстреливать) и прочие столь необходимые для первоклассника вещи.

Меня поправляет напарница-ведущая (все по сценарию), и тут я, увлекшись, в великой обиде гавкаю на нее. Немая сцена. У меня возникает непреодолимое желание прижать уши и повилять хвостом, что я тут же и делаю, упав на колени и стукнувшись лбом о пол. Краем глаза замечаю, как методист делает руками характерное движение, показывая, как она будет сворачивать мне шею. Терять уже нечего, и я тихонечко поскуливая, припадаю на передние «лапы», впрочем, не рискуя ползти вперед, чтобы не нарваться на закономерный пинок. Как зудится нога напарницы, я чувствую всей кожей. Но зрители думают, что так и было задумано, и хохочут. А поскольку я жива до сих пор, то логично предположить, что голова осталась на плечах, а руки и ноги не переломаны.

Но, скорее всего, меня спасла корова, легким танцующим шагом продефилировавшая по залу. Слова можно было и не учить, все равно ничего слышно не было. Родители падали со стульев на пол, а редкие фотографии, получившиеся не размытыми, пользовались впоследствии бешенным спросом.

Я лечу смывать грим и приводить себя в порядок для торжественной части, краем уха отмечая непонятный ритмичный грохот на первом этаже. Странно — в детском саду никого, но там кухня, поэтому не обращаю внимания — без меня разберутся. Подарки вручены, все довольны, все рады, детей провожают в украшенный физкультурный зал на чаепитие, а мы с няней бежим в группу за кружками для родителей. Не хватило парочки.

Бежим мы, бежим по первому этажу навстречу этому самому ритмичному грохоту, который слышно даже на втором, и ничего не понимаем. Что за ерунда? Такое впечатление, что кто-то стену ломает. Осторожно заглядываем в группу. Никого. Но звук явно от нас — из раздевалки. Нянечка выталкивает меня, как самую безбашенную вперед, используя вместо щита. Ну, я бы еще поняла — ночь, кладбище, зомби. Но детский сад, день…. Ладно.

Открываю дверь в раздевалку и вижу того самого мальчика и его папу, штурмующего входную дверь при помощи ног. Очередная немая сцена. Следом — бурная, с наскакиванием на меня любимую, размахиванием руками и громкими криками о нашем … не помню чем. Я вообще человек очень мирный и стеснительный, даже робкий (ну, была, по крайней мере), но скандалов до сих пор избегаю, предпочитая лишний раз промолчать, но тогда мои нервы сдали (сказалось напряжение последних дней), и я разозлилась впервые в жизни. Я редко кричу — жалко горло и собственное достоинство (да, есть такое и у воспитателей), поэтому, пристально глядя на папу в упор, спокойно и раздельно спрашиваю:

— Вам сказали, что эта дверь будет закрыта?

Кивок.

— Вам показали, где можно выйти?

Кивок.

— Пожалуйста, прошу Вас, — широкий жест на выход.

Папочка хватает ребенка, все это время инфантильно сидящего на скамейке, и исчезает, а нянечка захлопывает рот и непонимающе смотрит на огромный кованный крючок, на входной двери, не увидеть который просто невозможно!

— Но я же заходила проверить, — жалобно говорит она, — сюда заглянула. Даже покричала. Никто не ответил.

Убейте меня, но я совершенно, абсолютно до сих пор не понимаю эту ситуацию! Однако ничего не происходит зря — я научилась отвечать на грубость и усмирять взглядом. С тех пор, когда я злюсь, то говорю так, что всем становится страшно, и они сразу прижимают все, что можно прижать. И почему я тогда не сменила профессию? На укротителя тигров, например.