А еще я мечтательно вспоминала продавца конфет, изготавливающего сахарные леденцы на палочке в форме различных животных. Прикрывая рот и хихикая, мы облизывали губы, когда он сделал для нас по коричневому леденцовому пенису. Растянув рты в форме буквы «О», мы принялись смачно посасывать их, представляя, что ублажаем важного клиента.
Мы с Марико были неразлучны и все делали вместе, мы говорили друг с другом на изысканном киотском диалекте гейко. Это более специфичный, нежели «гейша», термин и означает «женщина искусства». Улучив минутку, мы предавались нашему излюбленному развлечению – рассматривали постельную книгу и фантазировали, что мы и есть те самые прекрасные гейши, занимающиеся любовью в сорока восьми секретных позициях, чтобы выяснить, какая из них нравится больше всех. Мой любимый оттиск на дереве, выполненный художником Хокусай, изображал женщину, чье тело обхватывают в скользком объятии два осьминога. Они возбуждают ее, касаясь ртами ее грудей и посасывая соски, отчего с губ ее срываются звуки удовольствия, и щупальца их обвивают ее талию и живот, проникая в лоно и анальное отверстие, доводя таким образом до экстаза.
Забавное трепещущее ощущение, рождающееся в потаенных глубинах моего тела при рассматривании эротических картинок, придало мне мужества рассказать Марико, как Хиса сгреб меня в охапку недалеко от кладбища и принялся тереться о меня своим обнаженным торсом, через кимоно возбуждая мои соски своей потной мускулистой грудью. Я не могла отрицать, что этот юноша-рикша пробуждает во мне горячее желание. Он носил короткую куртку без рукавов, являющую моему любопытному взору каждый мускул его загорелого тела и крепкие бицепсы. Ну а мое воображение дорисовывало остальное – то, что я не могла увидеть, то есть его драгоценный пенис.
Сгорая от влечения к этому юноше, испытывая непреодолимое желание оказаться в мужских объятиях, я отбросила даже свою природную сдержанность. Но то, что я делала, было неправильным, и мне было об этом известно. Я сбежала от Хисы, когда он попытался развязать мой пояс, хотя больше всего на свете мне хотелось самой развязать его перед ним, медленно, очень медленно, дразня его обещанием своего влажного влагалища, скрытого под многими слоями кимоно.
– Мечтала ли ты когда-нибудь заняться любовью с мужчиной, таким как Хиса-дон? – спросила я у Марико вчера поздно вечером, когда мы сидели после окончания уроков и любовались садом, слушая птичьи трели и раздающиеся время от времени всплески, производимые лягушкой. Я часто мечтала об этом юноше-рикше, но вслух упоминала о нем очень осторожно и непременно в той манере, которая предписывалась, когда говоришь о слуге.
– Да, Кэтлин-сан, я хочу заняться любовью с мужчиной и ощутить его внутри себя, – отозвалась Марико, – но долг наш заключается в том, чтобы отводить глаза от Хисы-дон.
Почувствовав жажду, я провела языком по губам. Во рту у меня пересохло, стоило мне лишь вообразить, как этот юноша касается меня, а Марико при этом упоминает о долге? Снова?
– Почему ты так говоришь, Марико-сан?
– Гейша должна подчиняться воле окасан, которая стремится найти для нее покровителя, – пояснила моя подруга, – даже если ей и не нравится тот мужчина, которого выбрала окасан, и сама она желает иного.
Я недоверчиво покачала головой. Да что с ней такое творится? Марико не позволит себе познать мужчину до тех пор, пока Симойё все не решит за нее.
– Хочу быть с человеком, который меня любит, – сказала я, – и который сумеет дать мне величайшее наслаждение, погрузив свой драгоценный пенис в мое лоно, чтобы коснуться сердца моего цветка.
– Я уверена, что боги пошлют тебе много любовников, Кэтлин-сан, – поддразнила меня подруга, – но мне остается лишь молиться, что ты не станешь проливать по ним слезы, орошая своей меланхолией землю под ногами.
– Объясни мне, что ты имеешь в виду, Марико-сан, прошу тебя.
– Гейша должна отринуть присущие человеку эмоции.
– А какое это отношение имеет к Хисе-дон?
– Он слуга и недостоин нас.
– Я этому не верю. Он мужчина, а я женщина.
– Ты должна понять, Кэтлин-сан, что все японцы ставят чувство долга превыше всего.
