Девчонки остались там же на Розин девичник, выпить чего-нибудь алкогольного за ее счастье, даже валлийских кирасир прогнали. Я же, сославшись на усталость от целого дня за рулем, объявив для себя выходной по гарему, ушел, захватив с собой полторашку минералки.

Некоторое время я курил в темноте двора вместе с лэрдом, разглядывая с ним на пару местное небо с незнакомыми звездами. И думал о том, что раздать всех девочек в хорошие руки — да вот Тристану тому же Антоненкову сбагрить, — это все же хорошая идея. Хотя за такое решение проблемы гарема мне прапорщик Быхов все же намылит шею, за то, что транжирю элитный русский генофонд по чужим народам.

Глядел на небо и гадал: где там наша Земля? Заметишь ее тут, сплюнул я на окурок, когда все ночи бабами расписаны на месяц вперед. И кто из нас теперь путана? Вот так-то…

Сказав напоследок друг другу ничего не значащие слова, разошлись мы с кирасирским лейтенантом по номерам.

Войдя в свой номер, с удивлением услышал, как кто-то довольным голосом напевает в душе.

Открыл дверь душевой кабинки, а там Роза смывает с себя мыльную пену.

— Роза, — спросил я, стараясь, чтобы голос звучал строго, — а у тебя что, своего номера нет?

— Ой, Жорик, та не будь таким меркантильным. Тебе моей десятки жалко? Не тормози, раздевайся, мойся и бегом ко мне, а то я уже вся в предвкушении.

Минут через сорок, едва отдышавшись, я ее спросил:

— А как же свадьба?

— А что свадьба? — традиционно ответила Роза вопросом на вопрос. — Свадьба состоится в тот час, как ребе назначил. Завтра я искупаюсь в микве и стану для Бога и людей телом чиста как девственница, готовая предстать перед новым мужем и повелителем. А сегодня… — Роза стала нарочито растягивать слова, — сегодня я еще твоя любимая жена в гареме, если ты помнишь. И это моя законная ночь. Утром ты мне трижды скажешь свое «талах», мой гойский господин, и я спокойно и уверенно уйду к своему еврею. Мне с тобой очень хорошо, правда, но Саша — это все же первая любовь, — произнесла Роза извиняющимся тоном и потянулась, широко раскинув руки и продемонстрировав мне лишний раз свой роскошный бюст. — И я счастлива, что выхожу за него замуж. Я когда-то об этом столько мечтала, но меня обломали. А для полного счастья мне надо хорошо проститься с тобой. Ты мне очень помог, милый. Я бы без тебя тут пропала, если не в первый же день, так на второй уж точно, как Кончиц на Урыльнике. И за все это я тебе благодарна. После моей свадьбы вы поедете дальше и будете петь: «Отряд не заметил потери бойца…» А у меня останутся хорошие воспоминания, чтобы нормально жить тут, среди этих гребанутых религиозных фанатиков.

— Тогда езжай с нами туда, где живут нормальные люди. Что мешает? И Сашу своего с собой бери, — вот какой я благородный, оказывается.

С ума сойти.

— Господь нам нарезал Новую Землю, которую мы обязаны заселить, — Роза сделала паузу и понизила голос, как будто выдает мне самую секретную тайну, — евреями, мой милый, евреями. Он заповедал нам плодиться и размножаться. Кстати, если ты сейчас заделаешь мне ребенка, чему я нисколько не возражаю, то он тоже, согласно Галахе,[82] будет евреем. И фамилия у него будет Ослендер. Вот так-то. — А рожа у нее при этом такая довольная, как украла что-то нужное и давно желаемое.

Я расслабился, надеясь, что все отношения уже выяснены и сейчас мне наконец-то дадут как следует выспаться.

Не тут-то было. Роза возжелала немедленно выразить мне свою женскую благодарность за ее «спасение».

Потом благодарила снова.

И напоследок, перекурив и попив минералки, она устроила мне «Кампучию», в полный рост, во все дыры.

Вот и пойми этих женщин.

Я ввел Розу под колонны синагоги и, пройдя холл, мы оказались в большом атриуме, в центре которого стояла голубая шелковая хула на витых золоченых столбиках.

