Вид у Бисянки стал очень виноватый. Чует, что косяк упорола, хотя и по незнанию. Или это уже мой косяк?
Пришлось показать и рассказать, что такое запал, замедлитель и капсюль-детонатор и как ими пользоваться.
Замедлитель из двух запалов ножом расковырял так, чтобы гранаты практически моментально взрывались. Сделал две связки по три гранаты, обмотав скотчем. Тем же скотчем их в кустах укрепил, где также скотчем связал из тонких веток этого «орешника» крепкие «стволы», чтоб не гнулись. И к этим «стволам» прикрепил связки гранат в полуметре от земли. Потом в каждую связку ввернул по одному модернизированному запалу. Соединил их леской поперек дороги, с небольшим провисом, с таким расчетом, чтобы машина ее бампером захватила и потянула. Тогда гранаты разорвутся не напротив двигателя, а напротив салона автомобиля. Рассчитывал по высоте на джип. На грузовиках вряд ли тут бандиты катаются.
Потом, отогнав на безопасное расстояние Бисянку, аккуратно свел у обоих запалов усики на кольцах. Теперь все: не дыши и отползай.
И вот наша закладка, поставленная «на шарап», реально рванула.
Новая Земля. Плоскогорье между территорией Ордена и Южной дорогой.
22 год, 33 число 5 месяца, пятница, 19:30.
Минут сорок ничего не происходило. Вообще. Мы все сидели в засаде на заранее подготовленных «лежках» и ждали появления преследователей. А те к нам совсем не спешили.
Когда истекло сорок пять минут, зародилось подозрение, что преследующие нас бандиты отказались от своих намерений. Но внести ясность надо было обязательно. Оставалось только одно средство — пешая разведка. Эфир молчал, как до Попова с Маркони.
На этот раз в рейд со мной в пару напросилась Наташа Синевич. Я не видел причин отказывать добровольцам.
Когда отошли от лагеря достаточно далеко и оказались вне видимости нашей засады, Наташа резко обернулась, чуть не столкнувшись со мной, и неожиданно потребовала, сверкая ясными синими глазищами:
— Поцелуй!
— Н-да?.. — съехидничал я. — А кто тут надысь требовал от меня кого-то не дрочить понапрасну?
Синевич вдруг запунцовела лицом и стала стучать мне в грудь кулачком.
— Ты… Ты изверг рода человеческого… Я тебя…
Не дослушав, чего она там меня, перехватил ее кулачок и прижал руку к туловищу. Успокоил молча: обнял и поцеловал. Взасос. Девушка в моих руках обмякла, повиснув пиявочкой на моих губах. Вот только этого сейчас и не хватало для полного счастья. Особенно если именно в это время к нам подбираются бандиты с нехорошими такими намерениями в отношении нас же.
Я оторвал Наташу от себя и, глядя в ее шалые мутные глаза, строго сказал:
— Натуль, мы вообще-то в разведку пошли. Хочешь, чтобы нас тут постреляли как перепелов, пока мы целуемся?
— Ой, — засмущалась Синевич, — мне уже стыдно, Жорик. Я больше так не буду, — и глаза долу.
— Наташа, соберись. — Я ее слегка потряс за плечи, ожидая, когда глаза ее придут в норму. — Я иду первым. Ты сзади, в десяти шагах от меня. Я смотрю вперед и влево. Ты вправо и назад. Понятно?
— Понятно, — кивает.
Ничего ей не понятно. Пришлось повторить и объяснить, почему и зачем надо нам двигаться именно так, а не иначе.
— Мы не на свидании и не на прогулке, — закончил я ее воспитание и пообещал: — Будем в городе, обязательно погуляем вдвоем. Только вдвоем. Договорились? А теперь пошли на разведку.
— Ты мне назначаешь свидание? — Наташа даже рот открыла от удивления.
— Да, — подтвердил я ее мысли.
— А где и когда?
— В Портсмуте. В первый же вечер. Чтоб кафешки с официантами и набережная в камне. Луна над аллеями и цветочница на углу. Горячая вода и хрустящая простыня в отеле, — сыпал обещаниями.
А когда понял, что девушка всю эту приятную для себя информацию вкурила, поцеловал в щеку и хлопнул по попке, указывая направление.
Добрались до места установки растяжек без приключений. Никто нам навстречу не попался. Только мелкая живность перебегала просеку, устроенную нашим автобусом. Да в кустах кто-то шебаршил. Но не нагло.
А вот в небе стали что-то густо кружиться падальщики.
И мы ускорили шаг.
Растяжку порвала косуля, которая тут же и лежала с развороченным боком.