– Что будет, если гейша влюбится в мужчину, которого окасан не одобряет?
Марико покачала головой:
– Гейша никогда не должна позволять себе пренебречь долгом ради любви.
– Никогда?
Теперь пришла очередь подруги высказать свои мысли, что всегда давалось ей с большим трудом, даже когда мы были одни.
– Если гейшу уличат в том, что она запятнала себя связью с человеком низшего ранга, ее сошлют в ссылку.
– А что же будет с мужчиной, которого она любит? Что с ним случится?
– Он нарушил закон рангов, и за это его казнят. – Немного помолчав, девушка добавила: – Некоторые возлюбленные увековечивают свою любовь, совершая самоубийство.
– Самоубийство, – повторила я, не желая принимать закон правительства, запрещающий смешение рангов.
– Да, Кэтлин-сан. Обреченные возлюбленные выпивают сакэ из одной чаши, будто присягая, что уста их будут немы. Затем женщине связывают ноги, чтобы и в смерти она оставалась изящной, после чего она вонзает кинжал себе в горло. Возлюбленный ее убивает себя схожим образом, отправляясь вслед за ней в мир иной. – Марико надолго замолчала, чтобы образ умирающих любовников проник в мое сознание. Я сжалась от испуга, а она продолжила: – Так что тебе следует понять, что, несмотря на то что Хиса-дон очень красив, мы обязаны подчиняться правилам.
– Правила, всегда правила, – проворчала я, ничуть не убежденная ее словами. – Я следовала всем правилам, но окасан до сих пор не объяснила мне, почему я не могу стать гейшей.
– Без правил никак нельзя, Кэтлин-сан. Только так японцы могут оставаться сильными, и мы с тобой должны быть сильными, когда сделаемся гейшами.
– Я пытаюсь понять, Марико-сан, потому что очень хочу стать гейшей, но никак не могу игнорировать свои чувства.
– В нашем мире люди делятся на японцев и гайджинов. Ты принадлежишь к последним. – Девушка снова надолго замолчала, будто что-то тяжелое давило на ее разум. – Но всем сердцем я верю, что ты тоже можешь стать японкой, Кэтлин-сан.
– В самом деле?
– Да. Ты приняла многие вещи с тех пор, как поселилась в Чайном доме Оглядывающегося дерева. Если ты сумеешь принять то, как гейша должна вести себя в вопросах любви, то сделаешься японкой.
– Но вы так многого лишены в своем мире правил, Марико-сан. Вы никогда не испытываете глубоких эмоций, всепоглощающей радости и даже боли.
– Это неправда. Я познала много радости с тех пор, как ты появилась в Чайном доме Оглядывающегося дерева, – сказала подруга, потупившись, – но также и много боли, потому что я знаю, как ты страдаешь оттого, что отец твой не возвращается.
На это у меня не нашлось ответа. Я уронила руки на колени и опустила голову так, чтобы мои длинные белокурые волосы закрыли мое лицо. Спрятали мои мысли. Ни солнце, ни луна никогда не останавливаются на пути своего странствия, гласит старинная японская пословица. Но в колышущемся пламени времени я давно распрощалась с детством, затерявшись в глубоких тенях за высокими стенами дома гейш. Я выросла, практикуясь в искусстве танца, надеясь однажды выступить на Весеннем фестивале танцев реки Камо, а также научиться играть на арфе и лютне. В глубине моего сердца жила вера, что я стану главной звездой в мире, предназначенном для развлечения мужчин. Я узнаю, как правильно согреть бутылку сакэ, как нашептывать ему на ухо эротические стихотворения и как возбудить его, надев ему на пенис специальное кольцо, но я не собиралась поворачиваться к нему спиной, точно кобыла во время течки.
Мне было известно о силе красоты и слабости желания, о том, как добиться обещания, притворяясь равнодушной, а также о том, что в мужских сердцах уживаются и добро, и зло.
Но я никогда не забуду обещания отца вернуться за мной.
Время шло, но он так и не появился снова на японской земле. То, что не было сказано, сильнее всяких слов, учила меня Марико. Хотя я никогда не произносила этого вслух, в душе все же верила, что мой отец больше никогда не появится в Чайном доме Оглядывающегося дерева. А что еще мне оставалось думать? Я не получила от него ни единого письма. Если мир является плоским, как верят некоторые, то он, очевидно, сорвался с края и упал в бездну.