Двор за нами стал быстро заполняться многочисленными гостями.

Перед хулой стоял Саша с густо припудренным синяком на счастливой роже. В безвкусном белом костюме с люрексом, вышедшем явно из-под иглы грузинского портного этак в самый разгар эпохи застоя в СССР. И уж точно с чужого плеча. Без галстука, просто в белой гипюровой рубашке, застегнутой на верхнюю пуговицу. Белая кипа была прицеплена шпилькой на кувшинообразной прическе солдата. На плечи накинуто какое-то полосатое полотенце с бахромой. Простое, хэбэшное.

Он поднял с лица Розы фату, держа ткань на вытянутых руках, и, убедившись, что никто его не надул, подсунув под покрывалом постороннюю уродину, как это уже бывало в их истории, довольно улыбнулся и снова опустил муслин.

Я передал ему Розину ладошку, и он повел ее под балдахин.

Дальше был сам ритуал.

Саша надел Розе на указательный палец кольцо, точнее — перстень с пирамидкой вместо печатки, и сказал:

— Вот ты и посвящаешься мне этим кольцом по закону Моше и Израиля.

Все вокруг радостно заорали, словно бийское «Динамо» забило гол бразильской сборной по футболу.

Какой-то мужик явно славянской наружности, но в тщательно завитых пегих пейсах, в глухом черном пиджаке-«битловке» и шляпе с вислыми полями противно запел на незнакомом мне языке.

Ребе, не забывая командовать действом, периодически неразборчиво что-то бубнил. Видимо, молитвы.

Роза, активно вертя попкой, хороводом крутилась вокруг Саши.

Потом раввин гортанно зачитывал на незнакомом мне языке какой-то свиток.

Прочитав, отдал его Саше.

А Саша передал его Розе.

Как мне потом объяснили, это было что-то вроде типового брачного контракта.

Потом Саше подали красивый хрустальный бокал с резными гранями. Он завернул его в матерчатую салфетку, положил на пол под хулой и с каким-то остервенением хряпнул его каблуком вдребезги.

И все опять громко заорали: «Мазл тов!», если я точно разобрал их крики.

Среди этого гвалта два бородатых мужика в шапочках, похожих на чеченские, одетых в серые хламиды и пончо из полосатых полотенец, затрубили в витые рога неизвестного мне животного, и новобрачные, взявшись за руки, пошли к выходу из синагоги.

У ступеней синагоги их встречал, выстроившись в ряд, весь мой гарем. Роза сняла с головы венок и, отвернувшись к зданию, кинула его за спину.

Поймали венок одновременно сразу двое: Таня и Дюлекан.

— А что? Хорошая лесбийская пара будет, — громко хихикнула Альфия.

— Дура, — хором ей ответили таежные дивы.

Вот и все. Можно дальше всем просто гулять, как на любой свадьбе.

Радостным для меня известием стало то, что эта свадьба оказалась для моего кошелька менее затратной, чем ожидалось. Деньги на торжество собирали всем городом по подписке, так всех впечатлила печальная история любви этих молодых евреев, разделенных судьбой не просто расстоянием, а МИРАМИ. Но, скорее всего, таковой была сила убеждения бойцов Сашиного взвода, таким пиаром постаравшихся уменьшить нагрузку на собственные карманы.

Ресторатор Исраэль Козак не стал брать деньги за предоставление им в аренду самого большого зала в городе, согласившись, чтобы ему оплатили только свадебный стол, и, что уж совсем невероятно, разрешил приносить выпивку с собой, узнав, что виноторговец Абрам Айсман пожертвовал на мероприятие две бочки вина из Виго (белого и красного соответственно).

Взвод патрульных скинулся на прокат белого костюма для Саши-Аарона, фамилия которого оказалась Ослендер.

А музыканты вызвались играть бесплатно, за что их на все лады авансом расхваливал весь город.

Дальше я все помню очень плохо.

Помню, что-то пил.

Что-то произносил.

С кем-то танцевал.

Кого-то обнимал.

Даже целовал.

А потом картинка исчезла. Как говорят киношники, пленка кончилась.

Новая Земля. Американские Соединенные Штаты.

Город Форт-Линкольн.

22 год, 13 число 6 месяца, четверг, 9:23.