Первым делом, шуганув каких-то мелких тварей, собравшихся уже поужинать нашим браконьерским трофеем, проверил закладку.
Гранаты рванули только с одной стороны.
Погнав Наташу в лагерь за подмогой, пленкой и мешком для мяса, осторожно пролез в куст, где убедился, что связка из трех гранат висит на том же месте, а кольцо вытянуло чеку всего наполовину.
Сняв пробковый шлем, помолясь и перекрестившись, осторожно, чтобы, не дай бог, не тряхнуть ветки со связкой, левой рукой удерживая связку, правой вдавил чеку обратно в запал. Матернувшись по поводу отсутствия у себя третьей руки, большим и указательным пальцами удерживая чеку с кольцом, средним пальцем уцепился за основание запала. Потом осторожно и плавно левой рукой, приложив неимоверное усилие из этого неудобного положения — связка практически висела у меня над головой, разогнул усики чеки.
Уф-ф-ф…
Вынул «кабар» и той стороной, где у него заточка под пилу, срезал всю связку с куста.
Потом долго курил, ожидая, когда высохнет на мне противный липкий и холодный пот, периодически шугая нацелившихся на косулю пикирующих падальщиков, которые кружили над дичью, как эскадрилья «штукас».[200]
Когда прибежали Наташа, Ингеборге и обе таежницы, я уже смастерил из веток и скотча небольшую волокушу и принялся разделывать дичь.
— Ну кто так тушку кромсает? — с ходу пристыдила меня Дюлекан. — Не умеешь, не берись. Дождись специалиста.
И, обглядевшись вокруг, задумчиво произнесла:
— А подвесить-то ее тут и негде.
— Обойдемся и так, — заявила Бисянка. — Жора, свали отсель, мешать будешь. Лучше пленку рядом расстелите.
Я отошел, разглядывая мешок, который девчата притащили с собой. Это был большой брезентовый чехол, скорее всего от палатки, весьма удобный для того, что сейчас сделаем, так как с каждой стороны он имел по две ручки из плотной и широкой киперной тесьмы с прострочкой.
Ингеборге уже доставала из него сложенную толстую плёнку и моток репшнура.
Я очистил свой нож от крови зверя, пару раз воткнув его в землю, и выпрямился. Огляделся и стал командовать:
— Так, Наташа, отойди от нас за поворот и секи фишку. Мало кто припрется, пока мы тут хозяйничаем. Увидишь кого — не кричи, а щелкни на рации тангентой. Мы поймем.
— Есть, сэр. — Синевич, улыбнувшись, дурашливо отдала мне воинское приветствие, вскинув ладонь к пробковому шлему, и убежала, куда было сказано.
— Жорик, нам шкура нужна? — спросила Бисянка, отвлекая меня от созерцания Наташкиной попки.
— Нет, — ответил, не оглядываясь. — К чему?
Ингеборге, расстелив рядом с тушкой косули пленку, подошла ко мне и, отметив, куда направлен мой взгляд, сказала тихо, чтобы таежницы не услышали:
— Хорошая жена будет кому-то.
Я ответил так же тихо:
— А ты разве мне не жена?
— Старшая жена, — Ингеборге подняла вверх указательный палец, — и до тех пор, пока мы играем в этот гарем. Я слишком хорошо к тебе отношусь, Жора, чтобы портить тебе жизнь. Я люблю роскошь. Безделье. Дорогие аксессуары, комфорт и вообще красивую жизнь. Я давно испорченная женщина и совсем не гожусь для семейной жизни. Где-то так, если по-честному. А к Наташе присмотрись, она-то как раз будет идеальной женой. В ее системе ценностей семья стоит на первом месте. Все остальное — на втором и далее. И как женщина, она давно готова ради семьи на любые жертвы. Ее очень правильно воспитали в своей провинции, и даже Москва не смогла испортить.
— Жора, помоги нам этого лося перевернуть, — крикнула Бисянка.
Танечка, как же я люблю тебя в эту минуту, ты даже представить себе не можешь, ЧТО ТЫ ДЛЯ МЕНЯ СОТВОРИЛА. Ингеборге, возможно, сама того не желая, поставила меня перед очень непростым выбором. Просто вилы. С такими словами женщины соглашаться категорически нельзя, а уж тем более промолчать. А отпираться бессмысленно по определению. Возможно, и сказала она это искренне и даже в заботе обо мне, но стоит мне с этим утверждением согласиться, как все может тут же упереться верхним концом вниз при первой же ее мысли: «А как же я?» Тут точно так же, как, к примеру, на милый игривый вопрос женщины: «Малыш, я же лучше собаки?» — ответить ей на голубом глазу: «Да, дорогая, ты лучше собаки».
